Читать книгу Якобино - Владимир Кулаков, Иосиф Бродский - Страница 12

День бенефиса настал. Зал был забит до отказа. Пасторелли не был бы Пасторелли, если бы и тут не наварил. Он ухитрился продать даже стоячие места. Люди прижимались плечом к плечу, лишь бы смотреть. Афиши пестрели в городе небывалым анонсом: «Спешите видеть! Только сегодня! И только у нас! Перемещение во времени и пространстве на ваших глазах! Единственный исполнитель – любимец публики Макс Высокинский с прощальной гастролью!»

Именно любимцем публики, под гром аплодисментов, он и появился на манеже. Эвальд в костюме шпреха вступил с Максом в диалог. Высокинский на выходе привычно рыдал в голос.

– Господин Макс! Почему вы плачете? Сегодня такой день! Вы перенесётесь на глазах у публики из настоящего в прошлое. Вы начнёте жизнь сначала! Об этом каждый мечтает.

– В этом-то всё и дело! Думаете, легко впадать в детство?

– Некоторые уже давно впали, и ничего. – Намёк был на великовозрастного главу Екатеринослава, который постоянно выпускал какие-то невообразимые по своей глупости распоряжения и указы. Над маразмом старика потешался весь город. Зрители шутку оценили, долго смеялись, аплодировали и обсуждали услышанное.

Эвальд распорядился, торжественно объявил:

– Итак, приступим. Подайте сюда машину времени!

Под игривые звуки «Камаринской» униформисты вынесли на манеж чёрный гроб на высоких ножках. Сняли крышку и заодно головные уборы.

Макс заразительно засмеялся.

Эвальд:

– Господин Макс! Что здесь смешного?

Макс:

– Именно так я её себе и представлял! Машину времени. Ничего нового… Сейчас я перенесусь на Фабричное!

По залу прокатилась новая волна хохота и аплодисментов. Озвученное место было хорошо знакомо всем горожанам. Там давно хоронили весь простой фабричный люд. Отсюда и название.

– Прощайте, господин Шпрех! Больше мы не увидимся… взрослыми.

Макс лёг в гроб. Крышку закрыли. Снова зазвучала «Камаринская». Шпрех выстрелил из револьвера в воздух. Гроб развалился на части и… из него поднялся маленький Макс. Трёт глаза, в голос рыдает, как плачут маленькие дети:

– Уа! Уа! Уа!

Шпрех:

– Здравствуйте… ммм… Максик! Почему ты плачешь?

– Я не плачу, я радуюсь. Я кричу: «Ура!» Просто эта буква у меня ещё не всегда получается.

– А я думал, ты требуешь грудь, хочешь молока.

– Не-е! В прошлой жизни я уже был женат. Напился – во как! – Максик провёл рукой по горлу. – Дайте мне лопату, которой меня зарыли.

Максику принесли лопату, на которой он лихо стал отплясывать «Камаринскую», как это делал ежедневно Макс-большой.

Якобино блистательно справился с идеей Высокинского. Было полное впечатление, что в самом деле на глазах публики их любимец Макс помолодел на несколько десятков лет. Некоторые даже украдкой осеняли себя крестом: «Свят! Свят!..» Публика увидела весь репертуар Макса, но только в «помолодевшем» варианте.

На галёрке и в рядах то и дело спорили, бились об заклады:

– Да карла это! Говорю тебе!

– Какая карла! Те горбатые, с кривыми ногами! Этот прыгает как чёрт! Лилипут это!

– Говорю тебе, он и в самом деле превратился! Голос его? Его! Скачет и смеётся так же? Так же! Есть машина времени, есть! Как раз, говорят, на гроб похожа – мне один поп по секрету рассказывал…

Пасторелли, как вытаращил глаза и открыл рот в начале появления Якобино, так и остался с этим до конца представления. Неужели это та неумелая кроха, которая появилась когда-то в его цирке? Которую бей не бей, никогда не заплачет…

Пора было заканчивать. Эвальд с Максом видели, что ребёнок на пороге психологического срыва. Внешне это никак не проявлялось. Но голос его всё чаще стал срываться – выдавал, что порох заканчивается. В двенадцать лет такое выдержать! Высокинский понимал – перед ним уникум.

Шпрех объявил:

– Почтенная публика! Максу пора возвращаться, иначе он рискует так и остаться в детстве. Подайте машину времени.

На манеж под ту же самую «Камаринскую» весело вынесли гроб. Сняли крышку. Максик поклонился в пояс зрителям и высоким срывающимся голосом выкрикнул:

– До встречи на Фабричном!

Бурей аплодисментов и ураганом смеха откликнулся зал.

Лежащий Максик на прощание махнул рукой, крышку закрыли. Шпрех отсчитал секунды:

– Пять, четыре, три, два, один. Появись!

Раздался револьверный выстрел. Гроб развалился. Из него живой и невредимый явился Макс Высокинский, посылая воздушные поцелуи публике.

Униформисты стали уносить гроб, но вышел конфуз. Из потаённого места скорбного ящика на манеж «неожиданно» выпал Максик. Заметался, поняв, что опростоволосился – их секрет раскрыт…

…Они долго стояли в шквале аплодисментов, свисте и выкриках: «Макс! Максик! Браво!» Зал не унимался, бисировал.

Высокинский рукой снял овацию. Дождался тишины. Выждал паузу. Зазвучал его хорошо поставленный голос:

– Уважаемая публика! Мы нисколько вас не обманули. Единственное уточнение. Перенеслись мы сегодня не в прошлое, а в будущее. Во́т это будущее! – Макс указал рукой на свою маленькую копию. Продолжил: – Это никакой не лилипут. Это пока двенадцатилетний ребёнок. Невероятно одарённый ребёнок! Зовут его Якобино. Запомните это имя. Он станет великим! Это говорю вам я – Макс Высокинский! Я прощаюсь с вами, мои дорогие. Якобино остаётся вместо меня. Спешите его видеть. Всего три представления! С Богом, мой мальчик!

Макс посадил Якобино к себе на плечо и понёс его по кругу под несмолкаемые аплодисменты зала. Филипп смотрел на колышущиеся руки зрителей, на яркий свет фонарей галереи, щурился и видел разноцветные лучи своего любимого «Солнца-цирка». Он был счастлив…

После бенефиса был грандиозный ужин, который организовал Высокинский на прощание. Завтра он уезжал из Екатеринослава. Труппа поднесла своему любимцу памятный жетон, где так и было выгравировано: «Нашему любимцу!» Макс прослезился и сказал, что для него это самый дорогой подарок, который он когда-либо получал.

Назавтра на прощание он подарил Филиппу – своей маленькой копии – серебряный жетон. Там было написано: «Якобино от Макса Высокинского. Когда-нибудь ты станешь великим. Верю! 1906 г.»

Вечером в цирке был аншлаг…