Читать книгу Архив «Экологической гласности». 1988-2016 - Vladislav Larin - Страница 23

Журнал Президиума РАН «Энергия: экономика, техника, экология», №3, март 1992 г.

Беседа состоялась в ноябре 1991 г., Московская станция очистки жидких радиоактивных отходов (отдела №160) Института атомной энергии (ИАЭ) им. И. В. Курчатова, Москва.

Тема атомных реакторов в Москве будет тревожить до тех пор, пока их не остановят, а занимаемые ими площади не будут рекультивированы до состояния «зеленой лужайки». Остановить самый мощный из них собирались ещё в прошлом (1991) году. Но решение не было подкреплено реальной программой, и проблема повисла в воздухе. А пока действуют реакторы, нужно как-то очищать их отходы. Об этом наш специальный корреспондент Владислав Ларин беседует с руководителем Московской станции очистки жидких радиоактивных отходов (ЖРАО), начальником отдела №160, кандидатом технических наук Л. М. Смирновым и его заместителем А. Е. Баклановым.

Владислав Ларин: Леонид Михайлович, вокруг вашего хозяйства расположено целое созвездие атомных объектов, крупнейший из которых – ИАЭ им. Курчатова. Станция подчиняется кому-то из них или она является самостоятельной?

Л. М. Смирнов: Наш отдел №160 – структурное подразделение НИИ неорганических материалов. Но жидкие радиоактивные отходы поступают к нам также из ИАЭ им. Курчатова, из НИИ биофизики, с завода Радиомедпрепарат и из спецпрачечной. Причем прачечная – единственная в Москве, стирает спецодежду от 80 организаций, работающих с радиоактивностью.

Владислав Ларин: Как давно была создана станция очистки?

Л. М. Смирнов: Станцию построили в 1958 году. На первых порах все системы размещались в одном из зданий, а очистная мощность была в 20 раз меньше, чем сейчас. В 1975—76 гг. станцию реконструировали, после чего её расчетная мощность значительно возросла.

А. Е. Бакланов: Надо помнить, что в то время – 15 лет назад – с атомной энергетикой связывались очень большие надежды. Философия была простая: надо сделать в Москве двадцать реакторов вместо десяти – сделаем. Под такие темпы развития и проектировали новые мощности нашей станции.

Когда после реконструкции в 1976 г. заработала вторая очередь, она была рассчитана на 800 куб. м отходов в сутки. Сейчас приходится очищать гораздо меньше. Так что не задействованное оборудование создаёт резерв, который можно использовать в экстренных ситуациях. Правда, теперь пора снова делать ремонт, менять технологическую систему, заменять оборудование. Но возможностей для этого нет.

Владислав Ларин: Вы испытываете проблемы с финансированием?

Л. М. Смирнов: Мы работаем по договорам с заказчиками – теми организациями, которые я назвал. Из платы за очистку их отходов мы и получаем финансирование. Но так как мы финансово несамостоятельны, то все деньги за очистку стоков получает НИИ неорганических материалов, а затем уже формирует из них свой бюджет. В результате денег всегда не хватает. А сейчас они особенно нужны для реконструкции станции.

До недавнего времени нам выделяли около полутора миллионов рублей в год. Можно сказать, что на текущие расходы этого хватало. Но сейчас рубль стремительно дешевеет, и цена необходимых для работы расходных материалов возросла примерно в 10 раз. Мы сообщили заказчикам, что несмотря на это наши расценки возросли только в 3 раза. И всё-таки они выражают недовольство. Правда, я подозреваю, что этих денег может не хватить даже на приобретение подорожавших реагентов.

Владислав Ларин: Какие расходы предстоят вам в текущем году?

Л. М. Смирнов: Нужно заменить кое-что из оборудования. Правда, сейчас наличие денег не гарантирует возможности приобретения необходимых материалов и деталей. Скажем, прекратится поставка азотной кислоты, которой потребляется около 60 т в год – и процесс остановится. Нужны реагенты, ионообменные смолы, зарплату сотрудникам надо платить, а то они разбегутся.

Владислав Ларин: В чем заключается процесс очистки отходов? Как выглядит производственный цикл?

Л. М. Смирнов: Годовая производительность станции составляет около 40 тыс. куб. м ЖРАО. Каждый день мы перерабатываем примерно 200 куб. м. Половину всей воды – а именно её нам приходится очищать – поставляет ИАЭ им. Курчатова. Правда, в последнее время они стали давать несколько меньше, чем раньше, но порядок цифр сохраняется. Вторая половина подлежащей очистке воды поступает примерно равными долями от остальных наших клиентов. Пожалуй, наименьшее количество воды дает прачечная, но зато её отходы наиболее концентрированные. А ведь наша станция не любые растворы может перерабатывать. Мы не можем принимать для очистки раствор, если концентрация солей радиоактивных элементов в нём превышает 0,5г/л.

Владислав Ларин: Остановитесь, пожалуйста, подробнее на технологии процесса – чтобы было понятнее, о каких солях идет речь.

Л. М. Смирнов: Первый узел в технологической цепочке – место сбора жидких отходов. На нашей территории расположены два резервуара по 500 куб. м каждый, в которых собирается требующая очистки вода. К нам она поступает по так называемой спецканализации, которая проложена специально для этой цели. Резервуары металлические, изнутри покрыты слоем эпоксидной смолы.

После подготовки, которая заключается в перемешивании раствора и отборе проб, вода направляется на второй узел, где происходит коагуляция. Для этого в емкости с приготовленным раствором добавляются реагенты – щелочь NaOH и сернокислое железо Fe₂ (SO₄) ₃. Реагируя между собой, они образуют соединения, которые выпадают в осадок. Попутно в осадок захватывается часть радиоактивного загрязнения – примерно 30%. После этого осадок удаляется, а осветленный раствор фильтруется через слой песка. Общая производительность системы составляет 50 куб. м в час.

Владислав Ларин: Получается, что система работает только четыре часа в сутки?

Л. М. Смирнов: Кроме времени, необходимого для непосредственной очистки, достаточно долго производится подготовка раствора. Работаем мы пять дней в неделю. Резервуары-накопители позволяют делать два выходных.

Третий этап очистки осуществляется в узле ионообменных колонн. Именно там на специальных смолах происходит основная очистка. У нас есть две «нитки» ионообменников, которые работают по очереди. Одна работает, вторая в это время подвергается регенерации. Известно, что любая ионообменная смола имеет предел насыщения, после чего реагент нуждается в восстановлении. В нашем случае восстановление необходимо после очищения 2.500 куб. м отходов.

Владислав Ларин: И в результате очистки получается совершенно чистая вода?

Л. М. Смирнов: В принципе – да. Она в два-три раза чище той, которую допускают стандарты. Но возникает проблема с кислотностью. Дело в том, что последний анионит, через который проходит раствор в ионообменной колонне, имеет слабощелочную реакцию. И он не в состоянии преодолеть кислотную среду, которую дает катионит. Поэтому вода выходит с кислой реакцией. Так что на самом последнем этапе, прежде чем сбросить воду в Соболевский ручей, мы её немного подщелачиваем. В результате вода имеет pH = 6—8, что по действующим стандартам считается приемлемым.

Владислав Ларин: А какие требования к поступающей воде предъявляете вы на своей станции?

Л. М. Смирнов: Во-первых, она тоже должна быть нейтральной по pH. Во-вторых, один литр раствора должен содержать не более 0,5 г солей. Не важно каких – радиоактивных или нет. Концентрация раствора по бета-активности – не выше 1x10^—6Ки/л. Если раствор окажется более концентрированным, то мы просто не справимся – ионообменные колонны будут забиты и не смогут работать.

После того, как ионообменная смола потеряла свои сорбционные качества, её нужно восстанавливать. Для этого через катионит мы пропускаем азотную кислоту, а через анионит – щелочь в избыточном количестве. Таким образом, из смолы вымываются «застрявшие» ионы и она вновь может использоваться. Но при этом возникает проблема с регенератами – кислотой и щелочью, содержащими всю радиоактивность. Именно их приходится упаривать, а затем спецмашиной отправлять в известное теперь всем НПО «Радон» под Загорском (ныне Сергиев Посад), где действует могильник для радиоактивных отходов.

Владислав Ларин: И какова радиоактивность этого регенерата?

Л. М. Смирнов: На два порядка выше, чем поступившая вода – 1x10^—4 Ки/л. В объемах это выражается так: на 500 куб. м поступившей к нам загрязненной радиоактивностью воды получается 499 куб. м чистой воды и 1 куб. м упаренного регенерата. Сюда же попадает осадок, выпавший в ходе предыдущих операций.

Полученная в результате упаривания жидкая пульпа загружается в специальный контейнер, установленный на грузовике, который в сопровождении двух милицейских машин отвозит этот концентрат в Загорск. Происходит это примерно один раз в неделю. А всего мы отгружаем 40 контейнеров емкостью по 2,5 куб. м в год.

Владислав Ларин: С жидкими отходами, должно быть, возникает больше проблем, чем с сыпучими, поскольку их труднее хранить. Почему вы не доводите выпаривание до образования твердого вещества?

Л. М. Смирнов: Технология налажена и отработана на перевозку и захоронение жидкого концентрата. Хотя, пожалуй, твердый продукт действительно проще транспортировать и хранить. Может быть, позже мы так и будем делать.

Владислав Ларин: Какова внешняя активность перевозимых контейнеров?

Л. М. Смирнов: В правилах записано, что активность не должна быть выше установленной нормы, составляющей 0,8 мкР/с на расстоянии 1 м. Когда контейнер привозят, мы его проверяем, и когда увозят – тоже замеряем уровень радиоактивности. Мало ли что может случиться в дороге! Поэтому всегда от нас контейнер уезжает в норме по всем показателям. Кстати, на моей памяти ни разу не происходило аварий с контейнером при транспортировке в могильник.

Владислав Ларин: Вы сказали, что доля сбросов вашей станции в водах Соболевского ручья составляет всего лишь 1%. Кто же даёт остальные 99%?

Л. М. Смирнов: Думаю, что тот же ИАЭ и соседние сходные по профилю работы предприятия. Дело в том, что реактор требует много воды для охлаждения и не вся вода с реактора содержат в себе радиоактивность. Видимо, именно она, минуя нашу очистную станцию, попадает в ручей.

Владислав Ларин: Станция очистки радиоактивных отходов была создана в 1958 г., а первый реактор запустили в 1946 г. Куда же девали жидкие отходы в течении двенадцати лет?

Л. М. Смирнов: Затрудняюсь сказать. Я сам работаю в институте с 1958г., а на станции – только пять лет. Прежде мне приходилось заниматься проблемами, связанными с разработкой методики дезактивации различных поверхностей.

Владислав Ларин: Кто контролирует радиационную обстановку на вашей станции и вокруг нее?

Л. М. Смирнов: Нас контролирует районная санэпидстанция (СЭС), специалисты которой приезжают отбирать пробы для анализов примерно один раз в неделю. Кроме того, на нашей станции есть собственная группа аналитического контроля, сотрудники которой записывают все результаты анализов в специальный журнал.

У нас действует двойной контроль поступающей на переработку воды. Сперва передающая растворы на очистку сторона проводит анализы и сообщает нам их результаты. Затем наши аналитики повторяют эти анализы. Двойной контроль необходим потому, что вся технология рассчитана на определенную концентрацию поступающих отходов. Любые отклонения могут помешать нормальной работе оборудования.

Несколько раньше нас ещё контролировал Москомприроды. Был контролирующий отдел и в Минводхозе СССР – оттуда тоже приезжали проверяющие. А вообще-то, долгое время по радионуклидам существовал только ведомственный контроль. Остальные ведомства могли проверять всё, что угодно – только не радиацию. Два года назад (в 1989 г.) эта система была отменена. Теперь любая организация, имеющая право контроля окружающей среды, может приезжать к нам для проведения необходимых замеров и отбора анализов.

А. Е. Бакланов: Обязательным для нас является контроль со стороны СЭС, лаборатория которой находится в расположенной неподалеку медсанчасти №12. Там есть оборудование и бригада, регулярно приезжающая к нам для отбора проб. Причём перед своими посещениями они нас не предупреждают.

Владислав Ларин: А бывали случаи, чтобы результаты анализов не удовлетворяли проверяющих?

А. Е. Бакланов: Ни разу со времени вступления в строй этой станции таких случаев не было. С поступающими отходами мы справляемся без труда.

Владислав Ларин: Комиссия Моссовета по выводу из города экологически вредных производств предложила в течение нескольких следующих лет закрыть все действующие реакторы. Причем самый мощный из них – материаловедческий реактор МР – еще в 1991 г. Согласовывались ли с вами эти планы? И что думает об этом руководство предприятия, чьи отходы вам приходится перерабатывать?

А. Е. Бакланов: В этом и заключается одна из главных проблем – постановление принято, но как его выполнять – никто не знает. Представьте себе – завтра реактор будет остановлен. Что дальше? Он ведь не может оставаться открытым могильником. Значит, нужна комплексная программа по его ликвидации и рекультивации того места, где он находится. Такой программы нет. На это следует обратить внимание как общественности, так и специалистов в этой сфере. У нас нет практического опыта снятия атомных реакторов с эксплуатации. Тем более – в многомиллионном городе. Как это делать? Никто не знает.

Между тем, именно нам предстоит очищать большое количество жидких отходов, которые неизбежно появятся в ходе ликвидации реакторов. Очевидно, что там будут уже не те растворы, с которыми нам приходится работать сейчас. Значит, нужны иные технологии, новое оборудование. Ничего этого нет.

Могу привести пример бездумного отношения со стороны руководства к нашим проблемам. Мы занимаемся переработкой жидких радиоактивных отходов. Сейчас нас сделали хозрасчетной организацией. Это значит, что чем больше мы работаем – тем больше получаем. Но объемы поступающих отходов сейчас сокращаются по независящим от нас обстоятельствам, а вместе с ними и наши заработки. Наиболее квалифицированные специалисты в поисках лучшей доли начинают увольняться. Удержать их мы не можем. А немного позже, когда для очистки отходов, количество которых при ликвидации реакторов увеличится, потребуются квалифицированные кадры – их невозможно будет найти. Помещения, оборудование, приборы надо будет отчистить и отмыть – кто всё это будет делать, если дать персоналу уйти?

Наши проблемы никого не волнуют из-за сложившейся системы подчинения объекта №160 НИИ неорганических материалов. Время сейчас трудное, у директора много других проблем – зачем ему нами заниматься, если пока нет сбоев в работе? Клиенты тоже регулярно платят деньги за очистку и не обязаны вникать в наши проблемы…

Когда же начнутся настоящие проблемы – будет поздно. Думаю, что это неправильно – так относиться к специалистам атомных объектов.