Читать книгу Алфавит грешника. Часть 2. Было Не было Могло - Владимир Лузгин - Страница 35

Гадай, цыганка, картами шурша,

Не пожалею перстня золотого,

Лишь только бы воспрянула душа,

Услышав одобряющее слово.

Гадай, цыганка, над моей рукой

С холмом Луны и поясом Венеры,

Не поскуплюсь, лишь сердце успокой,

Который день бегущее без меры.

Гадай, цыганка, вглядываясь в шар,

Чтоб волею Изиды иль Минервы,

За, сколько ты желаешь, гонорар,

Вернулись к норме сорванные нервы.

Гадай, цыганка, надо, я сниму

От матери хранимый крест нательный,

Но помоги рассудку моему,

Избавь меня от мыслей беспредельных.

Гадай, цыганка, способом любым,

Не избегая сил любого рода,

Но сделай так: она не будет с ним –

Я не хочу смертельного исхода.

Где отыскать такой сюжет,

О страсти человеческой,

Про коего статейки нет

Литературоведческой.

Как мы от правды отличим

Рассказы и сказания

Из жизни женщин и мужчин

В совместном проживании?

Кто за закрытыми дверьми

Увидеть мог творимое

Бытостроительство семьи –

Реальное и мнимое?

Кем и когда подтверждено

Их душ и тел движение

В миг единения, в одно

Известное мгновение?

И есть ли меж людей судья,

Чтоб в мании величия

Среди людского бытия –

Мог толковать обычаи?

Гитара дерзкая хмельной шалавою

Кричит, не слушая подруг своих,

Обременённая дворовой славою

Меж шепелявящих или немых.

Гитара дерзкая орёт без роздыха,

Полубезумная, предвидя – впредь

Не хватит силы ей, не хватит воздуха,

Чтоб песню главную свою допеть.

Гитара дерзкая под ноги брошена

Ораве доблестной известных лиц

С лицом начальничков, испугом скошенным,

Со сладострастием детоубийц.

Гитара дерзкая разбита в крошево,

И лишь обрывки струн стальных звенят:

«Всего хорошего, всего хорошего

Тому, кто странствует из рая в ад».

Главное – выжить любою ценой,

Главное – жить, хоть последней скотиной:

Жрать, испражняться и брызгать слюной

С благословенья на то господина.

Ну, а рассказы про душу и ад,

Сказки о совести, чести и воле –

Без этой чуди я счастлив и рад,

Если хозяин мой мною доволен.

Что он не скажет и не намекнёт,

Тут же исполню я без промедленья:

Наполовину уменьшить народ

Иль увеличить его населенье.

С этим согласно страны большинство

За исключением гадов последних,

Тех, недовольных, мозги у кого

Лишь для оранья, фантазий и бредней.

Нет бы, построились строем и шли

Следом за нашей единой колонной –

То не стреляли бы и не кляли

Их по решению власти законной.

Глаза сквозь черный глянец приоткрыв,

Господь сверкнул – и сникла вражья сила,

И мне прощён безумия порыв

И всё, что ты забыть меня просила.

А тот пустой, ненужный, глупый спор

Замолкнул, захлебнувшись в горле речью,

Как птица, мною битая в упор,

Как зверь, в петле дострелянный картечью.

Глядим на мир мы все по-разному,

Внемля стремлению души

К уродливому и прекрасному,

Во имя истины иль лжи.

Одни смеются – богу богово,

Другие крестят всё подряд,

А третьи кесаря жестокого,

Служа ему, боготворят.

И как тут выбрать круг общения,

Друзей, товарищей, коллег

И женщину для восхищения,

Деля с ней пищу и ночлег.

Чтобы потом в срок доживания

Свою жизнь заново прочесть

Сначала, с первого желания,

Вплоть до того, что ныне есть.

И успокоиться во мнении:

Пусть жил меж выжиг и пройдох,

Но сам при этом, тем не менее,

Не обманулся и не сдох.

А Тот простит, что жил по-разному,

Внемля стремлению души

К уродливому и прекрасному,

Во имя истины иль лжи.

Годы младенчества помнятся смутно:

Мамины губы да папин азарт –

Как мне без них на земле неуютно,

Август идет или март.

Юные годы сверкнули зарницей,

Золотом в серебре,

Не потому ли ночами не спится,

Май иль сентябрь на дворе.

Зрелые годы, зачем вы минули –

Горестно, больно и жаль,

Холодно мне даже в душном июле,

Не говоря про февраль.

Сколь не старайся, а что мне осталось –

Память да слёзы жены,

Сердце больное, голодная старость,

Горькое чувство вины.

Голову на руки к ночи клоня,

Помню, как прятался я от погони,

Как на лету, засыпая меня,

Белыми розами снег жёг ладони.

Но положившись на веру свою,

Кутая тело в случайные тряпки,

В богом и чёртом забытом краю

Был я доволен укрытием зябким,

Не замечая того впопыхах,

Что почернела звезда путевая,

В окаменевших слепых облаках

Элиминируясь и остывая.

И не узнать мне уже никогда,

Сколь ни прельщайся основой возмездной,

Всё это: ночь, снегопад и звезда –

Было лишь сном, завершившимся бездной.

Горе, что чернее солнца

В час затемнения луной,

Без единого оконца

Опустилось надо мной.

И не свалишь всё на случай,

На судьбы слепой огрех,

Видно, просто невезучий

Или это – как у всех.

Горит полярное сиянье,

Фосфоресцируя снега:

Со стужей в противостоянье

Сдалась недельная пурга.

Вновь пыл охоты рвёт и мечет,

Хотя, лишь выйду на крыльцо,

Куржак обхватывает плечи

И даже целится в лицо.

Зато со мною снега шёпот,

Спокойных мыслей ровный лёт.

И песня в собственных синкопах,

Что человек себе поёт.

А все грехи, и лихолетство –

Ничто пред снежной тишиной,

Когда покой уносит в детство,

Где чист был сердцем и душой.

И мне яснее с каждым шагом:

Дойду, добуду, донесу,

Сколь не опасен склон оврага

И наледь гиблая внизу.

Не зря же, лазерною гранью

Чертя речушек берега,

Горит полярное сиянье,

Фосфоресцируя снега.

Город этот не мой и страна не моя,

И планета, похоже, чужая,

Если царствуют в них гигабайты вранья,

Беспринципность и злоба без края.

Вообще для меня есть ли жизни удел?

Может там высоко за семью облаками,

От рожденья о чём и помыслить не смел,

А тем более тронуть руками?

Но рычит надо мною чиновная рать,

И смеётся народа властитель,

Что стою перед ними, как пойманный тать,

Думавший что – отец и учитель.

Горнолыжница. Горнолыжница.

То ли видится, то ли слышится.

С перепою иль из мечты

Рядом, около – снова ты.

Вся как белая, как на белом.

Голубые глаза, как край.

Застываю оторопело.

Здравствуй, милая, и прощай.

Эти склоны – твое убежище,

Где весенний снег чист и свеж ещё.

А ты властная госпожа,

Незнакомых гостей встречая,

Поишь, мучая и стужа

Горным воздухом вместо чая.

Замечательная негодница,

Не ботаница и не модница.

Несравненная. И умела

Всё ты вовремя – невзначай.

Застываю оторопело.

Здравствуй, милая, и прощай.

Чтоб над снежною тканью зыбкою

Одарить как тогда улыбкою.

Мне с тобою позор не страшен,

Мне беда с тобой – не беда,

Если сладкие встречи наши

В память врезались навсегда.

Ты – единственная. Ты – одна.

Кто была для меня нужна.

Помни это, покуда дышится.

Горнолыжница. Горнолыжница.

Горько, горестно – не скажи!

И забыться бы, да не в силе,

Чтоб как в детстве нас от обид и лжи

Звери сказочные уносили.

Больно, боязно – невтерпёж!

Но задумайся – всё по делу,

Грёзы юности не вернёшь,

Если молодость пролетела.

Ай, как холодно! Холодна слеза!

Стала кровь темна и тягуча.

И закрыла навеки от нас небеса

Крепче камня могильного туча.

Грехи мои останутся грехами:

Не отмолить у неба и людей,

Не расплатиться песней и стихами,

И даже кровью гордою моей.

Так проклята будь, подлая минута,

Похмельного сознания изгиб,

Когда, тебя с другою перепутав,

Пошёл за ней, добился и погиб.

Ей ни к чему страдания былые

И радости иссякшие струи,

Где, словно незабудки голубые,

Безвольно отцвели глаза мои.

Напрасно я надеялся, болезный,

Да и она всё видела не так

В своих мечтах туманных, бесполезных,

В обыкновенных девичьих мечтах.

Поэтому, вкусив житейской прозы

Я, встав у предначертанной черты,

Выслушивал, упрёки и угрозы,

И хорошо лишь, что она – не ты.

А рядом, упиваясь сладострастьем,

Пел соловей, о безвозвратном пел,

О том далёком, чуть не ставшем счастьем,

В котором я с тобой не преуспел.

И про грехи – им тоже выйдут сроки.

Последний час, он ближе с каждым днём,

Чтоб слёзы, что твои залили щёки,

Меня настигли огненным дождём.

Гуляй, мой милый, всё равно,

Разгул последствий не отымет,

Кому с рожденья суждено

Жить вожделеньями своими.

Ведь как судьбе не прекословь,

Остерегаясь бестолково,

Свободой порченая кровь

Не может не вести к оковам.

А там, поверженный врагом,

Останься с прежнею натурой,

Принудят – бей, и ни при чём

Ни рост и ни мускулатура.

Как не придётся тяжело,

Какие беды не нахлынут,

Не морщь высокое чело,

Держа в уме первопричину.

Пред вохрой взгляда не коси,

Цени себя и локоть братский:

Всё остальное на Руси

Есть зло и ложь, и пламень адский.

Гуляют женщины вокруг

Изысканно и деловито

С показом бюста, ног и рук

Из мрамора иль селенита.

Легка походка, томен взор

И ткань, обтягивая тело,

Даёт мечтам такой простор,

Что сердце бьётся ошалело.

Но только, кто мы им, друзья,

Стеснённые стенокардией,

В тенётах мифов и вранья,

Привитых в годы молодые.

Себя отдавшие стране,

Предавшей нас и предающей

По устоявшейся цене

Барыгам, ныне власть имущим.

А сохранившуюся стать

Кавалергардов недобитых,

Как этим женщинам понять

С душой из габрро иль гранита.