Читать книгу Прачка - Владимир Степанов - Страница 4

3

Оглавление

Шуйский, по случаю приобретения стиральной машины, а если быть точным – подарок от Егорки, решил открыть прачечный цех на дому! Начал с ближних, то есть с жильцов барака. Обстучав костяшками пальцев все одиннадцать дверей барака, исключая свою, он предложил свои услуги по стирке белья. Бабьим радостям не было конца! Поставив свои условия, он составил график очерёдности и назначил цену, за каждый килограмм грязных тряпок. Мешки, набитые бельём, караваном поплыли в прачечную комнату под номером один, где он и жил.

Глядя в потолок, Шуйский сосредоточился и включил память, прокручивая до мелочей вчерашний день. И так, настал первый день стирки!

– Вот это настоящая работа для меня, необходим только контроль, и ещё раз контроль, – давал себе установку счастливый Аркадий Петрович. Чуть руками пошевелить в такой работе – это для меня!

– Какой же молодец мой Егорка! Чтоб твои морские походы проходили без тошноты и рвоты, без туманов и штормов! – от всей души благодарил Шуйский Егора, стремительным шагом подходя к крыльцу магазина. Он решил скучный процесс прачечного дела сгладить одной-другой бутылочкой пива, но не устоял и прихватил с собой ещё «маленькую» -беленькую, когда представил перед глазами объём мешков с бельём и их количество, понатасканных со всего барака.

После принятых двух бутылок пива, процесс стирки начался! Точно отмерив порцию стирального порошка «Новость», Шуйский заложил первую партию белья. Посмеявшись над передником, на котором была изображена кривая черта в виде морской волны, а над нею гордо реяли три буревестника, он вдруг вспомнил стихотворение Максима Горького. Грохот от вибрирующей машины заполнял крошечную комнатёнку. Металлические пуговицы, пряжки, крючки, пришитые к штанам, курткам и комбинезонам, лупили по стеклу дверцы и по крутящемуся с бешеной скоростью железному барабану, издавая противный скрежет, визг и какой-то не «русский» вой.

Немецкая машина была запущена! Нескрываемая радость не сползала с лица Аркадия Петровича. Он широко улыбался и, в тоже время, очень сосредоточенно изучал инструкцию по эксплуатации. Написанный от руки мелкими буковками текст на тетрадном листке был переводом с немецкой инструкции по пользованию машиной.

Машина дала сигнал и остановилась – радости не было конца! Заранее натянутые девять верёвок, ждали первую партию стиранного белья. В глазах у Шуйского, бегавшего от машины к верёвкам, постоянно мелькали стройные фигуры двух бутылок на полке, которые привёз из Прибалтики Егорка.

Вдохновлённый работой этой чудо-машины, Аркадий Петрович решился на трудовой подвиг.

– По-стахановски…! Прямо сейчас и начнём! – Шуйский решился до утра перестирать все мешки с бельём. На график очерёдности заказчиков он уже не обращал внимания и пихал всё подряд.

– Разберёмся! Всё потом! Потом разберёмся! Задача не сложна, второклассник, если ума родитель дал, вполне справится! – бодрый и вдохновлённый он азартно принялся вытряхивать всё из мешков.

Трудовой день пробежал быстро! И он не заметил, как подкралась стахановская ночь! Немецкая трудяга «крутила» Шуйскому деньги, заглатывая килограммами грязные рабочие тряпки, полотенца, простыни и наволочки. Шуйский с карандашом и бумагой, сидел на низкой табуретке и прикидывал доходы, которые будет приносить его кормилица фрау «Constructa» – первая модель машины-автомат! Выражение лица его менялось каждую минуту, и счастье не сходило до глубокой ночи. Машина сулила неплохие доходы!

– Вот он и повод, Егорка! Сам говорил: «Подвернётся, надо выпить!». Подвернулся, Егорка, вот и опробуем, каково оно из Прибалтики дружеской изделие сие…?

Скрип откручиваемой пробки оглушил Аркадия Петровича, а комната наполнялась сладким ароматом. Машина молчала – на время дегустации он дал ей отдохнуть.

– Что ж, говоришь достояние маленьких народов могучей Державы нашей? Ну-ну…! – и поднёс горло бутылки к носу, глубоко втягивая незнакомый запах содержимого.

Шуйский не шевелился, продолжая лежать на тряпках, а рядом валялись ещё три не раскрытых мешка, набитых под завязку. Он невероятным усилием напрягал больную голову, чтобы вспомнить всё, что произошло этой ночью. Для него становилось непосильной задачей, вспоминать каждый ночной час, и чем час становился позднее, тем труднее было вспомнить его. Сейчас его мучил единственный вопрос – где же вторая бутылка, этого сногсшибательного, отшибающего память зелья?

– О-о-о…! Весьма, весьма недурён! – вспомнил свой ночной восторг Шуйский, когда открыл первую бутылку, а потом…, а что было потом…? Ночное кино начало проявляться само собой, как киноплёнка в проявителе, от просмотра которой, лицо Аркадия Петровича скисло за минуту. Он стал погружаться в трудовую сказку стахановской ночи. Вспомнил и, тотчас ощутил, какой был странный, довольно приятный, специфический аромат, невидимым дурманом исходящий из горла эстонской бутылки.

В газах Шуйского ясно проявилась картина, как он взялся за белую, кофейную чашку и налил в неё до краёв, потом сел на табуретку и начал дегустировать, сопровождая громким, словесным анализом выпиваемое заморское зелье. Он вспомнил, как катал во рту первый глоток сладкого, густого и липкого ликёра, повышенной алкогольной мощности. Этикетка на бутылке, выразительно и отчётливо показывала две цифры – 4 и 5. Мощь супер-ликёра в сорок пять градусов, ночью, вызвала у него большое сомнение.

– Быть такого не может! Не верю! Определённо, напиток вкусен, но не боле! Чудится мне, что замешан он на корках апельсиновых, и присутствие ванили имеет место быть, да и корица, видимо, здесь тоже непременно замешана! Могу держать пари, что один из ингредиентов присутствует в этом «киселе!» Но в мощности градуса чухонцы явно здесь перегнули! Его самое время зимой в детские сады подавать для сугрева, когда детишки с прогулки возвращаются.

– Нет! Ну определённо же нет…! Эта партия явно в понедельник выпущена! А может этикетку попутали, не ту наклеили спьяну? И такое бывает… Человеку свойственно ошибаться, как в жизни, так и на разливе – это же неоспоримый факт, житейской практикой доказано веками…!

Когда же бутылка была выпита до дна, он с большим сомнением и даже с каким-то беспокойством смотрел на красивую этикетку и сделал своё окончательное и всё-таки не убеждённое заключение!

– Прибалтийский «кисель» этот несомненно вкусен, не оспариваю! Однако, пригоден он, разве что, для средних широт, а вот в данных условиях климатических, наших условиях к употреблению не целесообразен – градусом не вышел для мужика северного!

Вспомнил, как приподнимался с табуретки, чтобы встать на ноги, но встать получилось только с четвёртого раза. Движения его стали плавными, а ноги начали шаркать по доскам пола, когда нёс стираные тряпки на верёвки развешивать. Уставший стахановец вытряхнул тряпки из двух мешков, не глядя на их номера. Помутившийся глаз его не уследил, какую он сделал в тот час роковую ошибку, когда тряхнул двумя мешками в одну кучу, а мешки были из разных квартир. В утреннем заказе, в первую очередь, и очень срочно, нуждалась квартира номер три!

Шуйский хватал из большой кучи бельё, не разбирая, где чёрное, где белое и пихал в круглое окно машины. Тряхнул прямо из коробки белым порошком, не соблюдая никакой меры, и нажал «Пуск»! Барабан закрутился, бешено набирая обороты, а вместе с ним загрохотали пришитые пряжки, бляшки, застёжки, молнии, крючки. Вспомнил, как стоя выпил бутылку пива и снова взялся за белую чашку, чтобы продолжить дегустацию. Аркадий Петрович медленно садился, ноги его начали вибрировать в такт своей кормилицы – трясущейся фрау. Барабан машины крутил грязный, плюющийся пеной клубок, а стахановец в синей, мокрой от пота майке, уткнувшись липким лбом в стекло дверцы в золотом ободке, смотрел на сказочный процесс чудо-стирки. Ведь теперь, вместо мыла, в чистых и сухих руках можно держать чашку сладкого напитка, который так легко катается во рту, и, чем дольше его катаешь, тем шире рот открывается, так и просит – «дай ещё глоток покатать!»

– Бушующая муть стихии, круглое окно, мутная, морская пучина, поглотившая буревестников, и эта страшная пасть акулы, вцепившаяся в стекло, пожалуй, и всё…, далее пошла сплошная стена тьмы! – Аркадий Петрович, как ни напрягал память, больше ничего не смог вспомнить.

Прачка

Подняться наверх