Читать книгу Прачка - Владимир Степанов - Страница 9
8
ОглавлениеШуйский сидел на своей низкой табуретке, упёршись локтями в коленки, а руками закрывал мокрое лицо, сквозь пальцы наблюдая за Семёновной.
«Чего же дальше-то играть, и как…?» – суетились мысли в его голове. «Я, дядя со своей ягодицей и акула! Направление кажется правильное взял, зритель сидит тихо пока, не ропщет – ждёт финала! И всё же для пущей остроты, необходимо от дяди ещё чего отнять! Голову…! Нет – это слишком жестоко, да и человек она не молодой, женщина к тому же! Так! Промедление – смерти подобно! Сжимайся и давай продолжай, и глаза не забудь выкатить. Занавес…!»
Семёновна снова заёрзала на табуретке. Когда Шуйский открыл лицо, оно было полно скорби! Веко правого глаза его дёргалось (он профессионально умел заставлять его дрожать в нужный момент). Ожидая продолжения этой жути, Семёновна увидела, как лицо рассказчика напряглось и начало краснеть, Шуйский снова заорал, яростно выпуская очередями поток жутких слов!
– Вы высказали желание говорить с Вами понятными Вам словами! Ну что ж, извольте! Пусть мне будет стыдно, но я скажу, я всё скажу, чтобы Вам было понятно всё…! Вы представьте себе, если Вы только способны представить, уважаемая…, эх, да что там! – и Шуйский заорал, что было мочи. – Жопы… нету-у-у…! Дядиной половины жопы, и нету…! Она в пасти этого чудовища! И это в считанные-то секунды, а жопы, и нету! От увиденного, мои длинные волосы поднялись дыбом и скрутились во множество жгутов, как у мифической Горгоны! – он глубоко выдохнул и сделал короткую паузу.
– Я не могу до сих пор осознать, какая же сила помогла не отключится моему сознанию в окровавленной всюду воде? – и охрипшая глотка его, снова заголосила.
– Её нет…! Эта хищная тварь проглотила её, пол—жопы дяди моего…. Увы! Это же так больно и печально – вдруг совсем тихо произнёс Шуйский, и тут же последовал вновь отчаянный вопль гнева. – Ну да ладно, Бог с ней, с этой половиной – вторая же осталась! Но нога! Ну зачем ей нога…? Хрясь… и нет ноги, я слышал этот ужасный хруст костей – прямо по самое колено. Я видел, как нога дяди, напрочь откусанная, погружается в морскую пучину. Неведомая сила, удерживающая моё детское тельце на плаву, заставила меня глубже погрузится и схватить исчезающую в окровавленной мути волосатую ходулю бедного моего дядюшки. – Шуйский говорил тише и тише, и вскоре перешёл на шёпот.
– В моём худеньком организме иссяк последний глоток воздуха, и я, теряя сознание, всё же сумел вытолкнуть голову из воды на поверхность, и сделать спасительный глоток, не выпуская при этом тяжёлую ногу. Как это ужасно…, Боже, как ужасно, ужасно…! – он неожиданно смолк, опустил голову и зашмыгал громко носом.
– Я сейчас завершаю, Аграфена Семёновна, наберитесь чуть терпения! – шёпотом произнёс усталый Аркадий Петрович. Наступила минутная пауза совершенной тишины. И вновь, хриплый рёв прервал её! Рот Шуйского ежесекундно менял калибр, он складывался в трубочку, в куриную гузку и расширялся до страшных размеров квадратного рта Щелкунчика, который смог бы замахнуться даже на кокосовый орех! Одуревшая, с округлыми глазами Семёновна, не моргая, смотрела на бьющего в пустоту руками и ногами, теряющего последние силы, очумевшего рассказчика.
– Я поплыл к далёкому берегу, я отчаянно бил одной рукой и ногами по воде, в другой руке я держал дядину ногу. Я до сих пор задаю себе единственный вопрос – ну почему я тащил эту ногу за собою…? И вот только сейчас, когда рассказываю Вам чудовищную трагедию, я нашёл наконец-то ответ! Во мне, в этом худеньком мальчике, сработал инстинкт самосохранения, заложенный природой, как у всех живых существ, пусть даже самых примитивных, но он есть…! Вон оно как! Инстинкт, Аграфена Семёновна, да, именно инстинкт! Окажись я с моими то мозгами зрелого и, отнюдь, не глупого мужчины на месте этого малыша тогда, я бы прихватил и вторую половину дядиной ж…, – Шуйский запнулся, и уже как-то растерянно довершал свой логический аргумент. – Инстинкт самосохранения, Аграфена Семёновна, это вам не копытом в морду, он до секир-башка доводит обречённого, даже самого слабого существа! Я воздуха из форточки всосу, Аграфена Семёновна, умаялся я! Я быстро, три затяжки…! – не дождавшись разрешения, он встал на табуретку и широко открыл обледенелую форточку узкого окна.
«Что ж ты лепишь, дурень…, выдохся что ли? На сцене по три часа бывало, и ни одного сбоя у тебя не случалось. Боже, как же я быстро форму актёра теряю: ни распевок, ни репетиций, ни общений. Она молчит. И что, поверила? Не могу сказать. Сложный, не просматриваемый зритель…, броня! Завершай же скорее, уже немного текста, и грош тебе цена, если будешь раздавленным её телом, артист!» – он вдохнул ещё глоток морозного воздуха и закрыл плотно форточку.
Семёновна молча скрипела табуреткой, и Шуйскому почему-то показалось, что она с маленьким Аркашей тоже барахтается в горячих, окровавленных волнах Чёрного моря. Лицо её было совершенно другим, абсолютно не таким, с каким она вошла в его прачечную комнату! Это, как-то успокоило его.
– Грёб я, наверно с минуту, а когда оглянулся, огромный акулий плавник уже был рядом! И снова я ушёл с головой под воду! Окровавленная пасть нагло улыбалась прямо мне в лицо! Мои руки, и будто совсем даже не мои, они просто меня не спрашивали, они сами по себе засунули в эту страшную пасть дядину ногу! – После этих сказанных слов, Шуйский издал протяжный стон и вытер со лба пот, ему снова стало не хватать воздуха!
– Акула сжала запиханную ногу, отвернулась от меня и стала задом! А через секунду раздался глухой, бурлящий звук. Это был кашель – она ею подавилась! – Шуйский издал истеричный, нервный смех. – Представляете, из всех её щелей и отверстий, которые имеет эта тварь, выходили непрерывным потоком пузыри. И что характерно, разного размера, словно мыльные пузыри, которые вы в детстве, вероятно, тоже имели такую шалость – пущать их в атмосфэру! Кашель акулы – это редкое явление данных особей, но мне, как видите представился тот самый редкий случай, стать свидетелем именно этого редчайшего явления – тварь, давящаяся человеческой плотью! – Шуйский закрыл лицо руками и зарыдал. Нащупав ногою табуретку, он рухнул на неё и заголосил ещё жалостливей, выпуская, как и его акула, из всех щелей и дыр слёзы, пузыри и сопли!