Читать книгу Военврач. 2000—2005 - Вячеслав Дегтяренко - Страница 12

Оружие стреляет не только раз в год. Когда оно при тебе, то соблазн им воспользоваться велик, даже если ты не прирождённый охотник. Это как заноза, которую хочется вытащить из пальца. Но вместе с тем обладание им успокаивает и возвышает, особенно, когда служишь в местах не очень спокойных.

– Док, дай из твоего пистолета пострелять!

– А из своего?

– Да мне комбат запретил оружие выдавать. Сказал, что мне незачем. На хлебовозке ведь езжу.

– Подожди, скоро он в отпуск уйдёт, тогда и постреляем.

Мы его побаивались из-за непредсказуемости и непоследовательности. После того, как дивизия устроила импровизированный салют на Девятое Мая, с двумя ранеными и сгоревшим складом, автоматы у всех изъяли, а пистолеты оставили только тем, кто подвергался опасности. Ежедневно мне приходилось перемещаться из полевого лагеря в жилой городок, а это четыре часа в день по мало охраняемой территории. Да и дом, в котором жила семья – «Титаник» – тоже считался зоной повышенной опасности.

Комбат ушёл в отпуск в ноябре. Спустя час, как вертушка увезла его из Ханкалы, в палатку медицинского пункта зашёл запыхавшийся и румяный Сашуля.

– Ну, что, док, едем в карьер? В хлебовозке лежит цинк патронов к ПМ.

– Хорошо, Сашуль. Я амбулаторный приём и перевязки закончу до обеда, а там и поедем. А где стрелять то будем?

– В карьере, у трассы. Где обычно стрельбы проходят.

После обеда выехали за минное ограждение Ханкалы. Машина ползла с пешеходной скоростью. Петляющая дорога состояла из засохших грязевых рытвин и ухабов, оставшихся после осенних дождей. Ближе к месту назначения движение перекрыл солдат в бронешлеме и бронежилете с автоматом наперевес. Он нёс дежурство у свеженького бело-красного шлагбаума, которого ещё две недели назад не было.

– Приказ комдива, проезд транспорта в этот сектор обороны запрещён!

– Да мы туда и сразу обратно.

– Запрещено! Там и дорога перекопана! Вы не проедете… А в объезд – это по минному полю.

– Ладно, а нас пропустишь? Мы машину здесь оставим, сходим до карьера прогуляться.

– Да идите, только с дороги не сходите.

Взяли с собой по четыре пачки патронов и пошли к карьеру, где обычно проходили учебные стрельбы. По пути озирались по сторонам. Мало заметные красные флажки с белыми буквами «М», выросшие как грибы-мухоморы после дождя, проблескивали сквозь высушенную летним зноем траву. Карьер был громадной искусственной ямой, выкопанной добытчиками гравия и щебня. Лет пять-семь назад его разработку прекратили из-за грунтовых вод. И теперь он представлял собой этакий резервуар с косо отвесными двадцатиметровыми стенами, маленьким озерцом в центре и обгоревшими мишенями разрушенных врагами поржавевших остовов трёх БТРов.

Когда в него заходишь, испытываешь жуткое чувство страха от возможных неприятностей сверху. Но во время стрельб наверху выставляется оцепление. Сейчас же мы были предоставлены самим себе и были по-детски беззащитными. ПМ и пара РГД в карманах были лишь лёгким прикрытием, уменьшающим тревожный порог.

– Ну, что, давай по банкам?

– Давай, начинай!

Насобирали консервных банок, выставили их на кирпичи. Мне вспоминалось детство, когда вот так же мальчишками стреляли из самодельных рогаток. Видимо так и не повзрослели. Патроны, как всегда, имеют место быстро заканчиваться.

– Утолил жажду, Саш?

– Маленько… Продолжим завтра, док?

– Без проблем! Давай выбираться отсюда, как-то здесь неуютно вдвоём находиться. Да и стемнеет скоро.

Выбравшись из карьера, мы заметили две БМП, мчавшиеся в нашу сторону, окружая нас с флангов. На броне восседали с разукрашенными лицами и с банданами на голове.

– По всей видимости, спецназовцы. И очевидно по нашу душу…

– Бежим?

– Тебе хорошо, ты убежишь, а я как?

– Ну ладно, тогда будем ждать. За бегущими могут ведь и очередь послать…

Через пару минут машины остановились.

– Стой, стрелять буду!

– Да мы и не бежим. Свои мы, ребятки, свои…

– Руки за голову! На землю лицом вниз!

– Не чудите, ребята… вы, может, с кем нас спутали?

– Молчать, сука… если слово скажешь, и оно будет последним.

Команды, о смысле которых не задумываешься и выполняешь просто автоматически и без вопросов. Мозг их понимает и без осмысления. В наши спины наставлены стволы АК. Небольшое, диаметром с медный пятак, но от которого так веет холодом. Он распространяется на всё тело. Понимаешь, что это уже не детские шутки и хочется надеяться на психическую трезвость мыслей обладателей оружия. Второй раз задумался о бренности жизни за прошедшие полгода…

– Вы что тут делали?

– По банкам стреляли в карьере. Вот пистолет. Вон там гильзы наши валяются.

– Рядовой Иванов, ПМ изъять… Рядовой Сергеев, бегом в карьер… Проверь, есть ли гильзы. Эх, жаль, что вы не карандаши (карандаши – солдаты на сленге некоторых офицеров), мы бы вам здесь устроили праздник, пожалели бы, что на свет родились.

– Нашёл гильзы, ещё тёплые, товарищ капитан.

Голос принадлежал чумазому от краски солдату в кедах на босу ногу. Лёгкая отдушина в происходящей чёрной комедии. От сердца отлегло.

– Возьми с собой парочку. Всех на броню и поехали к коменданту, он на КаПэ сидит… Видел вас из бинокля на наблюдательном пункте.

– Надо так надо.

Мы залезли на БМП, который лихо доставил нас к командному пункту.

Разговор с комендантом был недолгим. Точнее это был монолог. Кавказской наружности, плотной конституции, с признаками алиментарной гипертрофии, одетый в натовский камуфляж с аляповато поблескивающими полковничьими звездочками на погонах и двухголовым орлом в шитой высокой кепке:

– Что делали возле кустов…? Подозреваем вас в связях с боевиками. В этом месте работает чеченский снайпер. Мы уже неделю его выслеживаем. Что вы ему там передавали в белом пакете? Вы уже были на прицеле нашей СВД. Садитесь в УАЗик, отвезу вас на гауптвахту, до выяснения ваших личностей. Оружия, гранаты, удостоверения личности останутся у меня. Капитан, надень на них наручники.

Наши отговорки и объяснения в счёт не принимались. Нас закрыли в «собачник» или «волчатник» бронированного УАЗика, представляющий из себя безоконную душную металлическую кабину в заднем отсеке автомобиля для перевоза арестованных или багажа, и повезли теми же ухабами, но в другом направлении и с меньшими удобствами.

Гауптвахта представляла собой большую клетку-вольер, площадью метров тридцать. Вместо стен и потолка – толстые металлические прутья, умывальник из пластиковой бутылки, четыре лавки по периметру, стол по центру и отхожее место, за рваной клеёнкой. Нашими соседями были два солдата-беглеца и заросший небритый майор в грязной камуфлированной немецкой майке и пятнистых брюках швейцарской армии.

– За что, ребята, попались?

– Да так, по пустякам, по банкам стреляли. А ты?

– А я из отпуска опоздал на два месяца. Вот дело шьют. Вторую неделю жарюсь здесь. Водки хотите?

– А можно? Нас ведь допрашивать сейчас будут, протокол задержания составлять.

– Не переживайте, до утра никто о вас не вспомнит. А ночью здесь холодно, да и комары спать не дадут.

– Разливай!

– Чашек нет, из горла по кругу. Вот хлеб, соль, луковица.

Казалось невероятным, что находишься под арестом, сидишь в тюрьме, пьёшь водку, греясь у небольшого костра, разожжённого в пепельнице из ржавого обода заднего колёса грузового автомобиля. Смотришь в его пламя, и что-то древнее всплывает в подсознании, оставшееся от наших доисторических предков. Всего каких-то несколько часов назад ты лечил кого-то из больных солдатиков, перебинтовывая их нагноившиеся потёртости стоп и вставляя дренажи во вскрытые флегмоны, а сейчас тебя подозревают в шпионаже, отобрали личное оружие и удостоверение личности. Жизнь умеет преподносить сюрпризы. В армии никогда не знаешь, что тебя ждёт. Планируешь одно – за тебя решают другое.