Читать книгу Мемуары шпионской юности - Вячеслав Гуревич - Страница 7

Я решил дать JC сорок восемь часов. Пускай остынет в своих оскорбленных чуйствах и вернется в реальный мир.

– ЦРУ, с кем вас соединить?

– Послание для агента Конкорда.

– Минуточку. Хорошего вам дня.

– С кем я разговариваю?

– Это Дмитрий. Скажите Конкорду: обычное место через два часа.

На ошибках учатся: пришел, увидел, не победил. Вернулся через час. Опять не победил.

Сажусь на поезд №1 в северном направлении («аптаун»).

– Здравствуйте, профессор, помните мужчину, что был у вас в кабинете прошлый раз? Он уронил вот это. Я бежал за ним, дык разве угонишься, тренированный, видать.

Протягиваю ему запечатанный конверт из жесткой бумаги, «манила», в которых бандероли шлют.

– Я внутрь положил. Можете открыть, если чо, у вас же наверняка есть доступ.

Майрон в ауте. Боится даже прикоснуться к конверту. Неуверенным тоном пытается вытянуть из меня, что и как.

– Извините, но у меня нет времени. Мне надо отвезти в больницу моего соседа по квартире. Он гей и к тому же родом из Перу – сами понимаете.

Это его затыкает на раз.

– Наглости у тебя хоть отбавляй. – JC сказал по телефону. – Ладно, подходи в Landmark Tavern, это на 11-й и 46-й. Пять минут от твоей трущобы.

Внутри «таверны» я в экстазе. Вообще-то, мне и в России нравились все места по части выпивки. Пожалуй, можно даже сказать, что я бары люблю больше, чем саму выпивку. Даже самые позорные советские. Как пивная в подвале возле Покровки в Москве. Пиво разливала людоедша по имени Катюха, которая, по слухам, спала со всем общепитским начальством, и не раз. Внешне она была как опустившаяся Эдит из Rudy’s. Или Эдит была как расфуфыренная Катюха.

Разлитое пиво, разведенное до прозрачности, и кости от воблы – вот что такое был этот бар. Парадоксально, но сплошная дымовая завеса в этой пещере позволяла поддерживать анонимность (хоть топор вешай – о, этот оптимизм русской идиомы). Если туда походить неделю-другую, рак легких был обеспечен. И все равно эта «таверна» влекла меня какой-то открытой незатушеванной кондовостью, которую не найти в элегантных кофейнях.

Но бары Америки… это любовь. И Landmark Tavern заслужил переходящий вымпел своим стилистически непорочным интерьером, чистым и безразличным к временам и модам. Всего один телек над стойкой! Утопи свою надежду в стакане, всяк сюда входящий. Римский Колизей в ирландской обработке. После этой «Таверны» я почувствую себя предателем, если пригублю «Гиннесс» в любом другом месте.

– И что ты такой нетерпеливый? – допытывается JC, как только мы устроились за столиком. – Куда ты спешишь?

– Я не спешу. Это мой обычный ритм. Всегда на пятой скорости.

– Ну-ну. Чего же ты на самом деле хочешь, Леонид? Хочешь, я тебе майку подарю «Агент ЦРУ»? Есть две расцветки: черным по черному и серым по серому. Какой у тебя размер – L?

– Ну спаси-и-ибо… – протягиваю я. – А можно еще бейсбольную кепку?

Я строю мечтательное лицо. Солнышко, травка, голубое небо, соломинка в углу рта…

– На самделе мне ничего такого не надо. Я думал, мы просто подружимся. Я ведь один как перст в Америке. Совсем друзей нет. Не с кем по душам, понимаете?

JC не лыком шит, знает когда надо перестроиться.

– Поня-я-ятно. Кстати, и шоу же ты устроил с этой женщиной – Эдит, кажется? Мне пришлось ее еще угощать, пока она не успокоилась…

– И вы отказали ей в интиме? Сноб, однако. Она же от всей души.

Знает, что неприлично, но все равно лыбится.

– Майрон не так уж далек от правды насчет тебя. И что же такое ты забыл упомянуть в Риме?

– Я не сказал «в Риме». Может, это было в Вене.

Вена была первым перевалочным пунктом по дороге в США. Сперва это был один и единственный пункт, но затем палестинцы объяснили австрийцам, что помогать советским евреям чревато. Австрийцы, как и полагается наследникам аншлюса, моментально встали на задние лапки и перекинули евреев в соседнюю Италию. За несколько лишних долларов итальянцы согласились пригреть нас, пока мы ждали въездных виз.

– В игры будем играть? Может, разойдемся по-хорошему? Грант профессора Фельдмана скоро истечет. Думаешь, ему будут нужны советские статьи?

– Да у меня и в мыслях не было. Я просто хотел удостовериться, что вы знаете маршрут эмиграции.

– Я знаю этот маршрут. Моя работа заключалась именно в том, чтобы не пускать в Америку нежелательный элемент вроде тебя.

– И что, не поладили? Библиотечный день не дали?

Он пожал плечами.

– Я государственный чиновник. Перевели в другое место.

Люблю наблюдать, как угроза сжимается и окутывается меланхолией.

Я «читаю» его и тут же чувствую острую необходимость выйти.

– Прошу прощения.

Бывает, что на меня вываливается слишком много информации, причем под тяжелым эмоциональным соусом. Если бы у меня была инициатива, я «прочел» бы его так, как я это сделал с Эдит, или по крайней мере я бы переждал, делая паузы, медленно пережевывая входящие данные и переваривая их на будущее. Но за этим столиком я далеко не в седле. Срочно нужен перекур.

Плюхаюсь на стульчак, спускаю штаны – на всякий пожарный. Закуриваю – что абсолютно необходимо, и место самое подходящее. ОК. Итак, до недавнего времени JC сидел в посольстве США на Виа Венето в Риме и проверял еврейских беженцев, подавших на визу. Работа – не бей лежачего, натуральное dolce far niente; что же случилось? Ведь курирование Фридмана в Колумбийском никак не назовешь повышением. Ты в жопе, старик. Так что же, повторяю, случилось? Три стандартных гипотезы: бабло, бухло, бабы. Остальное статистически незначительно. Первые два – непохоже, слишком молод, слишком чистенький еврейский мальчик. Остается баба.

На берегах Тибра, среди мрамора и зелени Виллы Боргезе или, более вероятно, на шумных пляжах Остии, этот Живаго нашел свою Лару. Она: а) работала на КГБ, б) притворилась беременной, чтобы обеспечить визу, с) а плюс б. Неважно, это может подождать.

Грамматика простая: Рим был неудачей в прошлом времени. Колумбийский – наказание в настоящем. Леонид Закс – возвращение в ряды в будущем. Чем скорее это дойдет до JC, тем лучше.

JC вежливо осведомился о моем здоровье, никакой издевки, приятно слышать. На самом деле он был нормальный мужик. На данный момент это не играло роли, но в дальнейшем могло оказаться полезным.

– Официантка подходила, спрашивала, приносить ли тебе стейк.

– Очень даже. Всегда готов. Пионер всем пример.

На некоторое время диалог свелся к минимуму, поскольку мы погрузились в наши стейки. Особого аппетита у меня не было – я слишком волновался, – но я и виду не подал, тем более что с такой вырезкой особенно притворяться было несложно. (Можно подумать, что я так прямо разбираюсь в стейках.)

– Быстро ты ешь, – заметил JC, пока я подбирал каждую каплю соуса остававшимся куском мяса.

Ну да, ясный перец, убрать стейк за пятнадцать долларов с такой скоростью, как будто это Биг Мак, – это моветон. Надо смаковать туда-сюда, говорить умные вещи между кусочками…

– Дурная совковая привычка. Что уж там.

Я был вхож в лучшие рестораны в Москве, но я никогда не любил проводить на ресторанных пиршествах больше времени, чем требовалось. Раболепные официанты, надменные боссы – это не мое. Кроме того, если меня звали, это было по работе.

– Для переваривания пищи тоже не очень полезно.

– Жизнь в СССР вообще не очень полезна для здоровья.

Наконец JC прикончил свой стейк и отставляет тарелку, оставив на ней пару ломтиков картошки. Уссацца какие манеры.

– Мы можем о делах?

JC взялся за руль. Хватит кокетничать.

– Что же ты такого недоговорил на своем интервью? Ты осознаешь, что ложь на заявлении может привести к депортации?

– А я и не лгал. Но я и не устроил шоу, как с Эдит.

Пауза.

– А чем ты вообще в России занимался? Ты использовал этот свой «дар»?

Вот мы и подошли к интересной части.

– Насколько вы разбираетесь в советской жизни? Вы знаете, что такое «цеховик»?

Официантка приносит десерт. Яблочный пирог a la mode, то есть подогретый с мороженым сверху. И «нью-йоркский чизкейк». JC заверил меня, что эти два блюда – то, на чем стоят Америка и Нью-Йорк, соответственно.

Мы делимся, чтобы дать мне попробовать оба. Оба действительно потрясающи. Половина чизкейка слетает по моему пищеводу быстрее, чем Шумахер на «Формуле-1», только без рева мотора. Я меняю тарелки. A la mode звучит претенциозно, но концепция сочетания подогретого пирога с мороженым посылает сноболексические возражения подальше.

– You like?

Исключительно из вежливости я мычу в ответ. Какие уж там разговоры. Господи, дай мне силу воли остановиться на полтарелке и предложить остальное JC.

I love America. Им надо бомбардировать советское посольство этими десертами; через пару дней им придется нанять дополнительный персонал для перебежчиков. Мои вкусовые рецепторы давят на меня встать навытяжку и с рукой на сердце спеть «O Say Can You See».

Или что-нибудь в этом роде. Текста я конечно не знаю. Я кот из Стругацких, который знает две строчки любой песни. «Это есть наш последний»? «Allons enfants de la рatrie»?

Да, я «читаю» мысли – правильнее сказать, я «читаю» микрожесты и выражения лица, меня невозможно обмануть, но мое собственное лицо открыто нараспашку. Даже JC видит, что там написано.

– Можешь доесть пирог, в меня столько не влезет.

Я осознаю, что на тарелке осталось буквально на два укуса. Стыдно-то как. Я опускаю глаза и бормочу спасибо, тише не бывает.

– Итак. – JC медленно помешивает сахар в кофе. – «Tsekh» – это секция на заводе, правилно? Ты был nachalnik tzekha? Это ответственная работа, нет? Ты слишком молодой, по-моему.

Вот в чем проблема с этой ихней «Плющевой лигой» – Толстого они учат, но про теневую экономику ни слова.

– Цеховик – это бизнесмен, – объясняю.

JC фыркает.

– Это черный рынок? Fartza?

– Я понимаю ваш скептицизм. Вы думаете о прыщавых юнцах с запахом изо рта и ужасным акцентом, которые хватают тебя на улице и шепчут: «„Левис“ джинс? „Мальборо“»? Их трудно уважать, я не спорю. Уже не говоря о том, что каждый второй из них стукач. Если человек не хочет привлекать внимание, их лучше избегать.

– А ты тогда кто будешь? Что же такое ты делал в России?

– Это не так просто объяснить.

Я колеблюсь… по идее, я мог бы это объяснить за одну минуту. Но беда в том, что JC теряет терпение, это очевидно, и как его винить, когда имеешь дело с таким хитрожопым фруктом, как Закс? Он хочет, чтобы все было кратко и точно, больше тридцати слов в его New File не вмещается.

Надо перехватывать инициативу.

– Вы извините, – говорю, – но мне пора идти, встречаюсь с моим куратором из новозеландской разведки. Whack-a-Maru-Maru – слыхал? Так что желаю приятно провести время на свидании. Но завтра мы можем сделать официальный дебрифинг. Часок найдется? В это же время?

Теперь он начинает мяться, как позорный фраер, который не может признаться, что никакого свидания у него и близко не запланировано, а не то я сделаю неприятные выводы о его личной жизни. Как будто я сам не вижу. Да… пацан нуждается в помощи.

Но это будет позже. А сейчас я прощаюсь, оставляя его в замешательстве и даже небольшом потрясении. И это совсем неплохой результат.