Читать книгу Страха нет, Туч! (сборник) - Владимир Зенкин - Страница 6

Минула неделя. За это время они выходили из дома четырежды. Один раз, чтобы съездить в конструкторское бюро, где работал Сидоров. Та посидела на скамеечке в чахлом сквере, а Сидоров взбежал наверх, чтобы черкнуть заявление об отпуске за свой счёт, положить на стол начальнику и ринуться вниз, не дожидаясь согласия либо отказа.

Дважды – поздно вечером, чтобы прогуляться по остывающим от дневного зноя, продыхающимся от пыли и выхлопной гари улицам.

И еще раз… Сидоров опрометчиво выскочил воскресным утром в гастроном за продуктами, оставив спящую Та. Накануне прошёл дождь, и утро стряслось замечательное. Небо – высоченно, звонко-лазурно, словно не над городом, а над диким еловым бором, листва деревьев влажна, искриста, воздух свежетерпок. По лужам на тёмном асфальте прыскали солнечные зайцы.

Обходя свой дом, Сидоров подумал, что вот он видит эту умытую красоту, вдыхает её, а Та, бедняга, заперта в тесной комнате с окном в пустую высь, и только неболазурь, красивый цвет, но обидно единственный цвет, выдернутый из многоцветного мира, ей оттуда доступен.

И ещё заскребло Сидорова: вдруг в гастрономе очередина (а в воскресенье это почти верняк; а в воскресенье утром народу нечерта делать, он и попрётся в гастроном за воскресной жратвой, а и попёрся уже, небось, опередив его; а гастроном – единственный на целую ораву многоэтажек) – и ему предстоит, может быть, час, может быть, больше, топтаться одному-одинёшеньку среди беспонятных, говорливых, похожих на него инопланетян.

И она… она же тоже будет там одна, несусветно одна – кошмар! Да, смешно, но именно в этом состоял текущий кошмар и ужас. Они не вышли ещё из перволюбовного «штопора». Им не подчинилась ещё главная энергетика любви – разлука.

Сидоров задрал голову вверх, на свой балкон, остановился в сомненьи. Хоть бери, возвращайся… И чего было не подождать, пока она проснётся! Нет, конечно, возвращаться глупо, надо идти, есть совсем нечего. Они прикончили все запасы. Да он быстро, туда-назад. Он прорвётся без очереди, он придумает что-нибудь. Он…

Но Сидоров стоял и чего-то ждал, и достоял, и дождался. Над балконом восемнадцатого этажа мелькнула игрушечная головка Та. Он вздохнул облегчённо и обречённо, махнул ей рукой: жди, я скоро.

Но Та поняла его взмах по-своему. Секунда – её гибкая фигурка оказалась на балконных перилах. Секунда – она скользнула вниз, размывшись в лёгкую искристую струйку. Ёще две секунды – и она стояла рядом, насмешливо-невинно глядя ему в глаза. Одета в освоенные уже его джинсы и футболку, случайно оставшуюся от его давней краткосрочной жены: на бездумном сиреневом фоне – попугайская голова во всех цветах радуги.

– О, Гос-поди! – счастливо сокрушился Сидоров, отыскивая на дне живота своё сердце и поднимая на место, – Ты опять за своё, да? Ты обещала забыть!

Обещала?

– Мне показалось, что ты очень хотел меня видеть.

Я не права? Может, мне… назад?

– Права-права. Но этого нельзя! Милая… Средь бела дня! У всех на виду! Предел легкомыслия!

– Да они ничего не поняли.

– Ты хочешь, чтобы все узнали, кто ты?

– А пусть.

– Ты знаешь, что раньше делали с ведьмами?

– Хи… Двадцатый век – не пятнадцатый.

– Думаешь, люди стали с тех пор намного добрей?

– Привычней.

– Привычней! Всего лишь. Та, поклянись мне, что ничего подобного больше не будет. По крайней мере, на людях, днём.

Она подняла вверх два пальца в жесте виватприветствия.

– Клянусь своим помелом!..

– У тебя нет никакого помела! – рассердился Сидоров, – Прекрати валять дурака! И вообще, про это пора забывать. Ты прекрасно всё понимаешь. Это очень серьёзно. Если ты не…

– Хорошо, – тихо сказала Та, – Хорошо…

Конечно, они не пошли ни в какой гастроном и питались вечером, легко сладив с угрызеньями совести, продовольственными поставками Лидии Львовны, как то: рисовым супом, яичницей на сале из десяти яиц, полутора литрами смородинового компота и чёрствым резервным батоном.

Но зато они сели в автобус и отправились к реке.

Долго бродили по прибрежным лесным порослям, слушая сорочьи трескучие свары, постуки дятла, воробьиную чирико-канитель; разглядывая восхищённо-блаженненько всё, что попадалось на глаза: колонну рыжих муравьёв-проходимцев, никчёмно очаровательные цветочки в траве, зелёную гусеницу, бездарно прикидывающуюся кленовым отростком и даже невыносимо умилительный отлёт «божьей коровки» с поднятого пальчика «на небко».

Добрели до кишащего жареным людом пляжа. На лодочной станции попросили лодку… собственно, попросить не успели, лодку (причём, не с вёслами, как другим отдыхающим, а с мотором) им сам суетливо предложил дежурный верзила-спасатель, едва Та скользнула о его глаза взглядом. Уплыли на дальний островок и остаток дня провалялись под благостным солнцем.

Сидоров впервые видел великолепное тело Та при ярком дневном свете. Оно ничем, абсолютно ничем не отличалось от человеческого… Сидоров нервно усмехнулся этой диковинной мысли. «От человеческого?» Здрасте! Оно и было абсолютно человеческим, до последней своей молекулы. Это было тело его женщины, его любимой женщины… тело, которое он за неделю познал во всех ипостасях, тело, которое ему восторженно подчинялось и его без границ подчиняло. Оно было очень красивым. Оно было совершенно живым земным телом. Бессомненная истина.

Но истина и другое… слишком другое. Это полнокровное, полнострастное тело могло вдруг раствориться в воздухе, стать бестелесной дымкой… могло за секунду переместиться на сотни метров: вверх, вниз, куда угодно. Эта, на вид, обычная женщина могла свободно читать чужие мысли и без усилий подчинять других своим желаниям.

Эта женщина из чего-то сверхфантастического, ирреального свалилась в этот мир, в его мир, персонально к нему, Сидорову… чьим повеленьем, зачем? он до сих пор не знал. А она сама знала? Она – суть кто? Уж точно, не продукт его помешательства: её ведь видят, с ней общаются и другие. А всё же?.. Воплощённая химера, фантасмагория, надчеловек, ведьма? Наверное. Может быть. Нет! Что-то здесь… Ему лишь тревожно, а не страшно и не отвратно от этих слов.

Ведьма? А что это такое? Кто знает? Кто объяснит?

Средневековые инквизиторы – теоретики от дыбы и «испанского сапога»? Изнывающие в ренессансных залах голубокровные спириты? Напичканные лубочными святыми сатиновые мышки-старушки у церкви? Ушлые бело-чёрные колдуны-колдунчики, модерновые шаманы-шарлатаны, прохиндеи-экстрасенсы? Сляпанные из спецэффектов, натужливой мистики, дебиломясницких, морговых композиций фильмы-«ужасти», их творцы-изощренцы? Кто?

Нет. Всё не так. Она не может сама не знать. Притворяется?

Она лежала на тёплом песке в полудрёме. Сидоров пощекотал ей пальцем шею.

– Ой! – вскинулась она удивлённо.

– Та, – навис над ней Сидоров, – Та! Я люблю тебя.

– Тебя!.. нежно всплеснулись её глаза.

– Та. Я опять… Извини. Я всё-таки должен…

Объяснимся? Почему ты не хочешь сказать?

– Глупый. Я люблю тебя. Больше этого сказать невозможно.

– Наверное, я глупый, Та. Наверное. Я хочу знать то, что мне не положено. Почему не положено? Кто не положил? Я имею право. Раз я тебя люблю… Это знание… так ужасно?

– Ничуть.

– Кто ты? Откуда?

– Я? Та. Что тут неясного? Та! Кого ты хотел всю жизнь видеть, любить. Ты ни на кого меня не сменил. Ни разу. Ни на миг. Сколько там у тебя было женщин. У тебя их нисколько не было. Кроме меня. Потому что во всех ты видел только меня одну. Я? Неутолённая твоя жажда, тоска… Если бы ты всерьёз узнал эту страшную силу!

– О чём ты?

– Заряд твоего однолюбья. Он копился два десятилетия, приготавливался. И вот…

– Что, вот!? – Сидоров жестко, требовательно сжал её плечи, притянул к себе, – Говори! Ты откуда свалилась? Ты же не призрак. Не бред. Ты же живая…

Она улыбнулась странной улыбкой.

– Не бойся.

– Я уже ничего не боюсь. Кроме, как потерять тебя. Я уже терял тебя… тогда, в ту ночь. Мне это слишком дорого встало. Вот почему мне надо знать всё.

– Ах, Сидоров-Сидоров, наивный мой человек.

Пойми, что той нелепой ночью ты потерял не меня.

Я даже внешне на неё мало похожа.

– Неправда, – насупился Сидоров.

– Ты немножко забыл. Столько лет… И слава Богу.

Я – лишь некой частью она. Не главной. Одним из отбликов души. Коснувшимся тебя. Тогда. Случайно. А в остальном… Ну как тебе объяснить? Я – то, что ты к ней придумал. За девятнадцать лет.

– Ерунда какая. Придумал… Можно придумать миф, сказку, духовный образ. Но нельзя придумать живого человека из плоти и крови. Ты жива? Материальна?

– Как там учит ваш бородатый диалектический материализм. Материя – объективная реальность, данная нам в ощущениях. Ощущаешь меня?

– Ещё как!

– Ну и всё в порядке. Ощущай, не стесняйся.

– Нет, дорогая моя, – шутливо погрозил он ей пальцем, – Ты не мути воду. Скажи, я уже шизофреник?

– Пока не чересчур.

– Тогда изволь объяснить прямо. Ты откуда? Ты кто?

– Опять – двадцать пять.

– Ладно, хорошо, допустим. Та, кого я хотел видеть, любить. Ужасно понятное объяснение. Я хотел видеть её – ту ночную женщину. Правильно. Я и … любил её, до одурения – чего там… Если ты – она… ты как взялась вот такая? Ты тогда была старше меня. Тебе сейчас должно быть за сорок пять. Почему ты не постарела? А если ты – не она… Тогда, вообще, как всё это прикажете принимать? Я же не мальчик. И псих ещё не законченный.

– Уф! Путанник ты. И упрямец, Та сладко потянулась, перевалилась со спины на живот, поболтала в воздухе согнутыми ногами, отряхивая их от песка.

– Я жду ответа, – потребовал Сидоров.

– Что мне с тобой делать? – вздохнула она, Любознательный ты мой… Это я про тебя всё знаю. Потому что я – Та. Та. Которую. Про тебя. А про себя… Хочешь – верь, хочешь – нет. Туман. Догадки. Тени. Просто ещё не пора. Потом прояснится. Потом найдётся, что и кому объяснить. Подождём, ладно?

У нас с тобой уйма времени. Но не будем его терять.

– Невозможно с тобой разговаривать! – сердито отвернулся Сидоров.

– Невозможно, как ящерица, юркнула она к нему, повалила его в песок, И не нужно. Есть же занятия поинтересней.