Читать книгу Волчья яма - Владимир Николаевич Положенцев - Страница 3

В земляной избе, что стояла невдалеке от Свияжской крепости, где у входа лежали два упитанных кота – черный и рыжий, нечем было дышать. Молодая, пышнотелая женщина по имени Евдокия Сомова и по прозвищу Гигея – греческая богиня здоровья – в обычном летнике и волчьей телогрее, с коротко остриженными от избяных зверей волосами под войлочным чепцом, приоткрыла окошко в низкой, покатой крыше. Тяжелый дух и угар от глиняной печи, топившейся вроде как по белому, но нещадно дымившей вовнутрь, вырвался наружу, заполнив тесную «светлицу» свежим утренним воздухом.

Почувствовал прохладу, лежавший на татарском топчане человек застонал, попытался повернуться на бок, но застонал пуще, приоткрыл глаза. Евдокия подошла к нему, положила на лоб тряпицу в остуженном травяном отваре. Новые раны на голове соседствовали с прежними, явно не так уж давно полученными и зарубцевавшимися розовыми, пересеченными поперек шрамами-овражками.

–Держись, князь, – ласково сказала Сомова, присев рядом. – Скоро мой братец Илья возвернется, медвежьего жира и потрохов оного принесет. Натру тебя кровью зайца с топленым медвежьим салом, попьешь навара из печени и сердца зверя, на утро как новеньким станешь.

Она обращалась к 24 – летнему воеводе царского полка Правой руки, князю Андрею Михайловичу Курбскому, получившему накануне «неблазные раны» во время преследования отступающего басурманского войска. А прежние он «заслужил» год назад, когда отгонял с князем Петром Щенятиным, тоже теперь командиром полка Правой руки, хана Гирея от Тулы. Битва случилась у реки Шиворонь в полдень, где басурманское войско к вечеру было разбито наголову, а хан бежал в степь. Но конца битвы Курбский не увидел, его нашли израненного, но живого среди тел убитых. Тогда он оправился всего за седмицу.

– Как вообще, князь, живым намедни остался, – вздохнула Евдокия, накладывая очередную повязку, уже из других трав.

–Благоволила ко мне милость Христова, – ответил, еле ворочая языком, Курбский. – Он и уберег.

–Слуги Ефим и Мартын, что тебя принесли, сказывали, это брат твой Иван тебя спас от пик ногайских и копыт лошадей басурманских, когда ты лежал бездыханный. Уже оплакивали тебя, как мертвого, а ты вона, ожил.

–Не впервой.

–Знать, долгий путь тебе по жизни уготован. Бог и братская любовь тебя на земле держат. И вот она живот твой сохранила.

Женщина кивнула на стену, где на деревянных распорах была растянута княжеская кольчуга с порванными кольцами в нескольких местах. Там же находились и прочие доспехи князя, а так же две сабли – русская и кривая татарская. К стене были прислонены бердыш и алебарда княжеских слуг.

Свияжскую крепость на реке Свияга поставили два лета назад за четыре недели, дабы сподручнее было воевать, находящуюся поблизости Казань. Две прежние осады «басурманского города» закончились ничем. Хану Ядыгару помогали крымские татары Гирея, лесные черемисы и ногайцы, вроде как заключившие с русскими мир, но постоянно его нарушавшие.

К третьей осаде, в лето 1552, подготовились основательно: царь стянул к «басурманскому городу» 150 тысячное войско, включая «союзные» татарские отряды хана Шугалея, немецкие инженеры и «фрязины», подвели подкоп под городскую стену со стороны реки Казанка. Заложили 80 бочек пороха и подорвали. Первые атаки христиан через пролом были отбиты, спустя два дня начался решительный штурм, в результате которого был захвачен хан Ядыгар. Его выдали сами татары, после чего, прорвав русский заслон у Елбугиных ворот, кинулись спасаться на другой берег Казанки. Курбский с отрядом в двести человек бросился в погоню. Сеча случилась злой, ведь татар было несколько тысяч, но вовремя на помощь пришел брат Иван с немалым войском.

В дом, а вернее, в скорую землянку Евдокии Сомовой раненого Курбского принесли, потому что дородная, привлекательная во многих смыслах баба, славилась знахарством. Бояре и воеводы, привели к возведенному Свияжску своих слуг и дворовых: конюхов, поваров, постельничих для «пользы своего пребывания и обхождения». Обустраивать холопов не было ни возможности, ни желания, вот и нарыли им землянок, обложив по сторонам бревнами, покрыв еловой и сосновой строганиной, оставшимися от возведения крепости.

Евдокия, родом из Нижнего Новгорода, была вдовой убитого при прежней осаде Казани сотника Матвея Сомова. С ним, по доброй воле и пришла в Свияжск. В крепости был полевой лазарет для раненых. Она же оказывала помощь избранным – воеводам и князьям: Петру Щенятеву, Михайло Воротынскому, Ивану Мстиславскому. Они и дали ей прозвище – Гигея. Шли к ней с болячками и местные жители из татар. Когда была свободна «от вельмож», оказывала помощь и им.

А однажды пожаловал сам царь. Иван Васильевич был в доспехах обычного воеводы, ничем другим от воинов не отличался, и Гигея не сразу узнала его. Кто он, сказал ей Щенятин, но женщина не упала государю в ноги, не запричитала от ужаса и восторга, лишь в пояс поклонилась и велела, именно велела государю, ясно и кратко поведать о своей беде.

Иван Васильевич боялся колдунов и чародеев, к коим причисляли знахарей и знахарок. Позже он припишет колдовство многим своим приближенным, обвинив их в «напуске чар» на его любимую жену Анастасию, которая якобы от их колдовства и померла. При этом будет рассылать по городам и весям опричников в поисках ведьм и колдунов, которые бы защищали его от чар, сглаза, порчи, предсказывали бы ему судьбу. Приблизит к себе голландского авантюриста и астролога Елисея Бомелия. Ни одного решения не будет принимать без его предсказаний. Но, как и многие другие, Елисей вскоре попадет в царскую немилость, будет обвинен в связях с врагами Москвы и живьем зажарен на костре, на Болотной площади.

Но пока царь был благодушен и не злобив. К Евдокии его привела рана на левой ноге, полученная от татарской стрелы и сильные головные боли. Рана была небольшая, но ныла. Гигея быстро сняла воспаление на ней и головную боль настойками, мазями, наложила травяную повязку, напоила «кровью какого-то зверя», отчего уже на следующий день государь совершенно выздоровел. Он прислал Евдокии денег и пообещал, что как только расправится с казанским ханом, приблизит Евдокию ко двору.

Гигея не мечтала о Кремле, ее желание ограничивалось домом в Свияжске, где бы она могла в нормальных условиях лечить людей и варить свои зелья – их жилище с сотником Сомовым в Нижнем Новгороде сгорело во время зимнего пожара, устроенного крымским ханом.

Князь Щенятин велел было поставить «доброй знахарке» крепкий терем в Свияжске, но узнав, что государь собирается её приблизить, сразу же передумал: еще не хватало идти поперек Ивана Васильевича, мало ли какие у него на нее планы. Царь, ить, ни одну красивую бабу не пропустит, а Гигея в самом соку. Да и по мужской ласке, поди, без супруга истосковалась. Горячая наверняка.

Словом, пока Евдокия так и пробивалась в земляном жилище, но как уже говорилось, в избе «скромной», но с «белым дымоходом» и окошком в крыше с железной ставней, чтобы не заливало дождем и не раздавило зимой снегом.

К ней на колени запрыгнул рыжий кот, стал ласкаться. Тут же примчался черный, подсунул под руку Сомовой свою голову.

–Вы лучше князя погрейте, – предложила она им.

И коты послушались – рыжий примостился у княжеского перевязанного плеча, другой мягко запрыгнул Курбскому на грудь, заурчал, перебирая поочередно лапами.

Вскоре вернулся брат Илья с объемным кожаным мешком. На вид ему было не больше десяти лет. Снял с плеча многослойный татарский лук с крученой тетивой, раскрыл мешок, вынул из него медвежьи потроха в промасленной тряпице. Князь не мог не удивляться: как этот хилый с виду мальчик одолел медведя из лука? Потом сообразил: зверь наверняка угодил в охотничью яму с кольями, а отрок лишь добил его стрелами. Впрочем, это только его догадка, как было на самом деле, князь выведывать не стал.

Евдокия растопила в печи медвежье сало, смешав его с уже имевшейся у нее кровью зайца, обмазала князя, чуть ли ни с ног до головы. Потом долго варила бульон из потрохов. Откушав его, воевода, обессилено откинулся на соломенные, обтянутые заячьими шкурками, подушки. И погрузился в глубокий сон, без всяких сновидений, словно умер.

В избу заглянул княжеский слуга Мартын, по прозвищу Свирь – был он родом с Ладожского озера, куда и впадает река Свирь.

–Как князь, выживет али ужо помин души заказывать? – спросил он знахарку, то ли серьезно, то ли зубоскаля – знал ведь, что его хозяин крепок и коль сразу не помер, значит рано еще ему в могилу.

–Себе помин закажи, – отсекла его Евдокия. – Топай отсюда.

–Куда же мне топать? Мы с Ефимкой своего хозяина не бросим: коль оправится, снова татарву гонять пойдем, а нет, так на погост снесем. Под Тулой ужо, было, снесли, а он раз, и выскользнул из наших рук, да еще морды нам набил. Ха-ха. Вона, какой у нас князь-то живучий, ничем его не прошибешь, только умаешь. И без твоих кудесен на ноги встанет.

Евдокия поняла, что Мартыну просто хочется чесать языком, к тому же он явно проявлял к ней интерес, еще не зная, что ей оказал милость своим вниманием сам государь Иван Васильевич.

–Топай, говорю, а то князю Щенятеву пожалуюсь, что мешаешь воеводу лечить.

Из-за двери раздался гогот слуги Ефима. Он вытянул приятеля за плечо во двор, захлопнул за ним дверь.

Вдова тихо рассмеялась – все же, без мужского внимания бабе не жизнь. Всех лечит, а кто об ее здравии подумает?