Читать книгу «…Так исчезают заблуждения». Том 1 - Владимир Леонов - Страница 7

Поэзия Пушкина образец чистого, русским чернозёмом явленного таланта. И авторская книга, не более чем попытка передать свои впечатления от поэзии согражданина в доступных читательскому восприятию словообразованиях, понятиях и образах. Поэзия словно пронизана невидимыми нитями сапфира; драгоценный камень сапфир считается символом мудрости…

Тот, кто взял в руки томики стихов поэта, у того навсегда исчез безмятежный свет в глазах, ведь не только все святые, но и сами духи ада, прислужники однажды воцарившегося на земле нечистого, разверзшие врата бездны внемлют трогательным звукам поэтов, а по неровным дорогам и оврагам чистилища бродят, не смыкая глаз, бешеные волки и циклопы и воют химеры Собора Парижской богоматери:

Будут звучать вечно звуки поэтической лиры Пушкина, изумляя Русь. Похожие на сон, в котором реальность, идиллия и легенда одновременно. И под солнцем, и под вьюгой, и под снежными буранами, и когда просветлеет восток, и когда запылает запад… очаровывая, возбуждая любить больше, любить тоньше… в условиях прагматичного суетного мира принимающие редкое, сродни космической метелице и звездному водопаду чудесное проявление.

Мир человека в пушкинских стихах – это не лужа и не грязь, а полет, манящий и увлекательный. Ты словно бежишь по облакам, а не врастаешь в землю, словно сандалии спали с твоих ног, за плечами крылья выросли, настолько энергетическая заряженность пронизывает каждое художественное слово поэта:

Своими словами, метафорами, аллюзиями и аллегориями, с налетами «божественного благоухания», трепетом страсти безрассудной, интенсивностью художественных и интеллектуальных впечатлений он встряхивал, побуждал к чтению и мысли, чтобы «сердцу высказать себя», ибо как никто иной, знающий о предостережении пророка Илия о том, что когда «Солнце и луна померкнут и звезды потеряют блеск свой».

Как эллинский мудрец, он был весь погружен вовнутрь, в глубину, в самого себя. Туда, где ценности скрытые, глубокие и тем самым истинные – нет иллюзий, то есть чувств, ослепленность которыми и порождает марево действительности, обман, гордыню.

Он был из тех, кто непременно действует, ибо в действии есть надежда, в бездействии никакой: Счастье есть дело судьбы, ума и характера» – Историк Карамзин.

Он словно вгонял себя – в литературу, в политику, в жизнь. Как весенний ветер, врывался в распахнутое окно и выветривал из домов и изб старый воздух, опрокидывал на пол залежавшиеся думы и чувства:

Он вызывал споры, восхищение многих и раздражает отдельных – одни признавали Пушкина ветхозаветным Авелем, духовным маяком в вопросе о смысле бытия, другие – архетипом Каином, первым библейским порицателем несправедливости… и клятвопреступником:

Мощное символическое наполнение его души – «житницы двух миров» на этой райской планете под названием «Земля»: звездного, идеального, и земляного, пыльного, в болотцах, дебрях:»…

Он шел к вершине и по вершине. Поэтикой утверждал духовно – нравственный ориентир. Мир человека в его стихах это не лужа и грязь, а высота полета, манящая и увлекающая. Он, образно, «У мысли стоял на посту» (Тютчев).

Ты словно бежишь по облакам, а не врастаешь в землю, настолько энергетическая заряженность пронизывает каждое художественное слово поэта…»

Поэт «космического чувства», способный удивляться и замирать в священном трепете перед тайной мира и тайной человека:

Поэтическая лира несет силу энергетического воздействия, она снимает плоскую картинку мира, разбавляя ее глубиной, густотой слова, сюжета, мудрости. Как это объяснить? Напрашивается сама по себе мысль, будто вещая птица Гамаюн передала ему свою философию и энергию. Видит его и покровительствует ему. И радуется проявлению его таланта, ибо Пушкин своей поэзией, говоря языком библейской аскетики, – «и будете человеков делать», – выращивал отборные семена, из которых и прорастала будущность России.

Та страстная и яростная будущность, наделенная всякой гордостью, которая не допустить рассеяния России среди народов, подобно «зернам, разбросанным во время веяния лопатой, и ни одно зерно не ложится рядом с другим» (Библ.). Как орел носится над птенцами своими, бережет их и поднимает на крыльях своих, уча летать, так и поэт своей лирой поднимает до апогейной высоты нравственную чистоту русской души: «Раскрыть свою душу всему человеческому» (писал Герцен).

Потому поэзия есть потрясающее путешествие и исследование человеческой души, прорывает галутную летаргию сознания, то есть – исследование человеческой души, существующее вне времени, вне политических лозунгов, как вне времени любовь, доброта и Бог. Поэзия как многолетний поход за знаниями, во время которого читатель посетит удивительные миры и познакомится с лучшими мудрецами времени: «Хотя сияло солнце над тобой однажды, и наслаждался жизнью ты, вкушая пищу и предаваясь грабежам, утехам плотским, ты все же не подумал о конце всего сущего и забыл о зиме. За что Он лишил тебя наслаждений и заставил сосать свои собственные лапы. Поскольку ты, медведю уподобясь, утратил жизни смысл, подвел тебя Всевышний к сознанью роли тяжкого труда. Будь мудрость человека твоею сутью, зиме б не одолеть тебя вовек…».

Кажется, монархи Старого Света и Света Нового готовы были гарантировать поэту Пушкину бесконечную синекуру при собственных дворах, ибо лира его услаждает душу…

* * *

Верховный царь скифов послал персидскому царю дары – лягушку, мышь, птицу и пять стрел. Маг (зороастрийский жрец) Гобрий истолковал их так: «Если персы не запрыгнут в болото, как лягушки, или не зароются в землю, как мыши, или не улетят в небо, как птицы, то они погибнут от этих стрел».

* * *

Поэтическое пространство Пушкина живет во многогранном пространстве реалий и сказки. Там нет разделения на внутреннее и внешнее, на мир вне человека и внутри него. Лес, духи и божества природы, небо, звезды, река, омут, дорога, изба, ночь, день, любовь и доброта – все это воспето нежно, с душевной трогательностью в едином клубке бытия. Будто шел, шел Александр по волшебной тропинке, да на небо поднялся. Увидел оттуда всю удивительную прелесть русской земли. Наполнил ковш чистыми облаками, да спустился вниз и опрокинул прозрачные стихи на мысли и думы современника…

На страницах – всплески настроений: веселых, грустных, решительных… и море любви к живущим на земле людям, как будто их сердца целуются. Каждая лирическая строка – очарование, откровение, открытие, разрешая людям лучше понимать свои мысли и чувства и становиться благороднее и милосерднее. Она точно пласт земли, обозначающий просто и естественно меру добра и зла, любви и доброты. Как поворот астрального мира, и ты чувствуешь на себе проекцию звездного неба, прелестной малой родины с крепкими русским духом и крепкими русскими избами. Ты словно слышишь голос родной мамы, она все ждет тебя, и птицей к дому хочется лететь…:

Напрашивается ассоциация с библейским чудо Пурима… упорное стремление не только найти оправдание связанных с трудностями жизни безверия, но и поддержать надежду на смысл жизни. Поэт Пушкин не стонет «как голубица», не «рычит, как лев», не сокрушаясь и не отчаиваясь о разрушении Жизни и об участи своей Судьбы. Отчаяние и отступничество для него – второстепенные явления в сознании, этот шлейф недомогающих величин находится на перифирии, на окраине. Авангардным выступает неистовое желание противостоять вызову, брошенному России, в поединке выиграть.

А он, вирус неверия и алчности, хочет заворожить, околдовать и погрузить великую нацию в себя, быть забитой в угол, в самую глушь, отрешиться от всего окружающего мира, сиротливо и немощно стоять, словно никакого касательства к нему, русскому мирочувствованию не имеет весь этот человеческий порядок с его кутерьмой, суетой, сумятицей, кипением страстей, стремлением подавить один другого и всеми прочими милыми вещами, которые люди удосужились создать, произвести, развить, придумав для них всякие прелестные названия, вроде «радость», «счастье», «благополучие» и другие красивые слова, перед которыми живой человек с величайшим благоговением снимает шапку.

Это состояние внутреннего мужества становилось для Пушкина, таким образом, источником воодушевления и веры в грядущую мощь России, знаком и метой неослабности национального самосознания, сродни веры иудейских, талмудических мудрецов о том, что страдания нередко выступают необходимым условием обновления, очищения. Эти мудрецы учили, что противостояние человека, общества натиску безнравственного недуга, «подобного смерти и бездне» (Свящ. писание) придает смысл тем невзгодам и обременениям, которые связаны с этой борьбой, «Поскольку мы делали свою собственною истории, никто не сделали ее за нас» и… «Не стояли на крови ближнего» -Священное Писание, кн. 3…

* * *

Если принять, что «Книга Велеса» имеет хотя бы минимальное право на существование в истине… И что ее предполагаемый автор Ягайло Ган действительно ее написал и на самом деле существовал (с Моисеем и Авраамом, хотя, все эти имена тоже под большим вопросом), то поэзия Пушкина вполне себе тянет на летопись, проходящую по линии священного предания. Тексты стихов активизирует нашу родовую память. Они вынимают нас из ложного разделения на субъект и объект и делает нас снова цельными существами. Таковы художественные, стилистические, структурные особенности поэзии Пушкина: «…побеждать, чтобы восхищать» -протопоп Аввакум.

И как любое священное предание, текст у Александра Сергеевича имеет огромный исторический смысл. И не важно, происходили события, описанные в нем, на самом деле. Языковая и родовая идентичность – это когда ты в полудреме сладко сопишь под сказки «кота ученого», а в душу врастает любовь к запахам сенокосов и первоцветов на троицу, к скошенной пшенице. К лесу. Ромашковым полянам и распаханным полям. Там когда – то ты босой встречал с росами рассвет… Тянет сладостью меда на пасеке. Парного молока от ласковой коровы. А главное, – всплывают древние сказания о силе русского языка и русского слова, о величии предков и их подвигах во имя Руси. О русских людям, с их тревожными и радостными судьбами. И поняв эсхалотичность, Откровение русского истока, ты улетаешь в чудный мир вместе с поэтом, как летал маленький принц Экзюпери без крыльев.

Вот когда ты формируешься как часть народа, впитываешь его метаобразы и многомерные смыслы. Все мы знаем о Моисее и Давиде, а о себе? Много ли? Что знаем о корнях той страны, в которой живем? Виноваты ли мы в том, что наша память измельчала, раскрошилась, стерта, что мы верим в персонажей чужой культуры, а своих и знать не знаем?… Возникает тягостная пауза, как слишком затянувшаяся оговорка по – Фрейду…

Но ведь у нас были свои. И были, и есть. У нас свой «сосново – березовый род». Гордый, сильный, благородный… С душевной трепетностью Пушкин посвящает нас, современников, в таинственный и загадочный мир наших предков:

Поэзия Пушкина имеет мощное основание, как египетские пирамиды, как вечные храмовые глыбы, на которые опирались Гоголь и Достоевский с их изломами и озарениями, светом и темными гранями, Толстой и Андрей Платонова с их духовным катализирующим евангелеем, М. Булгаков, с мечтой, обращенной к Гоголю: «Укрой меня своей чугунной шинелью».

Перед лирой Пушкина почтительно склоняют головы Блок, Кольцов, Есенин, Маяковский, Ахматова… и мифические Арион и Орфей…

* * *

Пушкин не хотел, чтобы человек потерял сказку, ибо когда – то Рене Декарт фатально и трагически разделил человека и природу, провозгласив свое «Когито эрго сум». Отныне субъект и объект подменили собой единую природно-мифологическую ценность. Главное то, что Пушкин сделал, реализовал, добыто им из нашего Логоса. Добыто со всей серьезностью и чуткостью философа и поэта.

Перед нами, и это не приукрашение и не елейное благоухание, резкий протестный перфоманс, серьезный програмный документ русского морального традиционализма, созданная интеллектуальная концепция вечности Руси в художественном, поэтическом жанре. В наших реалиях идея Руси как Изначально возникшей по законам мира – это политическая манифестация, это сильно, это протестно « против них», это клинч, выпад и удар по гламурной физиономии, этому воробьиному премодерну, прыщу, возомнившему себя соколом эпохи; по лицу российского капитала с оттенком некроканнибализма, и либерал-вампиризму, правда у которого находится под феназепом…

История показала, что для «иноплеменных» (Тютчев о Западе) сами понятия «Русь» и «русские» превратились в символ иррациональной, патологической ненависти к великому народу и – одновременно – в символ тех сил, которые не принимают моральных ценностей мира, и несут в себе идеологию человеконенавистничества даже на генетическом уровне..

Но та заповедь была известна еще Адаму. Он знал ее – и нарушил. Адам захотел уподобиться Творцу. Он сделал из яблока кумир – обладание им обещало ему более, нежели Создатель. Он поступил вопреки воле Неба. Он взял не принадлежавшее ему и он пожелал чужое: в жизни выигрывает всегда тот, кто делает выбор в пользу добра и выполнения нравственных законов (нравственного кодекса) Творца.

«Он {Бог} строго запретил им {Адаму и Еве} касаться плодов древа познания. Он хотел, следовательно, чтобы человек, лишенный самосознания, оставался вечно животным, ползающим на четвереньках перед вечным Богом, его Создателем и Господином. Но вот появляется Сатана, вечный бунтовщик, первый свободный мыслитель и эмансипатор миров.

Он пристыдил человека за его невежество и скотскую покорность; он эмансипировал его и наложил на его лоб печать свободы и человечности, толкая его к непослушанию и вкушению плода знания»

Именно об этом великом уроке говорит история России, трепетно и с теплотой воспеваемая Пушкиным. Невозможно быть русским и патриотом и не верить в тысячелетнюю историю Руси – ибо не случалось еще такого нечистого, чтобы покорилась кому-нибудь земля русская; было же сказано князем Олегом: «Кто более и славнее меня?»

Его судьба и дела – живое воплощение истории нашего общества, на стыке веков – восемнадцатого, ушедшего, романтичного и ностальгического, и девятнадцатого, в котором безудержно начали править политика и капитал. «Я вобрал в себя всю простоту русского человека» – так мог сказать о себе поэт:

Пушкин безнадежно интересен, потому что он – мыслил, верил и делал. Всегда. Не останавливался. Электрическая машина, искры от которой разлетелись далеко, вовне, делая материальный мир светлее, чище.

Запатентованное благородство. У него невероятное обостренное впечатление мира. Его мысли – как антены. Он ловил в пространстве невидимые для нас волны, он чувствовал и воспринимал невероятно быстро и остро новые идеи, которые витали в воздухе. Интепретировал в свою пользу, а потом шел дальше: дорога расстилается под ногами идущего (лат.). Преврашал в поэтический перл.

Мощь ума первого разбора, далекого от нечестивых замыслов, вобрав в себя и отразив одновременно концепт масштабной незаурядной личности – он мог бы довольствоваться ролью авангардного мыслителя и «бунтующего Прометея», пожиная сладкие плоды своего первородного честолюбивого проекта, имея колоссальный успех и незыблемый авторитет (близкий к идольной мессии).

Но… нет, он пошел за новые горизонты, запредельной свободы и воли глоток ощутить: «Главное -иди и все придет вовремя» (лат.). Пушкин сознательно отказался от роскоши и насыщенного гламурного блеска (эпиклеса «жирный кот» – в простонародье). Аскетично строгий, окончательно порвавший с кладбищенской заунывной психологией (наесться до пуза и ни о чем не взыскать), но создавший единственную в России вещь, имеющую отношение к дерзновенной личности и проходящую по линии священного и нетленного. Его «звездный час» (определении С. Цвейга) «потому, что, подобно вечным звездам, его дела неизменно сияют в ночи забвения и тлена»:

Его поэзия о тех и для тех, кто многое вынес, пережил, научился драться, защищаться и защищать близких; по – мужски сострадать и жалеть, по – мужски держать слово. Кто любовь к Родине встроил как внутреннюю ценность, как внутреннюю обязанность беречь традиции, дух, преемственность и опыт, быть сопричастным ко всему происходящему на родной земле и оживлять ее пространство верой, интересом и делом.

Она категорична и жестока к лицемерию и бездарности, надолго и всерьез. И очень красивые и добрые миры преданий и сказок живут в ней, и мы видим, что мир, окружающий нас, и впрямь прекрасен и удивителен. Да и мы сами прекрасны и удивительны, и линии наших судеб вплетены изящными узорами в его полотно…:

«… Я о милосердии говорю, – объяснил свои слова Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза. – Иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узенькие щели».