Читать книгу Смерть после - Владимир Викторович Савинов - Страница 1

Полковник Роберт Бродвуд осадил коня на вершине самого южного острога холмов Керрери, вытянулся на стременах и вгляделся в гигантское облако пыли, стремительно продвигающееся по пустыни прямо к позициям его войск. Сомнений не осталось, то облако вздымала армия дервишей, несколько тысяч фанатично славящих Аллаха глоток, огромная сила, которой, по расчетам англо-египетского командования, никак не должно было оказаться здесь, вдалеке от эпицентра битвы при Омдурмане.

Бродвуд зажмурился и потер глаза, от мельтешения красных и синих заплаток на белых запыленных одеждах дервишей и бессчетных зелено-коричневых флагов, расшитых арабской вязью религиозных изречений у него заболела голова. У махдистов было гораздо больше ружей, чем предполагало английское командование, Бродвуд понимал, что стоит им обойти холм, и вверенные ему войска окажутся в ловушке, он допустил ошибку, расположив свои силы на открытой местности, и был теперь совершенно не готов дать отпор врагу столь многочисленному и хорошо вооруженному.

– Полковник! – капитан Джереми Джонсон вихрем вознесся на холм и остановил свою взмыленную гнедую кобылу бок о бок с белоснежным скакуном Бродвуда. – Лорду Китченеру уже известно о нашей ситуации, его приказ: сворачиваться и уходить за линию пехоты. Сейчас же. Вы меня слышите, полковник?

– Бред собачий! – прорычал Бродвуд. – Наш дорогой генерал, я думаю, спятил. Бежать еще до сражения, поджав хвост? – да будь я проклят, если пойду на это. Мы отойдем – но не за спину пехоты, не-ет – выманим горластых выродков на открытое пространство и дадим бой. А наша артиллерия нас прикроет. Лети к батарее, Джереми, передай, пусть сворачиваются и перетягивают позиции к северу.

– Но, сэр…

– Выполняй!

Джонсон вздрогнул как от пощечины.

– Т-так точно!..

Артиллерия двигалась слишком медленно, пушки еще не успели занять новые позиции, а махдистские флаги уже зареяли над западным гребнем Керрери. Заревели ружья дервишей, и в рядах египетской кавалерии стало душно от пуль. Ничуть не смутила махдистов ни артиллерия, запевшая со стороны зерибы – английских укреплений, за которыми располагалась ставка командования и резервы – ни конная батарея, расположившаяся, в конце концов, чуть ли не над их головами – они продолжали нагонять отряды Бродвуда, густо паля из ружей и сотрясая воздух криком. У дервишей было преимущество, их пешие отряды продвигались по каменистой местности, отделявшей холмы Керрери от побережья Нила, в полтора раза быстрее конных и чуть не вдвое быстрее верблюжьих всадников. Кавалерия, потеряв не менее двух десятков убитыми и ранеными, все же вырвалась за линию огня, но верблюжий корпус по-прежнему оставался в пределах стрельбы и вряд ли вообще имел шанс на спасение.

Полковник Бродвуд не надрывал горло, говорил спокойно и ровно, но демонически звучно, его команды отчетливо прорезались сквозь нескончаемый гвалт ружей и пушек. Согласно его приказам, кавалерия перегруппировалась, выстроилась клином и развернулась лицом к врагу. Бродвуд был преисполнен решимости произвести отчаянную контратаку – чтобы спасти верблюжий корпус и, если удастся, оттеснить махдистов обратно к холмам. Единственной альтернативой этому самоубийственному броску была помощь канонерских лодок. Вот только уверенности, что они поспеют в срок, не было.

От новых позиций артиллерии прилетел капитан Джонсон.

– Ты всерьез намерен это сделать, – закричал он Бродвуду, – бросить девятьсот человек против десяти тысяч?!

– О, да, – загробным голосом откликнулся Бродвуд. – Разве не видишь? – верблюжий корпус вот-вот захлебнется кровью, за ним – солдаты Максвелла. В этот раз у дикарей не только копья, но и ружья. У каждого второго сукиного сына.

Джонсон окинул взглядом кавалеристов.

– У египтян поджилки трясутся, – заметил он.

– Да ну. Боятся испачкать форму или милый сердцу пейзаж?

– Ты знаешь, чего они боятся.

– В самом деле? А как же смерть во славу Аллаха? Разве они не воины?

– Прежде всего, они люди.

– Из всех оправданий это худшее, – Бродвуд впервые за время их разговора посмотрел на Джонсона. – А сам-то ты не боишься влезть в задницу дьявола, м?

Джонсон промолчал. Внешне он был спокоен, но его зубы, не будь они плотно сжаты, выбивали бы престо.

– А ты не боишься? – откуда-то из-за рядов кавалерии появился лейтенант Честер Хатчинсон – бледный, но спокойный, на серой в яблоках кобыле. – Ты столько раз ходил по лезвию бритвы, полковник, но со смертью так и не повстречался. Вдруг сегодня тот самый день?

– Ну что ж, – губы Бродвуда вдруг рассекла кривая надтреснутая усмешка, – если я ее встречу, живым я ей не дамся.

Он рассмеялся – не нервным холодным смехом, вполне уместным накануне боя, а совсем иначе: беззаботно и радостно. Всем, кто его услышал, стало вдруг не по себе. Здесь, в самом сердце красной раскаленной пустыни посреди кровавого боя, в считанных мгновениях от гибельного атакующего броска смех Бродвуда звучал дико и практически инфернально. Многие подумали, вряд ли впервые, а не сошел ли их командир с ума, и еще: если он обезумел, стоит ли ему подчиняться? Тем более, если его приказ ни много ни мало – идти на смерть.

Смех Бродвуда еще не отзвучал, когда канонерская лодка подошла вплотную к берегу, вдоль которого неслись одурманенные чувством близкой победы дервиши, замерла на мгновение в блеске речного потока – и запела огнем. Канонада пулеметов и скорострельных пушек грянула мощным истинно иерихонским аккордом, в один миг смела орды махдистов с берега, взметнула к небу песок и каменное крошево, и наполнила воздух дымом и криком. Наука торжествовала в тот миг над дикостью и варварством, в шквальной стрельбе и взрывах слышался грозный шаг новой эпохи, будущего рассудительного, но жестокого.

Так надлежало случиться: верблюжий корпус должен был уйти от погони, огонь канонерки изрубить ряды дервишей и обратить их в бегство, египетская кавалерия не пойти в самоубийственную контратаку… но случилось иначе.

Канонерская лодка вдруг канула в жерле взрыва: грохот, треск, оранжево-красный бутон огня, а над ним клубящаяся чернота, расправляющая над водой огромные дымные крылья. Ход истории был изменен. Как, чьей властью? – неизвестно. Очевидно одно: египетской кавалерии, а с ней полковнику Роберту Бродвуду и четырем дюжинам других английских офицеров предстояло вмешаться, ринуться в бой, ради победы принести себя в жертву алчным богам войны.

Бродвуд вырвал из ножен саблю и взвил ее лезвие к небу.

– Приготовиться! – проревел он – и офицеры подхватили, разнесли по рядам всадников его команду. – В атаку!

Сабля рассекла горячий воздух, указав острием на бесчисленные рати махдистов, и вдохнула движение в потрепанные эскадроны египетской кавалерии. Конь Бродвуда встал на дыбы, дико заржал и с места рванул в карьер – а следом бело-красной лавиной галопировали еще девять сотен отважных сердец.

Многоцветная орда махдистов располагала достаточным количеством ружей, чтобы задушить отчаянную атаку Бродвуда еще на подходе, в зачатке, но опьяненная битвой, не успела вовремя обнаружить опасность и открыть достаточно плотный огонь. Три десятка египетских всадников лишились коней, около дюжины коней лишились всадников – вот весь результат запоздалой нестройной пальбы дервишей.

Бродвуд видел мерцание гелиографа со стороны зерибы, видел, как стремительно проносятся по светло-голубому небу большие серые птицы, но вскоре все затмили дым, копоть и пыль. Он первым вступил в бой: на всем скаку влетел в строй махдистов – сбил с ног двоих, проехал по ним, слыша под копытами утробный треск костей и булькающие сиплые крики, хлестнул саблей по лицу еще одного, отбил удар копья и проткнул горло тому, чьи руки держали это копье.

Сталь запела отчаянно и жестоко, высекая искры из солнечных лучей, срезая мечты и надежды, вплетая скорбь в грядущее, плодя вдов и сирот. Вскрикивали ружья и револьверы, пороховой дым спорил с маревом песочной пыли. Небо больше не было светло-голубым, к нему лепились заплаты копоти, по нему ползли дымные судороги, оно увядало и раскисало, вздрагивало в такт пляске огня там, далеко внизу и отражало сумятицу душ, высекающих этот огонь, вынужденных умирать и убивать – снова и снова.

Битва продлилась не больше трех минут – почти бесконечных последних для многих сотен людей, но ничтожных для циферблата истории. Контрудар египтян был сломлен, волна кавалерии отхлынула, одну четверть своей массы отдав небу и песку, другую бросив на произвол судьбы. Лишь немногие из тех, кто остался, продолжали сражаться, имея надежду – прочие бились уже не во имя победы, а с тем лишь, чтобы дороже продать свою жизнь, взять с собой в страну заката, пусть немного, вражьей боли.

Бродвуд был одним из тех, кто не отчаивался. Он успевал отбить каждый удар и сам рубил на все стороны, упорно продвигаясь сквозь океан дервишей, заставляя израненного коня идти по мертвецам. Но махдистов было слишком много, одно из их длинных копий глубоко вонзилось коню Бродвуда в шею, он встал на дыбы, замер, будто героическое изваяние и плашмя рухнул набок. Бродвуд вылетел из седла, приложился плечом о камни, вскакивая, услышал сочный, отвратительный хруст в левой лодыжке, с хрипом принял обжигающий удар боли, оттолкнул навалившегося откуда-то махдиста, выхватил из набедренной кобуры револьвер Веблей, и застрелил его.

Боль отступила, в глазах немного прояснилось, Бродвуд встал на левое колено, поднял голову и вскинул револьвер. Дервиши подступали со всех сторон, но каждый выстрел кавалериста бил точно в цель, отсекал именно ту голову махдистского войска, которая намеревалась укусить первой.

Снова загремели ружья. Одна пуля прошла росчерком, вскользь, лишь рассекла Бродвуду бровь, но другая осой впилась под ключицу, еще одна, довершая дело, опалила грудь. Бродвуд повалился набок, отстрелял оставшиеся патроны, и перекатился за круп своего еще живого, тяжело хрипящего коня.

Боль оглушала, жадно вытягивала из тела жизненные соки. Задыхаясь от тяжелой, душащей рези в груди, Бродвуд перезаряжал оружие. В барабан Веблея легла одна пуля, вторая, третья, четвертая…

Вспышка света на секунду ослепила Бродвуда – он отшатнулся – острие махдистской сабли просвистело перед самым его лицом, в миллиметре от глаз.

Веблей защелкнулся, курок раз, другой тукнул по пустой каморе – затем грянул выстрел…

Бродвуд прижался спиной к своему умирающему скакуну, почувствовал, как вздымается и опускается на последних издыханиях его израненное тело – теперь не снежно-белое, а серое в грязных бурых пятнах.

Солнце сияло невыносимо ярко. Бродвуд хотел отвернуться, но не смог, мышцы шеи будто заклинило. Свет вдруг заслонил невнятный темный силуэт, он наклонился над Бродвудом, схватил его за плечо и встряхнул.

– Че… Честер?

– Бродвуд… живой… хвала небу…

Лейтенант Честер Хатчинсон был облеплен смешанным с кровью песком, кожа на его щеке висела рваными лоскутами, но, не смотря ни на что, он усмехался.

– Я начинаю думать, что ты не так уж бессмертен, – сказал он.

– Тонко… подметил… – не выговаривая, а выдыхая каждое слово, выдавил Бродвуд.

Честер Хатчинсон еще раз усмехнулся, а потом погиб очень некрасивой смертью: нижняя часть его головы осталась на плечах, один край его рта продолжал усмехаться – в то время как другой вместе с большей частью лица унесся в вихре картечи. Хатчинсон завалился на ноги Бродвуда, окатил его брюки фонтаном карминово-красной крови, и забился в конвульсиях.

У Бродвуда закружилась голова. Кровь затекла в уши – все звуки стали далекими и мыльными. Бродвуд неожиданно понял, что его конь больше не дышит.

На фоне солнца вновь кто-то стоял. Кто-то высокий и пронзительно черный, в длинном балахоне с капюшоном. За его спиной клубились и трепетали не то крылья, не то сгущенный темный от пыли и песка воздух. В его руках переливалось белым и красным черное изогнутое оружие. Коса?..

Почему-то запахло полынью. Бродвуд подался вперед, вглядываясь во тьму под капюшоном, силясь поймать взгляд. Но не было под капюшоном ничего. Лишь могильный холод. Все кончено: Ангел Смерти пришел и за ним.

Полковник Бродвуд поднял револьвер – прежде чем нырнуть в забвение, трижды спустил курок.