Читать книгу Страха нет, Туч! (сборник) - Владимир Зенкин - Страница 7

У полковника милиции Аскольда Софроновича Свияжского – начальника отдела по борьбе с организованной преступностью – сегодняшний воскресный вечер был обозначен минусом и плюсом. Вначале – минусом риска, неизбежного, хоть и сведённого к малу, но всё-таки риска. И только потом (помоги Бог!) достаточно увесистым плюсом – утехой за риск.

Сегодня в двадцать один ноль-ноль Аскольд Софронович, согласно уговора, получал «туесок» от своих курируемых. Он предпочитал это делать лично, не препоручая никому из близких: ни жене, ни взрослому сыну, частично посвящённым в курс дел. Он верил лишь в свой конспиративный талант, безошибочное чутьё ситуаций и врождённую осторожность.

Дело в том, что отважный полковник трудился сразу в двух учреждениях с не совсем одинаковыми задачами. В одном – громком и солидном – вёл успешную борьбу с организованной преступностью. В другом – менее громком, но не менее солидном – успешно помогал организованной преступности организоваться. Он курировал одну из крупнейших фирм-«айсбергов», которая надводной своей частью занималась официально-коммерческой деятельностью на благо города и страны: реализацией горюче-смазочных материалов и автомобилей. Подводной же своей частью… Впрочем, тут перечень вышел бы несколько длинен, как известно, у айсбергов подводная часть сильно преобъемлет надводную.

Аскольд Софронович был крепкий профессионал, весьма полезный для обеих организаций. Ему неплохо платили в строгом доме-граните с золотогербовым входом. И чрезвычайно неплохо – в «айсберге».

Одним из простых и надёжных способов получения гонорара был «туесок». Почему он так его окрестил? Первый свёрток с долларами был оставлен в глупой круглой сумке с цветной расшивкой, смахивающей на старинный туес.

Место и время назначал сам Аскольд Софронович. Малолюдная городская окраина. Какой-нибудь рекламный щит, пустая будка, одиночное дерево, забор, достаточно приметный с дороги и достаточно беспризорный.

Он подъезжал на несколько минут раньше, останавливался на противоположной стороне и из машины безучастно наблюдал. Секунда в секунду («айсберг» был пунктуален) подкатывал ободранный «Запорожец» («айсберг» был с чувством юмора), выходил мужчонка с сумкой через плечо и шёл, якобы по малой нужде, за условленный щит, будку или забор. Возвращался, естественно, без сумки. По растворению вдали «Запорожца», Аскольд Софронович разворачивал свою машину, покидал её и направлялся к тому же месту с застенчивым вдохновением человека, которому уж очень приспичило. Вот и вся механика.

И сегодня всё шло, как полагается, и ничего не предвещало ужасного сбоя. Аскольд Софронович в должный час позвонил по должному телефону и назвал место. Чёрт его дёрнул, выбрать именно это место! Воистину, судьба – индейка. Северный пригород. Скромная отвилка от магистрали, ведущая к реке. Двухэтажное здание швейной фабрички.

Четырёхэтажная «хрущёвка». Между ними – большой пустырь. Посреди пустыря – одинокий штабель бетонных фундаментных блоков, завезенных невесть когда и зачем. Кто-то что-то хотел строить, да расхотел, а терпеливый пупырчато-корявый бетон на траве уже который год дожидался своего неверного хозяина. За этим штабелем Аскольд Софронович и вознамерился получить свой заслуженный «туесок».

А вечер был тих, прелестен. Ещё только-только начинали отстаиваться сумерки. Высокие перья облаков подзолачивались и розовились прощальными лучами. Кусты и редкие деревья на пустыре в остывающем воздухе виднелись чёткими, сочными, как вырисованными гуашью. Даже сивый латаный асфальт, исхлёстанный за день шинами и каблуками, копил в себе отдохновенную свежесть вечера, был приятен глазу.

Аскольд Софронович остановился и, расслабленно потягивая свой привычный «Кемел», созерцал эту спокойную, трогательную красоту. У полковника была чувствительная натура. Но за созерцаньем, он не забыл окинуть профессиональным глазом дорогу, пустой тротуар, малолюдную окрестность: нет ли чего подозрительного. Не подозрителен ли он сам здесь. Нет. Его неброский «Оппель», приткнувшийся к обочине, не мог никого заинтересовать. Ну разумеется. Не на ультрамариновом «Порше» было же ему сюда приезжать.

Ультрамариновый «Порше», недавно купленный на айсберговые денежки, был оформлен на сына, промышляющего торговым бизнесом. Для сыночка же, для его неминуемой нежной семьи, для престижаиммиджа обставилась антиквариатом шестикомнатная квартирка. Для него же, для того же достраивается на уютном черноморском побережье трёхэтажный коттедж с бассейном, теннисным кортом и подземным гаражом. А что? Сам сыночек и строит на свои потно-лице-трудовые. А сколько он зашибает – поди проверь. Поди докажи, что и тут – «айсберг». Всё шито.

Вот и дочка заканчивает столичный университет международной торговли, недолог час – выпорхнет замуж. Надо ж по-людски и ей обновить, обэкзотичить иномарку, чтоб без обид. И ей изысканное гнёздышко воспотребуется, и ей серьёзное приданное положится; чтоб видели, кому должно видеть – не голодранка. Что ж, одолеем и это. И ещё много чего одолеем. Чадолюбив был Аскольд Софронович, не скупердяйничал во имя родного семени.

Для себя же с супругой – пока удовольствовался демократичным «Оппелем», умеренной дачей и стандартной четырёхкомнаткой, обставленной не нище, но без лишнего выпендрёжа, в соответствии трём полковничьим звёздам на погоне.

Пока… А там – придёт время – помыслим: не купить ли для грядущего заслуженного отдохновения добротный кусочек рая где-нибудь в ласковой Адриатике или на романтичной Ривьере?.. Всё по силам нам… Коли не стало – так станет.

Насчёт же «ндравственности»-морали-долга? Давно, давно не тема. Никому ничего он не должен. Это ему слегка задолжало данное развесёлое государствийко. Он всего лишь берёт своё. Ему полагающееся. Один он? Умные и крепкие берут своё. Справедливо. Правила игры, господа. Время такое.

Время «айсбергов». Только дураки и святоши-лицемеры сего не видят.

Такими «рассуждизмами» баловался Аскольд Софронович в поджидании линялого конька-горбунка, «Запорожца». В запасе ещё десяток минут, прибыл он сегодня нерационально рановато. Окинув ещё раз центр программы – белесый штабель бетона – он вдруг обнаружил на нём целых две нежелательности: невесть откуда взявшихся парня и девку. Девка сидела на верхнем блоке. Парень стоял внизу и, размахивая руками, что-то ей говорил.

– Т-твою!.. – обеспокоился Аскольд Софронович, – Охламоны, нашли место для трепотни. Ни раньше – ни позже.

Он цепко понаблюдал за приблудной парочкой. А ну как, парочка непроста?.. неспроста? Да нет, всё чисто. Профессионалу полковнику ли не знать, как делаются, как выглядят подобные «неспроста». Обычная пошлая случайность.

Парочка занималась сама собою, ни на что не обращала внимания, и до полковника ей явно не было никакого дела.

Зато полковнику было дело до них. Через считанные минуты за штабелем должен оказаться «туесок». Праздных свидетелей ему сейчас не хватало.

Аскольд Софронович кратко задумался. Сделать отбой на сегодня? Не рисковать? Отъехать подальше, встать поукромнее. «Запорожец» тоже проедет мимо – сориентируется в ситуации. Потом – созваниваться, объясняться, договариваться о новом времени, новом месте. Морока. Потери драгоценного времени. И из-за кого? Он ещё раз зло-пристально вгляделся в парочку. Девка по-прежнему сидела на верхнем блоке, болтала ногами, смеялась, глядя на парня. Парень продолжал о чём-то трепаться, жестикулировать.

Из-за двух сопливых влюблённых!..

Мощная полковничья интуиция толкнула его в бок и строго сказала: – В самом деле, какого хрена! Чести не много ли для этой шелупени?

Аскольд Софронович вышел из машины и решительно направился к штабелю. Внешне Аскольд Софронович мог кому угодно внушить почтение. Даром, что под пятьдесят. Тренированные мышцы приятно распирали тонкую тенниску. Твёрдо впечатывался в обочинную пыль сорок пятый размер кроссовок. Прочные, обтянутые крутой волей скулы, сталистый, привыкший к беспрекословью взгляд.

– Добрый вечер, сеньоры, – сказал он, подходя к парочке.

Парочка, на ближний рассмотр, что-то не очень была гармонична. «Парень» – не намного моложе самого Аскольда Софроновича. Пожухлый, подлысевший некто. В смысле – никто. Глаза, озабоченные фактом своего существования. Лоб, отягчённый пожизненно длинной мыслию. «Какой-нибудь околонаучный работник серой штамповки? Или стерилизованный педагог?»

А чернявая девка в джинсах была на удивленье хороша, сильно контрастируя с «подлысаком». Попка, талия, бюстик, мордашка – всё отменного исполнения.

А глазки-то и совсем – ого-го! И, главное, что-то такое поплёскивалось в глазках. Ох, поплёскивалось! С этакой стервкой он и сам не отказался бы… А? Прямо тут бы, на бетончике… Однако развивать далее эту интересную мысль, облекать её в зримо-художественные образы Аскольду Софроновичу было некогда.

– Господа, очень не хотелось бы вторгаться в вашу счастливую личную жизнь, но должен со всей ответственностью предупредить – штабель заминирован. Одно неосторожное движенье – и всё взлетит к небесам. Поэтому вам надлежит срочно эвакуироваться в более безопасное место.

– Спасибо, – засмеялась чернявая, сверкнув глазами, – Мы не боимся мин.

– А вы кто? Диверсант-любитель? – поинтересовался «подлысак».

– Нет, – строго сказал Аскольд Софронович, – Профессионал. Ценю вашу отвагу, но повторяю своё предложение. Чтобы сегодняшний добрый вечер для вас и далее оставался добрым…

– Нам здесь нравится, – нахально-весело заявил «подлысак». А вы тоже располагайтесь, места всем хватит.

Аскольд Софронович терял терпение. На щеках его обозначились желваки. Времени, времени не было рассусоливать. Да и перед кем…

– Ой, как плохо, когда непонятливые! – покачал он головой, подошёл к «подлысаку» очень близко, вбуравил в него свой легированный служебный взгляд, ласково взял за воротничок, – Для непонятливых плохо. Ты! Третий раз тебе… Последний. Забирай свою подружку и брысь отсюда. Желательно, без оглядки. Пока я добрый ещё. И вас отпускаю.

«Подлысак» наконец что-то понял.

– Пошли, Та, водянистым голосом сказал он и подал ей руку.

– Сидоров! – детски изумилась чернявая, – Он сказал нам «брысь»! Сидоров, ты слышал? Брысь! Тебе и мне. А?!

«Подлысак» замер, напрягся в явной борьбе себя рыцарствующего с собой благоразумным, вдруг развернул плечи к Аскольду Софроновичу. В глазах его мелькнуло настороженное возмущеньице.

– Вы… невежливы с дамой! – со звонкой истеринкой в голосе отчеканил он, – Не мешало бы вам извиниться. Мы вас сюда не приглашали. Кто вы такой, чтоб командовать?

Краем глаза Аскольд Софронович взглянул на дорогу и увидел, как нерешительно притормаживает «Запорожец», привезший «туесок». Малохольная парочка всё сорвёт ему сегодня.

– Убирайся отсюда, придурок! – освирепел полковник, – Иначе, я тебе объясню, с кем ты имеешь дело. Но уже будет поздно.

И для пущей убедительности он отвернул «подлысака» от себя и жёстко толкнул в шею. Силушкой Аскольда Софроновича Бог не обидел. «Подлысак», запнувшись о торчавший из бетона арматурный прут, упал мордой вниз, вскочил красный, растерянный, двинулся опять к Аскольду Софроновичу, неумело сжимая кулаки. Разъярясь всерьёз, полковник приготовился засветить «подлысаку» уже, как положено, с оттяжкой. Но не успел. Перед ним вдруг возникла чернявая.

– Сидоров, задумчиво, почти печально произнесла она, и взгляд её проткнул полковника, словно ледяная спица, и в глазах её зажглись две тьмы с желтыми звёздами, – Сидоров, хочешь, я сама объясню тебе, с кем ты имеешь дело? Это Аскольд Свияжский. Полковник милиции. Крупный специалист по борьбе с мафией. Большие возможности. Густые связи. Покровители наверху. Собственные агенты внизу. Многое в городе от него зависит. А ты, Сидоров, с такой серьёзной фигурой так грубо разговаривал. Да ещё требовал извинений. Бог с тобою, разве такие люди извиняются перед каким-то «подлысаком», перед какой-то «чернявой стервкой»! Вы ведь так нас окрестили, ваше высокоблагородие? А?

Очень помешал ты, Сидоров, господину полковнику в важной служебной операции. В приёме «туеска» от главарей крупнейшего в городе мафиозного синдиката. А в «туеске» том, ни много ни мало, двадцать тысяч долларов. И так каждый месяц. Неплохая левая зарплатка, а, Сидоров, ты за сколько лет такую заработаешь? Но «айсберг» зря денег не платит, не так ли, полковник? А «туесок» ждёт вон в том «Запорожце», и водитель нервничает, чует неладное и сейчас уедет.

Действительно, «Запорожец», словно услыхав эти слова, тронулся с места, развернулся и неторопливо покатил вдаль по пустой улице.

– Вот видишь, Сидоров, как ты всё осложнил. Недаром Аскольд Софронович на тебя рассердился. Как же ты посмел, Сидоров, не сгинуть по первому его «цыку»! Как же ты забыл своё место под лавкой! Айай-ай!

Аскольд Софронович слушал это с очугуневшей челюстью. Кровь барабанила в виски, в голове крутнулся скольцованной, смятый вопрос: «Откудаоткудаоткудаотку?..» Метеорно чиркало: «кто? когда? сдали? как? неуже?..»

Хлестнул глазами по сторонам, ожидая… Кого? Внезапных машин у обочины… Приближающихся внимательных мужчин… Скользящих бесшумными тенями бойцов из «захвата»…

Нет! Слишком что-то не так в чернявой незнакомке. До колючего инея по спине не так. До закопошившегося внизу живота едкого, слякотного червя – не так…

Он стоял, привинченный к траве, не моргая, не двигаясь перед ней, и плечи его облегла жидкая тяжесть, смутная пелена ртути ломила вниз. Но профессионализм, спецподготовка, мускулистая воля с огромным трудом стали вытаскивать его из шока. Заработал рефлекс самоспасенья. «Кто? Кто они? Кто ещё знает? Смысл всего? Так! Кто бы ни была… Кто бы… потом разберёмся. Не отпускать! Телепатка? Гипнотизёрка? Специалистка по взломам психики? Ничего. Спокойно. Не отпускать! Взять инициативу…»

– Темнеет, – задумчиво сказал «подлысак», – Пошли домой, Та. Оставь его. Он надоел мне.

– Господин Свияжский нас подвезёт, – засмеялась чернявая, – Идёмте. Вы ещё не разучились водить машину?

Они ехали в полном молчании с огромной скоростью и приехали очень быстро. В начале пути у Аскольда Софроновича в голове ещё барахталось: «не отпускать … разобраться досконально… раскатать их самыми жёсткими методами… спрятать… ликвидировать…» А в конце им владела лишь саднящая тревога у перегиба в панику, нетерпенье поскорей высадить их, избавиться от странных пассажиров.

Чернявая сидела рядом с ним на переднем сиденьи. Аскольд Софронович не смотрел на неё, но чувствовал кожей, что она на него смотрит. От неё исходило нечто, чему не было объясненья в доступном ему языке. Что-то неухватимое ни рассудком, ни сопротивленным рывком воли. Проникающий в позвоночник, в костный мозг, вламывающийся под череп холод и жар вместе. Холод и жар, которые не смешивались, не становились теплом. От них сминались привычные опоры здравого смысла и простые чувства коченели. И под горлом у Аскольда Софроновича стала вспухать студенистая дрожливая тоска, и в мозгу проклёвывались крохотные зёрнышки серого хаоса.

Он довёз их, остановил машину напротив белой девятнадцатиэтажки, зная, что им здесь выходить. Зная, хотя никто из них о том не проронил ни слова.

«Подлысак» вышел. Чернявая задержалась в машине, придвинулась к Аскольду Софроновичу.

– Слушай меня. Ты – чудовище. Людоед. Ты пожираешь в людях жизненно важное вещество, которое вырабатывает лишь организм человека. Гормоны справедливости. Правильно, что боишься. Ты уже почти догадался, кто я. Тебя не испугать правосудием. Нынешнее правосудие купят твои покровители. А должное наказание для тебя сделают пол-наказанием, четверть-наказанием или сведут на нет. Тебе не страшна кара совести, с ней ты давно поладил. Посмотри на меня. Я подарю тебе Ужас Необъяснья. Ибо, объяснить – значит преодолеть. Посмотри на меня!

И начальник отдела по борьбе с организованной преступностью с кроликовым покорством поднял взгляд.

И не увидел перед собой черноволосой, гибкой, красивой женщины. Остался лишь её слабый абрис, как на недопроявленной фотобумаге.

Но были глаза. Глаза разрастались, делались больше лица, сливались в одно изменчивой формы качающееся разверстье, в тёмную бездну, из истошной глуби которой летели навстречу ему жёлтые звёзды, невыносимые огненно-льдистые лезвия. И он сам летел к ним, и он знал, что когда они неотвратимо встретятся… совсем скоро, вот-вот… когда они встретятся, он погиб… он больше, чем погиб, много больше – он станет частью этого лютого мрака, этой неземной, нечеловечьей жути…

Он остался один в машине. Давно ушла черноволосая незнакомка со своим спутником. А он всё сидел, оцепенело вмявшись в комфортабельное кресло, и ждал встречи с жёлтым мёрзлым огнём её глаз, всё сближался, сближался с ним – вот сейчас!.. сей-час!.. миг… пол-мига… Вот!.. Ничего, кроме этого, он не видел, не чувствовал.

Через некоторое время, отключенное от разума тело его, посидев-посидев, самостоятельно вышло из машины, неверными шагами заспотыкалось домой. Благо, жил он не столь подалёку.

Супруга Аскольда Софроновича удлиннилась лицом, разглядев его состояние. Бдительно принюхалась, не найдя никакой крамолы, бережно разула, провела по кашмирским паласам в спальню, уложила почивать.

Но Аскольд Софронович, не пролежав и четверти часа, выскочил крайне возбуждённый, в одних трусах забегал по комнате, ударяясь об ореховый гарнитур, громко и визгливо требуя немедля лопату.

– Закапывай их, закапывай их, Люся! – с воодушевлением кричал он, – Побольше слой земли! Через землю они не пройдут, не смогут…

– Помилуй, Скольдик, что не пройдёт? Что случилось с тобой? Опомнись! – взрыдала любящая супруга, – Это я. Это твоя квартира. Ты дома. Всё хорошо. Ляг, успокойся. Ты совсем себя не бережёшь. Нельзя же столько работать. На, выпей элениума.

– Побольше слой земли, побольше! И дёрном, дёрном прикрыть, никто не заметит. Жёлтое боится земли. Жёлтые канарейки в клетках…. Горящие канарейки. Сухие канарейки отлично горят. Почти без дыма… Лопату мне, сволочи!

Лопаты он не нашёл, зато обнаружил в чулане туристический топорик, принёс в комнату и начал ожесточённо рубить им узорный паркет.

Не в шутку перепуганная супруга взялась за телефон.

Аскольда Софроновича везла карета спецмедпомощи по ночному городу. Он обнимал за талию костистого санитара и уговаривал его подровнять края ямы, взять ножницы и остричь острые лохмотья тьмы, чтобы яма была красива и овальна.

– А потом мы в неё спрыгнем вместе. Знаешь, как здорово лететь, когда нет дна и ни на что не упадёшь, не ушибёшься! Я тебя приглашаю, – говорил он, зевающему от профессиональной скуки санитару, – Хотя, нет, не будем, останемся, не хочу. Опять они там. Жёлтые удавы. Леденцы. Видишь – один выползает, улыбается нам, виляет хвостом, выпускает когти. Он нас не обидит. Потому что нас нет. Нету… Потому что эти удавы – и есть мы. Ты не бойся…

При этом Аскольд Софронович вздрагивал конской дрожью, отмахивался руками от невидимых ос и ритмично подстукивал челюстью.