Читать книгу Обрывки - Вячеслав Михайлович Ренью - Страница 7

Школа была хорошей. Для малышей очень удобной. Младшие классы занимались в одноэтажной пристройке переходящей в длинный кирпичный переход, соединяющий её с основным зданием. С другого конца к пристройке примыкал коридор, ведущий в раздевалку спортивного зала. Места было предостаточно. А что ещё нужно для успешного развития ребенка? Уроки бы отменить! Да разве такое возможно?!

Раскрасневшаяся Сашка не обращая внимания на сбитый набок передник, летела по коридору точно низкорослая монгольская лошадка, а следом за ней, цепляясь за препятствия, точно сплетенная светлая грива, развивалась длинная коса.

Неожиданно на пути возник предательски выставленный грязный ботинок, и Сашка, зацепившись за него, ласточкой взмыла в воздух. Рожденный ползать летает плохо. Сашка была рождена летать, летала хорошо: легко и весело; вот только с приземлениями были некоторые проблемы. На этот раз посадка выдалась относительно мягкой. Прямо на небольшую группку девочек – тихушниц, забившихся в уголок и ехидно обсуждавших последние сплетни. Бывают такие девочки, которые не бегают по коридорам, не шумят, строят из себя примерных, а сами только и думают о том, как бы кому пакость сделать да сплетню выдумать. Девочки-старушки.

– Ууу! Монголка противная! – забрюзжали, заплакали девочки-старушки. Особенно усердствовала отличница Галя, считавшая себя первой красавицей класса. – Мы все Елене Анатольевне расскажем. Пусть она тебя накажет.

– Лягушки мохнорылые! – не мешкая, вскочила Сашка, потирая ушибленное колено. Была нужда перед такими извиняться. Ещё и обзываются. Завидуют, что Сашка целых три года жила с родителями в Монголии. Там было здорово. Там таких дур, не было. Ей там нравилось.

– Сама ушастая! – Ещё больше обиделись тихушницы. Что-то кричали в след, но Сашка их уже не слышала. Да и наплевать на них. У нее была своя компания.

– Я убью тебя Трухачев!

В перекрестие прицела, она поймала цель. За подножку толстяк должен «заплатить кровью». Трухачев – мал ростом, прыщав, очень толст и противен характером. Вечно кому-то завидует, вечно всех закладывает. Он ещё хуже, чем эти липкие лягушки – тихоквакушки. Его не любили мальчишки их класса, не любили и Сашка с подружкой Светкой. Ничего удивительного в этом не было. Так уж получилось, что Сашка в новом коллективе подружилась именно со Светкой, а Светка в мальчишеской       среде всегда считались «своим парнем».

Почувствовав, что расплата грядет, Трухачев покатился по коридору точно одетый в несуразную школьную форму колобок. Скорее, скорее по переходу в основное здание, поближе к спасительной учительской. Сашка рванулась следом, стараясь не терять из виду мелькавшую точно буй на волнах засаленную шевелюру обидчика. Огибая «уставших» от занятий, весело прыгающих, орущих, бегающих школьников, то и дело натыкаясь, на кого ни будь из них, беглец почти достиг желанной цели. Как раз в этот момент на помощь пришла подруга.

Обидчик забился в длинных Светкиных руках, распластав свои коротенькие конечности, словно пойманный таракан.

– Держи его!

Но к тому моменту, когда Сашке удалось добраться до обидчика, одноклассники уже успели устроить веселую кучу-малу. Это ведь и правда интересно, когда кто-то кого-то ловит.

– Дайте мне! – грозно схватилась за грязный ботинок Сашка, пытаясь достать толстяка из глубины кучи.

– Тащи толстого! – с радостью помог Юрка Гришин по прозвищу Гриня.

– Этот гад Одуванчику подножку поставил. Одуванчик чуть не разбилась, – пояснила разгоряченная погоней Светка. Одуванчик, это было прозвище Сашки. Сокращение от фамилии.

– Вали толстого на бок! По тыкве ему! По тыкве! – возмутился Гриня.

Коллектив по преимуществу своему – стая, в лучшем случае – стадо. Куда сильный – туда большинство, куда большинство – туда остальные. Детский коллектив – стадо в квадрате.

Трухачев тут же получил несколько пинков и подзатыльников.

– Ребята! Давайте запихнем толстого в женский туалет!? – весело предложил звонкий голос из толпы.

– Айда!

Бедный Виталик Трухачев попытался вырваться из цепких лап общественности, да куда там! Волна понесла его к запретной двери, за которой при других обстоятельствах скрывалось бы много интересного для любопытного мальчика. В данной ситуации любопытство молчало.

Нет! Нет! Ему туда не нужно! Вблизи оказалось, что дверь туалета довольно грубо окрашена, пятна, и потеки краски были видны тут и там. Да и открывается она натужно, со скрипом. «Не смазана» – неожиданно пронеслось в голове у Виталика.

Он расставил ноги точно циркуль, пытаясь зацепиться за дверной косяк. Тяжело жить на свете, когда у тебя коротенькие ножки, а ручки слабенькие и пухлые. Вот если бы можно было тормозить выпученными глазами, его никто и ни за что не смог бы запихнуть в это постыдное место.

Тормозить глазами не получилось, бедняга влетел в дамскую комнату пухлым растрепанным теннисным мячиком.

Надо же! Женский туалет почти ничем не отличался от мужского! Пожалуй, только белые настенные горшки отсутствовали. По молодости своей Виталик не знал, что «белые горшки» называются писсуарами. Да и вообще он много ещё чего не знал и не понимал в этой жизни, а потому как любознательный ребенок резонно подумал: «Интересно! Как они без них обходятся, когда народу много?!»

И еще одно важное открытие сделал для себя Виталик: Оказывается, учителя тоже ходят в туалет! Как обычные смертные.

– Здрсссти – не придумал он ничего лучшего, глядя в распахнутые наивно – изумленные глаза рассевшейся точно белка на суку учительницы.

Потом, осознав всю глубину момента, услужливо сказал «Ой!» и боком, боком стал выбираться в холл, подобострастно оправдываясь: «Это не я! … Это все Сашка Одуванчикова… из третьего «Б»! Одуванчикова!»

Весь следующий урок Трухачев неспешно и вдумчиво изобретал разнообразные планы мести. Он долго изучал Сашкин профиль, воображая как уверенными и сильными руками, возьмет её за воротник школьного платьица и зашвырнет в мужской туалет. Нет! Они сильнее его! Их много! Одна её подружка Светка чего стоит!

«Какие у этой противной Сашки интересные кружева на воротнике. И на манжетах. Кружевные. А какие тонкие пальцы. Наверное, ими очень удобно ковыряться в носу.

Классно было бы запихнуть её неожиданно в кабинет директора! Директор её, непременно, наказал бы за такое безобразие! Ага! А она ему выложит, что во всем виноват я! Может незаметно измазать ее чернилами!? Не! Узнают – все равно побьют! Красивый у нее пенал. Спереть что ли? Может на перемене, когда в классе никого не будет разбросать вещи из её портфеля? Стоп! Так ведь на перемене в классе никого не будет!»

Злорадно улыбнувшись, маленький мститель успокоился, а, успокоившись, решил перекусить. Основательно запустил палец в нос, поковырялся, вынул здоровую зеленую «козу» и, не спеша, с аппетитом съел её.

– Фу! Как противно! – громко возмутилась соседка по парте – Елена Анатольевна можно я пересяду от Трухачева?

«А чего такого?» – подумал Трухачев, краснея потому, что двадцать восемь пар глаз одновременно уставились на него. Самое неприятное, что на него с отвращением смотрела эта противная Сашка. Ну, он ей ещё покажет!

На перемене молоденькая учительница начальных классов Елена Анатольевна, построила своих по парам и повела в столовую. В общей суматохе «отряд не заметил, потери бойца».

О! Школьная столовая! Адский рай и райский ад одновременно. Место всеобщего поклонения школьников. Всяк сюда стремится, пусть далеко ни каждый выживет после посещения. Затеряться в этом благословенном месте очень просто. Суета и толкотня способствуют этому.

– Дети! Чья порция? Кого не хватает за столами? – заволновалась учительница, когда завтрак подходил к концу – Трухачев! Ты где ходишь?! Быстро за стол.

Школьный завтрак – дело святое. Тут не скомандуешь: «Рота подъем! Выходи строиться в противогазах!» Ждали отстающих. На урок шли тоже организованно, но толпой. И каждый входящий в класс останавливался у доски в немом восторге. Каждый считал своим долгом хохотнуть и обернуться назад, словно в поисках того неведомого адресата кому изображенное художество предназначалось.

А там, нетвердой, но язвительной рукой злопыхателя, была нарисована картина «Татарская княжна поит свою лошадь из унитаза в мужском туалете» Над изображением княжны корявым подчерком было написано «Светка». Ну а лошадь явно писалась с её подружки Сашки. Тут даже и подписывать не стоило. Достаточно посмотреть на гриву. Вылитая Сашкина коса.

Последним вошел Трухачев. Физиономия его сияла радостным нетерпением. Вошел и тут же получил с двух сторон по затрещине. Да так что из носа брызнула кровь.

– Девочки! – изумилась Елена Анатольевна. – Как можно?! Вы что? Девочкам драться не пристало…. Не плачь Виталик…. Иди, умойся и возвращайся в класс. Гончарова и Одуванчикова дневники на стол.

– А чего он! – возмутилась Светка. Саша промолчала. Первый гнев прошел, ей стало стыдно.

Вечером Сашка бродила за матерью как собачонка на поводке: из комнаты в кухню, из кухни в комнату и снова на кухню. Ей было очень любопытно, как мама отреагирует на пространное, грозное замечание в дневнике написанное тревожными красными чернилами. Ей было любопытно и вместе с тем немного страшно. Но мама, как это часто бывало в последнее время, с тех пор как у Сашки появился маленький братик Вовка, была занята другими проблемами и совсем забыла поинтересоваться успехами дочери на ниве просвещения. Что поделаешь, почти все женщины в этот трудный, но сладкий период прибавления в семействе одинаковы: врачи и асфальтоукладчицы, милиционеры и даже инженеры, в славной когорте которых счастливо трудилась до ухода в декретный отпуск Сашина мама.

Наконец дочь не выдержала:

– Мама! А ты знаешь, мне сегодня в школе один очень противный мальчик поставил подножку. Я упала и сильно ударилась.

– Шурочка милая. Сколько раз я тебя просила быть осторожней, – аккуратно переливая молочную смесь в детскую бутылочку, рассеяно ответила мама.

– Мама это такой противный мальчик. Представляешь, он всегда потный, жирный, от него всегда плохо пахнет! А ещё он жадный!… А ещё ест сопли!

– Ну, ну! Прямо Квазимодо.

– Да мама! Да! А мне из-за него учительница в дневник замечание написала, – поджала губки Саша и, смешно повернув на бок головку, задумчиво стала разглядывать цветочные горшки на подоконнике.

– Так! Вот с этого и нужно было начинать. Подружка моя! Принеси-ка мне свой дневничок.

– Вот! Я так и знала, что ты будешь ругаться, – бурчала Сашка, доставая дневник, – Всё этот противный Трухачев виноват. Я его не трогала. Гадкий!

Мама пролистала дневник, нашла запись с замечанием. Долго читала, качая головой:

– Ах, Шурочка, Шурочка! Придется лишить тебя подарка. Помнишь, ты просила ту розовую заколку с цветочком? Я, пожалуй, отдам её соседской девочке.

Сашка надулась, но молчала, едва сдерживая слезы. Её даже не возмутил тот факт, что мать упорно называла её Шурочкой. При других обстоятельствах это вызвало бы бурю эмоций. Она Сашка! А, не кокая-то, там, девчоночья Шурочка!

Слезы подступали к глазам крупными бусинками точно предвестники летнего ливня. Сашке было очень жалко симпатичную розовую заколку, которую, оказывается, в тайне от нее мама купила и которую, теперь будет носить другая девочка.

– Отец расстроится! Ругаться будет. Ты же знаешь, какой он у нас добрый, но вспыльчивый.

– Знаю, – послушно всхлипнула Сашка, – Вот появился у вас этот противный маленький Вовка, и вы меня совсем разлюбили.

Сказала и горько заплакала. Мать растерялась, всплеснула руками, схватила кухонную тряпку, которой обычно вытирала стол, бросила её зачем-то в угол, снова всплеснула руками. Обняла дочь

– Глупости. Горе ты мое.

– Папа будет ругаться на свою Чебурашку из-за противного замечания! Противный! Противный Трухачев! Не люблю его! Ненавижу! – Рыдала девочка.

– Успокойся милая…. Это все… твоя подружка Светка… тебя сбивает. Не дружи с ней больше …

В то же самое время ничего не подозревавшая Светка в полутемной комнате сидя на стареньком ощетинившемся продавленными пружинами диване играла со старшей сестрой в подкидного дурака.

С кухни, где хозяйничала мать, полная женщина с признаками отдышки, доносился специфический запах свежеквашенной капусты.

– Не жульничай! – тихо попросила Светку сестра. Сестры были не похожи друг на друга, ни внешне, ни по характеру. Иногда создавалось впечатление, будто они рождены от разных родителей. Старшая спокойная, тихая скромная девушка, наделенная особым малозаметным шармом полевого цветка, и в противоположность ей младшая: буйная, с неправильными, волевыми чертами лица.

В прихожей что-то заскреблось в дверь, словно вернулся с прогулки справивший свои естественные потребности шкодливый кот гуляка. Старенькая залатанная в нескольких местах дверь завибрировала под натиском шаловливых лап и после нескольких пинков с наружной стороны – подалась, о чем услужливо известил её натужный предсмертный скрип и через мгновение глухой удар: словно мешок картошки на пол. Бум! Пауза.

– Рр оодстве нникии! Ваш папа пришел, – подало голос то, что имитировало вначале кота, а потом и мешок.

– Пришел гад! Опять пьяный, – с нескрываемой ненавистью прошептала старшая сестра.

– Мы сегодня одного такого козла в женский туалет запихнули, – подражая ей, играла мимикой лица Светка – Мне училка чернуху в дневник накатала! Кстати! Кать! Распишись за предков. Пожалуйста. Их разве допросишься?!

Светка вскочила с кровати, ежась от холода, зашлепала босыми пятками по не застеленному полу. Подняв валявшийся в углу портфель, поставила его на подоконник, и принялась небрежно рыться в поисках дневника, изредка бросая косые взгляды, на вспыхивающие светлячки окон дома напротив.

А там, в просторной, ярко освещенной столовой, дома сталинской постройки с высокими потолками, за покрытым чистейшей скатертью столом восседало семейство Трухачевых.

– Почему Заинька сегодня такой грустный? – ласково, даже немного заискивающе поинтересовалась у своего чада мама.

– Григорий, – грозный окрик в сторону мужа потянувшегося было под шумок к манящему прохладой графинчику с водочкой.

– Брр! – буркнул в ответ рассерженный Виталик.

«Заинька» был единственным, к тому же поздним ребенком в семье ни обделенной достатком. Благо и папа и мама усердно помогали советским гражданам разрушать знаменательные успехи страны на ниве выполнения продовольственной программы. В последствии они даже гордо и вполне искренне называли себя диссидентами, так как успешно, хоть и не бескорыстно заменяли гражданам изношенные естественные зубы на искусственные. Папа: здоровенный мужик с крупным, мясистым носом, мощными волосатыми руками и не уступающей им в лохматости грудью в заводской поликлинике эти самые зубы удалял, а мама, сухая, строгая женщина с вытянутым плоским лицом, таким же плоским туловищем, волосами, постоянно убранными в пучок, заменяла на новые, пусть и искусственные.

– Витасинька! Скушай мой маленький ещё кусочек курочки.

– Не хочу!

– Что случилось с моим зайчиком? Почему он не хочет порадовать свою мамочку? Почему ты так мало кушаешь сегодня? Заинька любит куриную ножку? Гриша мальчик съел две ножки и хочет ещё!

– Тоня, где я тебе возьму третью куриную ножку?! Ребенок съел достаточно, – попытался успокоить жену отец семейства, с вожделением поглядывая на заветный графин. Уж лучше б он промолчал.

А так пришлось выслушивать обвинения во всех смертных грехах, начиная с нового гарнитура Хаимовых и заканчивая тем обстоятельством, что у отечественных кур всего две «куриные ножки», что явно недостаточно для полноценного здорового питания их дорогого чада.

– Витасинька скушай грудку. Смотри здесь тоже много мяса. Ну, что случилось с моим соловушкой? Расскажи своей мамочке. Заинька мама очень переживает!

Какое же сердце добропорядочного, любящего сына выдержит такие страдания матери. Даваясь слезами и мясом куриной грудки, отпрыск сначала нехотя, потом все живее и живее стал рассказывать перипетии неудачного дня, приукрашивая события выдуманными подробностями

– Какой ужас! Ты слышишь Гриша, что говорит наш мальчик? – Прикрывая от страха ладошкой рот, по ходу сбивчивого повествования сына ужасалась Антонина Евгеньевна, – Это безобразие! Я завтра же пойду в их варварскую школу! К директору! К классному руководителю! Гриша оставь графин в покое. Это форменное безобразие! Необходимо, что-то делать с этой шайкой разбойников. Гриша если они сейчас так издеваются над бедным, порядочным мальчиком, ты представляешь, какие преступники из них вырастут завтра?

Гриша окинул комнату потухшим взглядом. Занимавший все его внимание заветный графин медленно исчезал в бездонных глубинах огромного кухонного шкафа. Пробурчал: «Дети сами разберутся», за что был обвинен в безразличном отношении к семье, автоматически заподозрен в наличии любовницы и уличен в сокрытии доходов.

В ответ Гриша замкнулся, потух и был отправлен, точно вымуштрованный пес на место, а именно на большой черный кожаный диван читать свежую прессу. Из столовой ещё некоторое время доносились всхлипывания Трухачева – младшего да набившее оскомину: «Скушай заинька ещё кусочек!».

Утро всегда мудренее вечера. Всегда, но не для всех. Мама Виталика Трухачева прилетела в школу вместе с сыном к первому уроку, устроила скандал Елене Анатольевне, учительнице «драгоценного Витасика». Лично передвинула «неудобную» парту, за которой «мучался её зайчик» заменив её такой же, но соседней, и улетела по своим делам. Она улетела а «Витасик» остался.

– Ябеда – корябеда соленый огурец, по полу катается, никто его не ест! – Дразнили в перерыве Виталика «малолетние преступницы» Светка с Сашкой, которым тоже порядочно досталось от мамы – Трухачевой.

Виталик попытался дать отпор этим лживым девчоночьим проискам, даже замахнулся на них пухлым кулачком, но кто-то из ребят больно ударил его в спину. Ударил так, что Виталик согнувшись пополам, заплакал.

– Рева корова дай молока…

Виталику было обидно за свое бессилие. А ещё – было очень стыдно за слезы.

– Давайте больше никогда не будем с ним разговаривать?! – Предложила Светка

– Давайте! – Поддержала Сашка

– Молчанку толстому! – загалдели ребята.

Чтобы не слышать всего этого безобразия Виталик под улюлюканье одноклассников побежал в сторону спортивного зала с одной мыслью, укрыться там от ненавистных глаз и жестоких языков. Переход в раздевалку спортивного зала не был оборудован окнами, да и освещался плохо. Часто там вообще царил сплошной полумрак. Толи место здесь было особое, с геомагнитными отклонениями? Толи школьные лодыри что-то нахимичили? Только завхоз, замучившись менять лампочки, плюнул на этот «бермудский треугольник» и постарался забыть о нем покрепче. Чем не богом забытое место?

А неблагоприятные с точки зрения геомагнитного фона места всегда притягивают к себе неблагонадежный контингент. В полутемном коридоре заговорщицки шушукалась маленькая, но очень тесная компания.

– Труха! Иди к нам, – узнал Виталик голос Грини.

Гриня вместе с парочкой таких же «неблагонадежных» прятался от здорового школьного общества не зря. Облюбовав полутемный коридор, они в углу его открыли казино, где азартно играли на деньги.

– Труха наш человек! Давай по пятачку в трусилочку?!

Трусилочка не требовала никаких игровых автоматов. Вернее в качестве автомата выступал один из играющих. Денежки опускаются на ладонь, накрываются второй ладонью и перемешиваются. Человек– автомат активно трясет их в ладонях. Затем второй играющий останавливает процесс, говорит, например – «Орел», и, соответственно, забирает себе все монетки, которые оказываются повернутыми «орлом» вверх. Всё что останется, достается игроку-автомату.

В любой другой ситуации Виталик, конечно же, отказался б от такого «темного» предложения. Но именно сейчас он имел непреодолимую потребность в человеческом обществе…

Начали по пятачку, потом по «десюньчику». Дальше – больше. Звонок на урок застал игроков в тот момент, когда разыгрывались баснословные суммы. Аж, по двадцать копеек!

– Орешка! – остановил Гриню Виталик.

– Ха! Толстый проиграл! – Быстро сунул Виталику под нос и тут же убрал в карман брюк ладонь с мелочью Гриня, воровато озираясь по сторонам.

– Постой! Там же орешка была… – возмутился Виталик, но тут же получил тычок остреньким кулачком в бок.

– Увянь! Там одни «орлы» были.

– Постой. Это же мои деньги – захныкал Виталик.

– Денежный долг. Долг чести. А скажешь кому, получишь…

Гриня так грозно произнес матерное слово, что у Виталика пропало всякое желание, что-либо кому-либо рассказывать. Теперь уж он был научен горьким опытом. Теперь он станет умнее.

Странная эта штука жизнь. Ещё вчера дела у тебя вроде бы шли нормально. Пусть и не совсем блестяще, но нормально. Калякаешь себе в тетради разные закорючки, обливая пальцы чернилами. Устанешь – можно «козой» подкрепиться. Захочешь развлечься – на перемене девочек за косички подергаешь или, на худой конец, подножку поставишь. «Яму» ближнему выроешь. А дома любящая мама у плиты. Можно наестся до икоты вкусной питательной стряпни, потом поваляться в собственной комнате на коечке, пукнуть в свое удовольствие….

И вдруг все рушится в один момент.

Следующие несколько месяцев стали для Виталика Трухачева настоящим кошмаром. Одноклассники избегали общения с ним, своим видом выказывая ему презрение. Конечно не все в одинаковой степени. Но эта противная Сашка, будто вообще перестала его замечать. Только Гриня и его преданная «мафия» проявляли к Трухачеву живой, неподдельный интерес. Каждое утро, на первой же перемене они почти силком тащили мальчика в полутемный коридор, к спортзалу, где беззастенчиво обыгрывали вчистую, вытрясая всю карманную мелочь. Виталик пробовал возмущаться, но тут же получал тычок в бок или окрик для острастки. Оказать достойное сопротивление ни хватало смелости. Он, конечно, понимал, что влип в нехорошую историю. Что должен был бы проявить волю и твердо сказать «Нет!». Подраться, в конце концов. Но здравые рассуждения всегда оседали на уровне фантазий. Действительность же оказывалась: трусливой, печальной, и подавленной. От этого Виталик страдал вдвойне. Он даже похудел. Чем довел до паники чадолюбивую маму, заподозрившую наличие у ребенка целого букета разнообразных заболеваний самым безвредным из которых считался авитаминоз. Виталик стал замкнутым, часами сидел у себя в комнате и фантазировал, а ещё – рисовал. Откуда что взялось? В нем внезапно проснулись способности к портретной графике. И просиживал он вечера напролет, малюя женские фигурки и профили. Да ещё коней, только все больше почему – то с девичьими лицами и заплетенными в косы гривами. В другой ситуации эта тяга ребенка к творчеству только обрадовала бы маму, но теперь она пугала и настораживала чуткое материнское сердце.

Зимним утром, когда на улице темно, идти в школу совсем не хочется. Виталик проснулся с тяжелым чувством, обещающим очередную серию кошмаров.

«Может прикинуться больным?» – засверкал в мозгу спасительный лучик. «Нет. Вряд ли удастся. Только позавчера притворялся. Да и на прошлой неделе два дня пропустил. Придется идти» – безрадостно вздохнул он.

– Зайчик. Возьми тридцать копеек. Поешь дополнительно. Купи себе булочку и обязательно запей ее горячим чаем. Ну почему зайчик такой грустный? – суетилась в прихожей Трухачева – мама.

– Угу. – Кивнул расстроенный «зайчик» подставляя ладонь под звенящую мелочь.

– Не трать деньги на мороженое. Купи лучше «пингвинчика»…. Или даже два….

– Угу – согласно кивнул отпрыск, и незаметно для матери сунул деньги в карман своей старой спортивной куртки висевшей тут же в шкафу рядом с зимним пальто. Уже затворяя дверь «Зайчик» решительно произнес – Вот Вам! А не деньги!

– Что? Заинька!? – переспросила мама, но ответом ей был лишь топот ног по лестнице.

Трухачев опаздывал. По дороге к школе нужно было перейти по небольшому мосту даже в лютые морозы не замерзавшую, речушку, послушно транспортировавшую в далекий и неведомый океан отходы производства местного химзавода.

Съёжившись от холода, он бежал к мосту, срезая угол, по протоптанной тропинке вдоль небольшой лесополосы. Уж вот он и мостик. И тут Виталик неожиданно натолкнулся на препятствие.

– Ой!

Прямо на тропинке два здоровых «верзилы» мутузили местного «мафиози» игорного бизнеса Гриню. Гриня выглядел совсем не так грозно как обычно и отнюдь не презентабельно. Он от природы был не высок ростом, а тут, казалось, сжался в комок.

«Класса из восьмого, девятого» – подумал Трухачев о «верзилах», больше он ничего подумать не успел.

– Артур я вечером отдам! Вот! Он мне денег должен! У него возьмите, – плаксивым голосом затараторил Гриня, указывая пальцем в сторону Виталика.

– Давай все что есть, – скалой придвинулся к Трухачеву тот, которого Гриня только что назвал Артуром.

– У меня ничего нет – испуганно отшатнулся Виталик.

– Выворачивай карманы.

Снова липкий страх сковал Виталика с ног до головы. Подчиняясь наглым требованиям «верзилы» он вывернул карманы пальто и брюк. Пришлось даже расстегнуть пуговицы пальто, чтобы бандиты смогли проверить содержимое школьной курточки.

– Портфель! – потребовал Артур.

Выхватив его из рук Виталика, он стал методично выбрасывать тетради, книги, ручки. Все полетело прямо в «химическую» реку. Убедившись в тщетности поисков «верзилы» отвесили Виталику с Гриней по смачному пинку в заднее место и пригрозив последнему:

– Рыжий! Чтобы к вечеру должок вернул! Иначе морду набьем, – побежали в противоположном от школы направлении.

Немного оклемавшись, друзья по несчастью утерли сопли и слезы. Попытались собрать раскиданные вещи. Да куда там. Из всего имущества удалось достать мокрый грязный портфель, порванную тетрадь и пару карандашей из набора. Остальное унесла или поглотила «химическая» река.

– Что теперь будет?! – снова заплакал Виталик, – Разбойники! Пусть мне все новое покупают!

– А ты их знаешь? Я нет! – охладил возмущенный пыл Трухачева Гриня – Уж лучше скажем, что по дороге на тебя напал и ограбил здоровенный дядька в ватнике. Все, что было в портфеле – отобрал. Или, что портфель за машину зацепился и уехал вместе с ней. Эта мысль – клевая! А то побьют. Сильно побьют…. И не раз!

Виталик молчал. Только всхлипывал иногда.

– Пошли. В подъезде посидим. В трусилку сыграем. На урок мы уже опоздали.

– Денег нет, – удивился Виталик

– Я тебе в долг дам.

Виталик заплакал от обиды, схватил пустой ни застегнутый портфель и побежал в сторону школы.

– … толстый …поиграем… прежний долг прощу – уже на мосту донес до него ветер обрывки фразы. Но Виталик ни хотел больше общаться с этим подлецом Гриней.

В вестибюле здания школы Трухачев растерялся. С одной стороны без книжек и тетрадей на уроках ему было делать нечего. С другой стороны как послушный ученик занятия пропустить он не имел права. Помявшись немного в гардеробе, мальчик решился: «Пойду!».

И надо же такому случится. Прямо у дверей классной комнаты, его остановил грозный окрик бдительного директора:

– Ученик! Ты, по какой причине?!

Директор имел в «народе» прозвище «Генерал». Про «Генерала» ходили разнообразные слухи. В общем, ничего необычного: в младших классах искренне верили, например, что он бывший Карабас Барабас, школьники постарше утверждали, что директор законспирированный Гудвин. Великий и ужасный. Мнения старшеклассников разделились, одни говорили, что их «Генерал» – тайный агент «папаша Мюллер», другие, загадочно улыбаясь, утверждали, что доподлинно известно – директор никто иной, как легендарный и бескомпромиссный, пардон, Лука Мудищев, жизнеописание которого начато ещё фривольным поэтом Барковым.

Скорее всего, правы были и те, и другие, и третьи. Поскольку «Генерал» будучи отставным полковником, прошедшим боевые действия, воинские гарнизоны, академию генштаба, преподавание в военном училище, был действительно человеком суровым, требовательным и бескомпромиссным. А уж, какой только карабасины – барабасины он в своей жизни ни повидал и ни изведал….

– Ученик! Ты, по какой причине опаздываешь на занятия?! Ты, из какого класса?

Виталик потерял дар речи. Только и смог ватной рукой указать в направлении кабинета.

– Ты, почему нарушаешь общественную дисциплину? Ты знаешь, что наши враги ждут, не дождутся того момента, когда ты расслабишься?! – твердым голосом отчеканил директор, стоя перед Виталиком по стойке «смирно».

Виталику стало страшно, за себя, за маму, за родную страну.

– Ты, по какой причине опоздал на занятия?

– Проспал, – не зная, что придумать, дрожащим голосом соврал Виталик

Могучая директорская ладонь опустилась на плечо. Настойчиво и требовательно пододвинула мальчика к двери кабинета. Виталик стоял: ни жив, ни мертв. Он даже не понял, каким образом оказался внутри классной комнаты.

– Ваш? – грозно спросил «Генерал» у Елены Анатольевны.

– Да…а – дрогнул голос молоденькой учительницы

– Дети! Перед вами редкий экземпляр дезертира и разгельдяя. Он бросил свой пост. Проспал его! А если бы была война? Посмотрите! Разве может такой человек стать настоящим советским пионером? Потом стать комсомольцем, а потом гражданином!?

Дети опустили глаза и вжались в парты. Им явственно представилось, что вот сейчас из-за плеча директора волшебным образом упадет на пол громадная черная борода, в руках его окажется длинная плетка, и свист ее разрежет воздух печальным криком.

– Пипец кролику! – злорадно прошептала Светка с соседней парты.

Сашке стало очень жалко, маленького, в одно мгновение похудевшего, дрожащего и всхлипывающего Трухачева.

– Ученик! Почему у тебя такой неопрятный вид? Разве так должен выглядеть советский школьник? Портфель расстегнут, – выхватил из рук Виталика его пустой саквояж директор – В портфеле я уверен – беспорядок.

Директор откинул крышку, побледнел, потом позеленел и, наконец, выдохнул:

– Где тетради? Где книги? Где дневник?

– Потерял – прошептал раздавленный Виталик

– Что?!… – в свою очередь на мгновение потерял дар речи директор.

– Громче говори. Чтобы все слышали.

– Потерял.

– Твои товарищи не слышат!

Но Виталик замолчал окончательно и бесповоротно. Замолчал как партизан. Навеки.

– Дети! – трагически закатил глаза к небу директор, – Этот человек потерял самое святое, что есть у советского школьника. Дневник! Дневник для ученика – все равно, что знамя для солдата! А вы знаете, что делают с солдатами потерявшими дневн…. Виноват. Потерявшими боевое знамя?!

– Не пускают в столовую, – брякнула Светка, и по классу покатился нервный смешок.

– Нет, дети! Таких солдат расстреливают, – опустил взгляд на пол директор, словно пригвоздил к нему нерадивого солдата.

– А этот … ученик. Теперь уже, наверное, бывший, – решил по полной программе воспитывать «злостного нарушителя» директор, – потерял свое знамя! Я буду вынужден исключить его из школы. Позор. Он подвел вашу учительницу, подвел ваш коллектив, подвел меня….

Возможно, Mon General ещё долго распространялся бы на эту тему, если бы неожиданно, в наступившей паузе все явственно ни услышали, характерный шум струившейся жидкости.

Внимательные взгляды школьников как по команде отреагировали на звук и уперлись в Трухачева. Он стоял в луже. Такой маленький, испуганный и беззащитный как котенок.

На штанишках прямо от области ширинки вниз явственно просматривались мокрые пятна. Ветерок оживления загулял по классу, срывая взволнованный шепот в редкие смешки

От жалости у Сашки сжалось сердце.

Директор, сообразив видимо, что явно перегнул палку, стал искать педагогичный выход из создавшейся ситуации:

– Хгы-хгы! Правда возможен вариант, когда кто-то из товарищей этого … нарушителя дисциплины возьмет над ним шефство, – с надеждой окинул директор взглядом внимательно разглядывавших крышки своих парт учеников.

– Возьмет… так сказать… товарища на поруки…

Пауза затягивалась и тут, неожиданно для всех в тишине, раздался звенящий от волнения голос Сашки:

– Я возьму шефство! Только не выгоняйте его,… пожалуйста.

Когда Сашка, пунцовая как рак оправилась от волнения и подняла глаза, два десятка удивленных взглядов одноклассников с тревогой вопрошали «Уж не заболела ли?», но все они утонули во взгляде одном: полном благодарности и собачьей преданности….

Учительская была почти пуста. У окна, сидя за столом, дремала пожилая географичка Евдокия Петровна да молоденькая «химичка» Марина лениво поливала цветы. Марине было скучно. Ужасно скучно! Человеку ведь нужно как-то скоротать время, если впереди у него, до посещения парикмахерской, целый час. В присутствии Евдокии Петровны скука грозила перерасти просто в смертную тоску. О чем с ней говорить? Не будешь же старой перечнице рассказывать о том, какие шикарные трусики тебе удалось урвать по блату! А так хочется поделиться радостью. Хоть цветам рассказывай. Марина вся извелась. На её счастье открылась дверь и в комнату впорхнула учительница младших классов Леночка Соколова.

– Ленка! Рассказывай как ты?! – набросилась Марина на подругу точно клоп на свеженького клиента. – Как дела?

– Ой, Марин! Этот Трухачев меня просто достал!

– У тебя новый?! – Изумилась Марина – А как же Виктор?

– Причем здесь Виктор? – В ответ удивилась Лена, – Да и никакой он не новый! Он у меня с первого класса учится. Представляешь? Учиться перестал, занятия прогуливает, одноклассникам грубит, а сегодня…

– Ты об учениках? Плюнь Ленка! Отработала и забыла. Я тебя о делах на личном фронте спрашиваю. Как у тебя с этим?… Спортсменом…. С Виктором?

Лена опасливо посмотрела в сторону «спящей» географички. Маринка пренебрежительно кивнула мол «Да бог с ней!».

– Не важно, – понизила голос почти до шепота Елена, – Раньше казалось – такой парень! Умница. Красавец. Цветы дарил. В парк…, в кино…. А сейчас – словно подменили. Знаешь, что он мне в прошлое воскресение выдал: «Для меня – главное мои друзья! А ты для меня на втором плане». Представляешь? В общем – слышать о нем больше не хочу! Забыли. Как я могла ошибиться? Полюбить такого?! Не пойму.

Марина довольная тем обстоятельством, что этикет соблюден, подруга выслушана, собралась, уж поделиться собственной радостью, уж и рот открыла, только неожиданно от окна, там, где дремала до времени пожилая учительница, сентиментальный, грустный голос произнес:

– Ах, девочки, девочки. Не зря в народе говорят «От любви до ненависти – один шаг»

Девушки смутились. Извиняясь и пряча глаза, они разбежались по углам.

– Да! От любви до ненависти – один шаг! – Философски прищурив один глаз, рассеянно посмотрела в окно Евдокия Петровна, – Но тогда что же получается? От ненависти до любви….