Читать книгу Прачка - Владимир Степанов - Страница 3

Полярный день только начал пробуждаться, и круг ещё холодного солнца жёлтым блином стоял на бесконечной черте горизонта. Кольский полуостров просыпался вместе с солнцем от сорокадневной спячки. На пороге стоял старый-новый 1961 год! Полярная ночь уползала дальше, к Северному полюсу, волоча за собою своё длинное и тяжёлое, чёрное одеяло.

Шуйский очнулся! Он поймал себя на том, что только что издавал звериный храп, даже рот не закрылся ещё. Он лежал на спине в ворохе грязного белья, которое должен был постирать до утра. Но утро его не ждало, оно уже настало! В комнате стояла зловещая тишина, и он тут же почувствовал, что ничего хорошего и доброго она не предвещала! Ночная буря утихла и больше не давила на уши пронзительным, бешеным воем, металлическим скрежетом и глухими стуками.

Он смотрел в потолок на одинокую лампочку. Она, будто по рации шпион, передавала шифровку световым морганием, ярко вспыхивая и затухая. Даже не напрягая глаз, можно было рассмотреть её вольфрамовую ниточку.

– Опять перебой с электричеством! Сколько ж их надо, ламп этих, каждую неделю новую, новую…? Чемодан целый закупить, что ли? Горят твои лампы, Ильич, разоришь ты меня! Ой голова…! Господи, как она болит! А во рту то что…? Боже правый, язык залип! Может Леопольд из шестой, сволочь серая, и впрямь мне в рот…? Да он же мне в рот насрал, паскуда! – Шуйский не на шутку встревоженный, зашевелил тяжёлым, сухим языком. – Слава богу, пустой! Эта дрянь полосатая может, он много чего может, он не промажет, скотина шерстяная! У-у-й-й-й, не могу…! Да нет же, не он это, его же увезли из барака, недели две как, не меньше, его не могло быть здесь. Боже, я ещё не проснулся!

В этом жилом бараке у Шуйского было три недруга: один двуногий из братьев наших больших, то есть разумных и двое из меньших братьев, неразумных значит, те, кто на четырёх ногах и лохматые. И все трое жили единой семьёй в одной квартире под номером шесть!

– Что же утро мне сулит…? – он тяжело вздохнул. – Глаз заказчика огнём презренным будет жечь тебя сегодня. Какой позор, а стыд, аж до пяток прожигает! Ещё вчера, ты бил себя рукою в грудь, клятву было чуть не дал, а совести хватило к стакану руку протянуть и огурец солёный в глотку наглую воткнуть! До дегустировался чувак! И не кисель это вовсе – изобретение это! – Задумавшись, Шуйский брезгливо рассматривал правую руку. – Ты такая же скотина, что и Леопольд, только гораздо хуже! Он с лицом без маски, а на тебе, всё маски, маски – доиграешься, актёр…! С тебя же вскоре, сегодня даже быть, скинут маску, не спрячешь совесть долго в ней. А тебе всё мало…, того раза не хватило – на приключенья новые, снова зад твой покатило! О-о-о-хо-хо…! Может ещё успею в третью сдать, до девяти, целых два часа! Пробудись же, бессовестная совесть моя!

Шуйский хотел приподнять голову, но что-то крепко держало его за волосы. Он не без труда повернул её вправо. На полу, в двух шагах, лежали пустые бутылки: маленькая из- под водки и пять из-под пива. И только одна, среди павших сосудов, гордо стояла во весь рост, выделяясь своей особой формой и красивой этикеткой!

– Вот ты какая – «змея коварная!» До чего ж ты меня довела – ядом члены обездвижила мои, всю ночь в морской пучине, плавал с кружкой белою в руках. Ты скажи – почему подняться не могу, что нацепила на меня? Нерусь стеклянная, что сейчас со мной творится…, говори?

Шуйский дотянулся до стройной бутылки и внимательно начал её рассматривать. Узкое горлышко из тёмного стекла резко переходило в форму круглой крыши средневековой башни, покрытой черепицей, а длинное туловище её у самого основания, имело выпуклый, рифлёный ободок. На красивой, наклеенной этикетке, жирно выделялись два слова не русского алфавита – «VANA TALLINN», под которыми раскинулась панорама старого города. Братская Эстония совсем недавно изобрела, невиданный доселе советским республикам, собственный рецепт ликёра. Этот ликёр вскоре стал гордостью маленькой, прибалтийской республики.

Первые поставки супер-ликёра расходились по большим городам СССР и за границу. И этот продукт, ещё не знакомый суровому мужику заполярья, можно сказать одним из первых, опробовал Аркадий Петрович, который после его дегустации, с глубокой ночи лежит в беспамятстве в куче грязного белья. Только сейчас, когда наступило утро, он стал тщательно изучать все буковки и циферки на элегантной этикетке с изображением старого Таллинна, столицы производителя коварного зелья. Его пасынок, Егорка, моряк дальнего плавания, привёз две бутылки этого изобретения, когда их корабль зашёл в Таллиннский порт на погрузку.

– Тятя, (так он называл Аркадия Петровича), выпьешь, когда повод подвернётся! – вспоминал его слова Шуйский. – Я бы посидел с тобой, но через два часа мне на вахту. – Уходя, Егор к бутылкам приложил ещё и коробку настоящих Гаванских сигар.

Рядом с бутылками лежал вырванный из тетрадки листок в клеточку, он дотянулся рукой и взял его. В глаза бросились первые большие буквы на русском языке – «АХТУНГ», а дальше побежали строчки, исписанные мелкими буковками. Это была инструкция по пользованию стиральной машиной – полный автомат, изобретённой в Германии немецкими умельцами. Шуйский, в который раз, подозрительно смотрел на двери комнаты, они были плотно закрыты, и всё же, сомнения не покидали его.

– Значит эта серая, полосатая скотина здесь не ходила! Слава богу, что в рот не навалил! До чего же мерзкий тип, и как только природа таких творит, из какого материала…? Безусловно, он один из подвида гадких паразитов! Всевышний наш, прости меня, я прекрасно понимаю – нет границ твоих фантазий, каких ты тварей лепишь – это просто ужас! Опять я про него, шкура серая! Да что же это такое – его же увезли, и он хороший, вполне хороший кот! Теперь стал хорошим, однако…!

Шуйский начал поворачивать голову влево, всё ещё не понимая, кто же держит его за волосы? И тут, как и ночью, его снова всего передёрнуло, он увидел ту самую страшную акулу, при виде которой, он тогда лишился чувств. Эта акула, так и не отвалилась от прозрачного стекла круглой дверцы стиральной машины – его гордости, которая дала ему право на домашний труд и не голодное существование.

Он смотрел на немецкую красавицу, свою кормилицу, которая тихо стояла в двух шагах по левую руку – не шумела и не тряслась. Она отдыхала после ночной, бесперебойной работы. Во всём Мурманске, да где там, по всему Кольскому полуострову и пятерых счастливчиков не найти, кто владеет таким стиральным чудом. Это чудо с вечера и до глубокой ночи само стирало, полоскало и отжимало за всех баб барака, оторвав их от серых корыт и стиральных досок. Как они были ему благодарны, Аркадию Петровичу!

Шуйский навёл туманные глаза на машину. На стекле круглой дверцы, обрамлённой в позолоченное, металлическое кольцо, улыбалась во всю ширь, зубастая пасть белой акулы. Это страшилище было пришито к фартуку из грубого брезента. Хозяйкой фартука, который разрушил весь процесс ночной стирки, была работница рыбного комбината Семёновна, из квартиры номер три!

Аркадий Петрович сделал ещё попытку поднять голову, но безуспешно, и продолжал беспомощно лежать на спине. Он мучительно напрягал память, пытаясь вспомнить, что делал ночью. Как валился с табуретки и лишился памяти, и почему сейчас лежит в грязной куче тряпья, которое должно быть постиранным, он вспомнить никак не смог.