Читать книгу Стихийное - Владимир Пироцкий - Страница 6

Я никогда не ходил под багровым шатром

парусины. В  море суровое, штиль или шторм

и тяжелое боцмана слово под дых,

если слаб или сдрейфил.

Целую жизнь нескончаема

мерная качка, как пытка

до звезд, до блевоты, до крови, до хрипа.

С зори до зари, по команде, по реям в ночи

жесткий ветер, секущий глаза.

Зубы и волю в кулак и молчи.

Синих жил маята и надрыв. Научила

шкоты тянуть до конца и привычная гибкая сила.

Через борт ледяная волна,

нахлебавшись до донца.

Хватка железная пальцев

и рома глоток, вместо солнца.

И моря простор, для вечных скитальцев.

Братва! Слепой и неверной удаче не верьте.

Рома в  печенке печать навсегда,

до неминуемой смерти.

Полундра! Пираты на голову в плотном тумане!

Под свист ятагана, картечи, пуль завыванье.

Кинжального злого огня разрывающий смерч,

абордажные крючья, пистоль —

одноразовый шприц одноглазого Гарри.

Он что́, твою мать, пионер эвтаназии?

Хрен тебе в печень, зараза!

Прими-ка ответный мой кортик.

Точный прямой!

Между панциря толстых пластин,

между ребер.

Бой не бывает коротким. Ни длинным.

Смешное мгновенье азарта.

Бой – это смерть неизбежная. Ты иль тебя.

Всех подряд, без злорадства и промаха.

В самую точку.

Чтобы крик захлебнулся

проколотый шпагой навечно.

Дукаты померкли в глазах от искр и огня.

И чума, и холера вам в печень!

Ха! Ха! Эй, куда вы?

Неужто, как крысы, трусливые мелкие твари,

попрыгали все восвояси?

Что́, не-не-не-не-не… не ожидали?

Поделом, сучье племя, шакалы, плывите! И пусть

все узнают – пираты, это не те благородные

рыцари в книгах и фильмах слащавых и лживых,

про грязных красавчиков сонмы лихие,

что уступают места беременным девам в трамвае,

зловредным крючкам-старичкам востроглазым

педантам, свидетелям будней кровавых,

что настойчиво, едучи в суд, рассуждают,

желая отдать палачу на расправу,

того, кто в Портленд приперся испить не спеша

лимонаду и оптом продать

двадцать тысяч индейских

просоленных разноразмерных,

блестящих, как смоль париков,

под названием скальп.

Добытых своими руками.

С черной меткой —

маленькой точечкой крови

невинной – не смоешь.

С пьяной ухмылкой беззубой,

простецкими байками про путешествия,

штиль и шторма, и тот чудной треугольник,

что бермудским назвал кутюрье,

ради модной тусовки, чуть-чуть перекрасив

из черного в серый, сорок оттенков свинца,

слегонца

обнажая всю суть и тщету карнавала,

жалких масок убожество и вожделенье,

неестественно бабьим капризным жеманным

и томным своим голоском.

Бом-брам-стеньга, такое случается в море,

треснула-вмиг-сорвалась. И хрястнули обе ноги.

Ч-ч-ёрт, карамба!

И баста…

Суровый седой капитан, одноногий,

он чуял фарватер любой хоть на полном ходу,

и шторма нипочем, одинокая дикая сила,

в сочетании с точным расчетом и волей.

Якорь в глотку тебе! Разорви тебя гром!

Не спеша, он отмерил всего два удара.

Дьявол, холера усатый! Отсёк мне ступни.

И крылья, в придачу.

Зараза!

Чтоб меня целиком не отдать

беспощадной гангрене до срока

и Магам Магриба,

чтоб до Тортуги успеть доползти мне

по штилю, под выжженным солнцем Карибов.

Ну ничего, я был юнга смышленый,

такой и без ног проживет.

Не поспоришь,

с грубой силой и лихостью дикой чужой,

а также с замшелой рутиной увядших законов,

с повседневной тоской ожидания,

как в лихорадке,

беспросветной минуты,

тупой отрешенности миг,

шаг за грань, когда выйдешь сдаваться,

теряя устойчивость даже в сомненьях,

и снах затуманенных,

в диких чужих очертаниях Теночтитлана —

хмурый призрак из вечности…

Может подскажет?

Где обезьяны смеялись бесстыдно

рот прикрывая, и уши, глаза.

Дикий клоун, сам на себя не похож

и не зная, что значит касанье,

острой отравленной шуткой,

скользнувшей случайно по горлу,

успел всё испортить.

Он сжал и заклеил немо́той

мои почерневшие скулы зачем-то, не знаю.

Я ведь и так замолчал.

Только кашель из мыслей

и грохот ломающих крылья Икаров,

будит еще по ночам. А чувство

обиды и злости занозой осталось…

Но я не позволю

в пошлость и тлен обратить самые тонкие

предбессознательно неуловимые токи.

Из бесконечной вселенной

идущие к нам ручейки

и они вновь придут.

И наполнят вселенский, души океан,

и поднимут в пареньи,

и ты всё увидишь,

и вспомнишь.

Как рассыпа́л, по наивности,

звезды и зерна граната,

ярко бордовые капли пьянящие звуки,

всё завертелось, на грани потери,

вспучилось лавой, готовою брызги

в экстазе через мгновенье извергнуть.

Всё прожигающих камешков

слезы кровавые точно рубины,

пригоршни спелой рябины

снегу отдать, снегирям,

чтоб они красной грудкой блеснуть,

деловитой и гордой походкой успели

в крепкий мороз прогуляться.

Прохлада

тонкой заветною ниточкой звуков

доверчивых силится вывести ближе

к соленой тропе бирюзовой прилива.

И окунуться в себя

и лететь сам собою.

Светло удивляясь,

без крыльев1

в солнечных бликах играя,

искрясь на упругой волне,

вдыхая рассвет…