Читать книгу ВИТЧ - Всеволод Бенигсен - Страница 9

Получив первую партию будущих жителей Привольска-218, майор Кручинин решил быка за рога не брать. И хотя следующий после приезда диссидентствующей интеллигенции день был пятницей, он распорядился не сгонять привольчан на работу сразу, а дать им освоиться, тем более все равно выходные на носу.

Некоторые, впрочем, начали осваиваться уже ночью в день прибытия. Так, переводчик Файзуллин вместе с поэтом Авдеевым под покровом темноты отправились изучать Привольск. Запрета на прогулки под луной вроде не поступало, поэтому бояться было нечего.

Файзуллин захватил карманный фонарик, который всегда таскал с собой. И даже отправляясь в Германию, он бережно упаковал его в чемодан. По этому поводу друзья шутливо спрашивали Файзуллина, не собирается ли он рыть подкоп под Берлинскую стену в обратном направлении.

Авдеев, уже слегка набравшийся непонятно откуда взявшейся водкой, покорно брел за Файзуллиным. При этом он почему-то пел «Лили Марлен», выдумывая на ходу следующий малосвязный текст:

– Мы теперь в Привольске, мы теперь живем… мы теперь гуляем, песенки поем… если увидит нас майор, то нас майор, то нас майор… как ту Лили Марлен… как ту Лили Марлен…

Через десять минут оба путешественника наткнулись на бетонную стену. Авдеев прекратил пение. Файзуллин с уважением пощупал холодный бетон и посмотрел в черное небо. Стена была метров в шесть высотой.

– Такую и захочешь – не перепрыгнешь, – сказал он и почему-то подпрыгнул – видимо, для наглядности.

– Ну почему не перепрыгнешь? – нетрезво откликнулся Авдеев. – С шестом, бля, вполне.

– Рекорд прыжков с шестом – пять с полтиной. Могу себе представить, как бы ты впечатался в эту стену со всей дури.

– А ты думаешь, что за стеной, бля, вольный ветер? – усмехнулся Авдеев.

– Да нет, наверное. Еще какая-нибудь стена.

В этот момент с другой стороны ограждения раздался яростный собачий лай. Файзуллин от страха едва не выронил фонарик.

– Е-мое! Там, похоже, еще и овчарки.

– А ты чего хотел? – пожал плечами Авдеев. – Это ж, бля, лагерь.

После чего собрался с духом и грозно прорычал:

– Иду на вы, суки!

Маленький Файзуллин хотел было удержать Авдеева, но тот упрямо двинулся вперед вдоль стены. Файзуллин засеменил следом. Собаки перестали лаять, но их хриплое дыхание по ту сторону бетона слышалось ежесекундно – они явно следовали за гулявшими.

– Слушай, мне мерещится или я голоса чьи-то слышу? – спросил Файзуллин.

Авдеев напрягся.

– Наверное, охрана где-то бродит. Вертухаи, бля.

Неожиданно перед Файзуллиным возник чей-то темный силуэт. Переводчик испуганно вскинул фонарик, и в желтом круге возникло небритое мужское лицо.

– Ты кто? – спросил побледневший Файзуллин.

– Хрущев в пальто, – нагло ответил силуэт, прикрывая лицо ладонью. – Ты фонарь-то опусти. Тоже мне станционный смотритель. Куперман я.

– А-а, – успокоился Файзуллин и опустил фонарик. – А тут что делаешь?

– Бабочек ловлю. Как Набоков.

– Каких в жопу бабочек? – встрял Авдеев.

– Господи, да гуляю я!

– Один?!

– Почему один? Нас тут человек сорок.

В эту секунду, подобно вставшим из могил зомби, из темноты стали выступать остальные привольчане.

– Ядрёна Матрёна! – изумился, трезвея на глазах, Авдеев. – Все тут. А мы думали, мы одни.

– Тоже мне первопроходцы, – усмехнулся Куперман.

– И давно гуляете? – спросил Файзуллин.

– Чуть меньше часа, – ответил Куперман и зевнул. – Больше тут и не требуется. За сорок минут можно весь этот сраный Привольск обойти.

– Завод видели?

– Да видели, видели. Завод как завод. Воняет только.

– Значит, просто гуляете? – спросил Файзуллин.

– А вы?

– Мы так… – смутился переводчик.

– Ну, вот и мы так. Ищем дыру в заборе.

– Была б дыра, в нее бы уже давно собаки пролезли, – пробормотал Авдеев.

– Резонно, – согласился Куперман. – А кто-нибудь знает, как Берлинскую стену преодолевали?

Раздалось несколько голосов.

– Подкопы…

– Тоннели вроде рыли.

– Да за деньги переводили, – заметил правозащитник Ледяхин. – Западная Германия не скупилась на переброску политзаключенных.

– М-может, и на н-нас кто д-деньги даст, а? – робко спросил журналист Зуев.

– Да кому ты на хер нужен? – хмыкнул Авдеев и рыгнул.

– Сионизм не пройдет! – выкрикнул критик Миркин. – Русский не продаст свою совесть за деньги мировой закулисы.

– А ты, я вижу, тут самый русский, – снова хмыкнул Авдеев.

– Уж порусее некоторых пьяных рож, – огрызнулся Миркин, но на всякий случай отступил назад.

– На танке еще таранили, – прорычал бас, явно принадлежащий скульптору Горскому.

– На танке, – усмехнулся Куперман. – Ты где-нибудь тут танк видел?

– Ты же спросил про Берлинскую стену, а не про эту, – разозлился Горский.

– Перелетали, кажется, – пискнул кто-то в толпе.

– Вот ты и полетишь, – буркнул Куперман, не обернувшись.

Пискнувший смущенно замолчал.

– А может, проломить ее чем-нибудь? – снова встрял Горский.

– Чем? Молотком? Или головой своей, может?

– Слушайте, – возник Тисецкий. – А что если положить всю эту шайку-лейку и айда на волю? Тут всего-то майор, лейтенант, ну охрана еще.

Куперман поморщился.

– Мало того, что за побег всех по лагерям рассадят, так еще и убийство с отягчающими припаяют. Нет, тут мы застряли хорошо… Надолго.

– А н-не хотят ли н-нас тут просто ум-морить? – снова встрял испуганный голос Зуева.

– Чем это? – хмыкнул Куперман. – Дефицитными товарами и свободой творчества?

– Да не, – выступил из толпы невысокий мужчина. Это был Вешенцев. – Тут же завод химотходов. Радиация и все такое.

– А маскарад зачем тогда?

– Ха! Для отвода глаз, ясен корень! Вроде острова дураков. Помните, в «Пиноккио»? Там собирали непослушных детей, давали им кататься на карусели, мороженое-пирожное. А они тупели и в ослов превращались.

– Некоторым из присутствующих и карусель не нужна, – хмыкнул Кручинин, как будто намекая на кого-то конкретного.

– Не, а что-то в этом есть, – сказал Авдеев. – Только, бля, в «Пиноккио» детей вроде заманивали. А нас-то никто не заманивал, нас силком.

– Почему это? – возмутился Вешенцев. – Заманивали! Заманили рейсом Москва – Мюнхен.

– Не, ну а зачем нас умерщвлять? Тем более с такими затратами.

– Да и кому мы нужны? – снова пискнул кто-то из темноты.

– Как зачем? – не сдавался Вешенцев. – Чтоб шито-крыто. Мы тут все диссиденты-интеллигенты. Нас – чпок, и движение диссидентов обезглавлено.

– Скажешь тоже, обезглавлено, – хмыкнул Авдеев. – А техническая интеллигенция?

– А их в свой Привольск, – продолжил развивать свою теорию Вешенцев. – Физиков в физический. Химиков в химический.

– Ботаников в ботанический, – мрачно съюморил кто-то, и в толпе засмеялись.

– Да че вы ржете? – разозлился Вешенцев. – Точно ослы. Иа-иа! И потом, как знать? Может, нас помаринуют, мы тут все лучевой болезнью от этих химотходов заболеем, и нас выпустят. Мы и помрем на воле. Тихо, мирно.

– А охрана тоже помрет? И гэбисты?

– А может, они молоко пьют.

– Ну и ты пей, кто тебе мешает?

Вешенцев смутился и замолчал. Где-то теория дала трещину.

– А я думаю, – сказал Тисецкий, – товарищ в чем-то прав.

– Меня Андрей зовут, – хмуро заметил Вешенцев, которого покоробило казенно-советское «товарищ» в данных обстоятельствах.

– Товарищ Андрей в чем-то прав, – «поправился» Тисецкий. – Сначала пряники да пышки, а потом синяки да шишки.

– В каком это смысле? – спросил Куперман.

– В таком. Лагерь тут будет. Привезут охрану, установят вышки и мало-помалу тут настоящий ГУЛАГ будет. Просто еще не успели оформить. Будет паек, бараки, и пойдем лес валить.

– А чего его валить? Не тайга же.

– А ты откуда знаешь, тайга тут или не тайга?

– Так мошкары нет.

– Ну, значит, какой-нибудь Днепрогэс строить.

– Значит, думаешь, будут гайки закручивать? – спросил Горский.

– Не сразу. Потихоньку. Этим у нас всегда все заканчивается. Сначала землю – крестьянам, а потом бац – и коллективизация. Сначала фабрики – рабочим, а потом бац – и индустриализация. Сначала дом, типа, творчества, а потом концлагерь.

– Че-то я логики не вижу, – сказал, икнув, Авдеев.

– А ты протрезвей, увидишь, – буркнул из темноты Миркин.

– Слушай, Куперман, – прошептал Файзуллин, наклонившись прямо к уху поэта. – А че с вами майор ходит? Он че, тоже дыру в заборе ищет?

– Какой еще майор?! – выпучил глаза Куперман и судорожно обернулся.

В задних рядах толпы стоял майор Кручинин. Он тихо беседовал с кем-то.

– Эй! – раздраженно крикнул Куперман стоящим сзади. – Вы что, все это время с майором рядом шли?

– Ну да, – откликнулись те, пожимая плечами. – А че такого? Мы думали, ну ходит и ходит. Может, так надо. Не гнать же его.

Куперман чертыхнулся и сплюнул.

– Да вы, товарищ Куперман, не переживайте так, – сказал Кручинин миролюбиво. – Я скоро пойду спать. Кстати, и вам, товарищи, советую. День был длинный. Всем надо выспаться. Тем более что прогулка затянулась. А насчет побегов скажу так: не советую. Впрочем, вы и без меня это понимаете.

– А насчет ослов? – встрепенулся Вешенцев, которому все не давала покоя мысль о медленном умерщвлении.

– А что насчет ослов? Я уже все сказал. Могу повторить. Не хотите верить – не надо. Никто вас ни калечить, ни убивать не собирается, если сами не решите себя покалечить. И в ослов вас тоже превращать не будут.

– Если сами не превратимся, – сказал кто-то.

– Именно. И вообще… думайте о творчестве. Вы же творцы.

Майор глянул на часы и зевнул.

– Спать пора, уснул…

– Осел, – закончил кто-то, но шутка не прошла.

– Бычок, – твердо закончил майор. Затем мотнул головой, стряхивая зевок, и сухо добавил: – Спокойной ночи, товарищи.

После чего ушел.

Оставшиеся с минуту молчали.

– Ладно, – сказал наконец Куперман. – И вправду день был длинный. Что зря грязь месить? По домам.

– По домам, – тихим эхом откликнулась толпа и побрела к своим новым квартирам.