Читать книгу 1962. Хрущев. Кеннеди. Кастро. Как мир чуть не погиб - Вячеслав Никонов - Страница 6

Администрация Эйзенхауэра, в которой госсекретарем стал Джон Фостер Даллес, старший брат главы ЦРУ Аллена Даллеса, была жестким оппонентом. США по-прежнему оставались на гребне экономического могущества и рассчитывали переделать весь мир по собственному образцу, остановив распространение коммунистических идей по планете.

В своей инаугурационной речи президент заявил, что видит свое предназначение в борьбе за освобождение и безопасность «всего мира… рисовода Бирмы и производителя пшеницы в Айове, пастуха в Южной Италии и жителя Андских гор»[81].

Своего апогея достигает «маккартизм». В общей сложности 10 млн. человек прошли проверку по различным программам «лояльности», и только из государственных органов к середине 1954 года были уволены около 7 тысяч служащих. Компартию США законом объявили «агентом иностранной враждебной державы» и лишили прав политической организации.

Госсекретарь Даллес, писал американский историк Дэниел Макинерни, «будучи строгим моралистом и глубоко религиозным человеком, трактовал окружающий мир как арену борьбы двух начал – добра и зла. И он намеревался не просто сдерживать врагов (понимай: силы зла), а нанести им сокрушительное поражение. Идея простого сдерживания коммунизма не удовлетворяла Даллеса, он мечтал полностью “низложить” коммунизм и “освободить” порабощенные народы»[82].

На смену стратегии сдерживания коммунизма приходила доктрина «освобождения», подкрепляемая расширением американского военного присутствия, массированным экономическим и культурным натиском. Республиканская администрация добавила методы пропагандистского, психологического воздействия – усилиями радиостанции «Свободная Европа», эмигрантских организаций и т. д.

Приверженность идеям «глобальной ответственности» США в полной мере отразилась в теории «вакуума сил». Согласно ей, в тех районах мира, откуда в результате национально-освободительной борьбы были изгнаны «старые» колониальные империи, образуются пустоты, которые призваны заполнить США. Эта теория легла в основу «доктрины Эйзенхауэра».

Аллен Даллес объяснял логику американской политики: «Ставя в международных отношениях силу выше права, коммунисты вынуждают нас принимать меры к отражению их агрессивных акций, где затрагиваются наши жизненные интересы. Обращения к их разуму и заклинания соблюдать принципы международного права на коммунистов не действуют. А мы не можем чувствовать себя в безопасности, если позволим Советам и их сателлитам использовать тактику “салями”, широко разрекламированную Ракоши в Венгрии, когда у свободного мира отбирают одну небольшую часть территории за другой, словно аккуратно нарезав колбасу на тонкие кусочки. Более того, мы не можем согласиться с мыслью о том, что в случае “освобождения” коммунистами по советскому рецепту какой-либо территории она навечно останется за пределами свободного мира и потеряет возможность когда-нибудь вырваться из коммунистической империи»[83].

Против СССР и его союзников действовали все более жесткие экономические санкции. И не исключалось применение против СССР ядерного оружия.

«Моим чувством всегда было и остается сейчас, – писал Эйзенхауэр в мемуарах, – что для Соединенных Штатов было бы невозможным выполнять военные обязательства, которые мы на себя приняли по всему миру (не рискуя превратиться в государство гарнизонного типа), если бы мы не владели атомным оружием и не применяли его, когда это необходимо»[84].

На инструктаже, проведенном командованием стратегической авиации (КСА) в марте 1953 года, предполагалась возможность задействования для одновременного нападения на СССР 150 бомбардировщиков Б-36 и 585 бомбардировщиков Б-47 с европейских, азиатских и американских баз, которые могли бы пустить в ход 600–750 бомб для подавления станций раннего предупреждения. Советский Союз должен был стать «грудой дымящихся и зараженных радиацией руин»[85].

Уверенность в преимуществе в ядерном вооружении и авиационных средствах его доставки лежала в основе принятия доктрины «массированного возмездия», которую Даллес впервые изложил 12 января 1954 года: «Основным является решение полагаться главным образом на большую способность к мгновенному ответному удару средствами и в местах по нашему собственному выбору»[86].

То есть речь шла о том, чтобы в случае любого конфликта с Советским Союзом или Китаем в любой точке земного шара немедленно прибегать к массированному ядерному удару по СССР или КНР. «В климате, который царил в администрации Эйзенхауэра, было сложно выдвинуть предложения об ограниченной войне, чтобы это удовлетворило людей, принимающих решения. Ограниченная война предполагала Корею, идея, которая отвергалась и официальными лицами, и общественностью»[87], – замечал генерал Максвелл Тейлор, возглавлявший тогда штаб сухопутных сил США.

Доктрина «массированного возмездия» имела для СССР тот плюс, что сильно пугала европейцев, на что обращал внимание подававший большие надежды молодой политолог Генри Киссинджер: «Поскольку наша военная доктрина угрожает превратить любую войну во всеобщую ядерную, она неизбежно глубоко тревожит наших союзников, затрагивая либо их права, либо их жизненные интересы, и они делают все возможное, чтобы помешать нам предпринять какие бы то ни было действия, чреватые втягиванием их в конфликт»[88].

Тем не менее доктрина «массированного возмездия» была включена в стратегическую концепцию НАТО (МС 14/2, принятую Североатлантическим советом в мае 1957 года), которая призывала к полномасштабному ядерному ответу на любую советскую атаку, независимо от того, собиралась ли Москва применять ядерное оружие или нет[89].

В 1956 году Джон Фостер Даллес охарактеризует американскую стратегию в 1950-е годы как «балансирование на грани войны».

Резко возросла активность спецслужб. Принятый в декабре 1954 года документ СНБ-5412 разъяснял полномочия ЦРУ при проведении операций по «шпионажу и контрразведке за рубежом»: «создание и использование в своих целях трудноразрешимых проблем для международного коммунизма… дискредитация идеологии и престижа международного коммунизма и уменьшение силы его партий и других элементов… сокращение международного коммунистического контроля над любыми районами мира… создание подпольного сопротивления и содействие тайным и партизанским операциям, обеспечение активности этих сил в случае войны». Все «тайные операции» рекомендовалось проводить с таким расчетом, чтобы «ответственность за них правительства США не была явной… и в случае обнаружения правительство Соединенных Штатов могло с правдоподобностью отрицать какую-либо ответственность за них». В качестве методов подобных операций СНБ-5412 предлагал использовать «пропаганду; политические действия; экономическую войну; превентивные прямые действия, включая саботаж и контрсаботаж, меры по разрушению и поощрению к эмиграции; подрывную деятельность против враждебных государств или групп, включая помощь подпольному сопротивлению, партизанским и эмигрантским группам; поддержку националистических и антикоммунистических элементов… планы и операции клеветы»[90].

Директивы СНБ претворялись в жизнь, во многом предвосхищая те операции, которые Соединенные Штаты будут осуществлять на Кубе после победы там революции во главе с Фиделем Кастро. Биограф Эйзенхауэра Стивен Амброз писал: «Под непосредственным управлением Аллена Даллеса и при поддержке Эйзенхауэра ЦРУ осуществляло тайные операции по всему миру. Наиболее успешными и яркими были операции в Иране в 1953 году и в Гватемале в 1954 году, а некоторые, как, например, в Венгрии в 1956 году, закончились полным провалом. Тем не менее тайные операции оставались чуть ли не главным оружием Эйзенхауэра в “холодной войне”»[91].

Аллен Даллес авторитетно подтверждал свое участие: «Мосаддык в Иране и Арбенс в Гватемале пришли к власти нормальным путем, а не в результате государственного переворота… Поначалу и тот и другой скрывали намерение открыть доступ коммунистам в свои страны. Когда же такие цели стали очевидными, мы оказали поддержку антикоммунистическим элементам в обеих странах. В первом случае – лицам, поддерживавшим шаха, в другом – группе гватемальских патриотов. Все сошло удачно, и коммунистическая опасность была устранена. Правда, правительства, находившиеся у власти в Иране и Гватемале, формально не просили нас о помощи»[92].

Соединенные Штаты также заметно расширяли сеть своих военно-политических союзов, ничуть не скрывая их антисоветскую направленность.

Известный историк Пол Кеннеди справедливо замечал: «С расширением членства в НАТО в 1950-е годы США фактически пообещали “защищать почти всю Европу и даже некоторые части Ближнего Востока – от Шпицбергена до Берлинской стены и до восточных границ Турции”».

Однако это было лишь началом американского перенапряжения сил. Пакт Рио и особое отношение с Канадой означали, что США взяли на себя ответственность по обороне всего западного полушария. Тихоокеанский пакт безопасности (АНЗЮС) добавил обязательства в юго-западной части Тихого океана. Конфронтация с Восточной Азией в начале 1950-х годов привела к подписанию нескольких двусторонних соглашений, по которым США обязались помогать странам тихоокеанского региона – Японии, Южной Корее, Тайваню и Филиппинам. В 1954 году они были подкреплены учреждением СЕАТО (Организация договора Юго-Восточной Азии), по которому США вместе с Великобританией, Францией, Австралией, Новой Зеландией, Филиппинами, Пакистаном и Таиландом пообещали взаимную поддержку для отражения агрессии в этом регионе.

На Ближнем Востоке США выступили главным инициатором еще одной региональной организации – Багдадского пакта 1955 года (позже превратившегося в Организацию центрального договора), в рамках которого Великобритания, Турция, Ирак, Иран и Пакистан объединились против подрывной деятельности и нападения. В других частях Ближнего Востока США заключали или готовили особые соглашения с Израилем, Саудовской Аравией и Иорданией – либо из-за прочных иудео-американских связей, либо в соответствии с «доктриной Эйзенхауэра» (1957), предполагавшей помощь арабским государствам[93].

В результате «пактомании Даллеса» США оказались во главе четырех военно-политических блоков, охватывавших кроме них самих еще 39 стран мира, не считая множества двусторонних военных договоров. Расширялась система военных баз, из предназначения которых в США не делали большого секрета: «Европейские и азиатские базы были особенно важны в 1950-е годы, поскольку представляли собой форпосты, с которых американские стратегические бомбардировщики могли наносить удары по сердцевине коммунистического монолита»[94], – замечали американские аналитики.

Вместе с тем в отношениях между СССР и Западом в 1950-е годы были заметны и некоторые позитивные подвижки.

После смерти Сталина разворот в советской внешней политике произошел достаточно резко, и инициатором его выступал МИД во главе с Молотовым. Этот курс пользовался поддержкой всего состава Президиума ЦК и был реализован задолго до того, как Хрущев стал хоть как-то интересоваться вопросами внешней политики[95].

Соцстранам – которых, конечно, не предполагали спускать с короткого поводка – был рекомендован резкий политический маневр, который должны были повторить шедшие в Москве перемены: переориентация на производство товаров широкого потребления, проведение широкой политической амнистии и т. п.

Произошла демилитаризация системы советского управления в Восточной Германии и Австрии.

Летом 1953 г. были сделаны первые шаги к нормализации межгосударственных отношений с Югославией.

Уже через две недели после смерти Сталина – 19 марта 1953 года – правительство СССР утвердило курс на прекращение войны на Корейском полуострове. Со своей стороны, главнокомандующий американскими войсками в Корее генерал Риджуэй утверждал, что наступление на север, к границам Манчжурии обойдется США в 350–400 тысяч убитыми и ранеными.

В июле 1953 года соглашение о перемирии было подписано. 31 июля войска двух коалиций, демонтировав оборонительные сооружения, отошли от линии непосредственного боевого соприкосновения на 2 км, образовав таким образом демилитаризованную зону шириной в 4 км вдоль всей границы КНДР и Республики Корея – в 62 км от Сеула и в 215 км от Пхеньяна[96].

СССР восстановил дипломатические отношения с Грецией, отказался от территориальных притязаний к Турции. За один 1953 год были заключены торговые договоры с 13-ю странами, среди которых были не только Франция, Швеция, Дания, Норвегия, но также Иран и становившаяся важным партнером Москвы Индия. СССР активно поддержал инициативы создания Движения неприсоединения, у истоков которого стояли индийский премьер Джавахарлал Неру и индонезийский президент Сукарно.

Центральным вопросом в отношениях Москвы и Запада оставался германский. По советскому плану Германия должна была стать единым миролюбивым и демократическим государством, что предполагалось достичь путем переговоров о заключении мирного договора, который гарантировал бы нейтральный, внеблоковый статус страны; союзные оккупационные войска подлежали выводу. Западный план включал требования проведения общегерманских свободных выборов и признания права Германии вступать в любые организации, в том числе и в НАТО.

Признаки перелома тенденции к конфронтации были заметны на Берлинском совещании министров иностранных дел СССР, Великобритании, США и Франции в январе-феврале 1954 года, где Молотов выступил с инициативой создания общеевропейской системы коллективной безопасности. В заявлении советского правительства от 31 марта 1954 года была высказана идея возможного членства СССР в НАТО.

В апреле-мае 1954 года на Женевском совещании по вопросам урегулирования в Индокитае с участием министров иностранных дел Советского Союза, США, Великобритании, Франции, Китая было достигнуто соглашение о прекращении военных действий во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже. Правда, Даллес демонстративно покинул конференцию, не подписав итогового документа и заявив, что США будут «уважать» ее итоги, но не более того.

Наметилась перспектива первых шагов по контролю над ядерной сферой в декабре 1954 года. Генассамблея ООН приняла резолюцию об учреждении Международного агентства по контролю за атомной энергией (МАГАТЭ).

В это время Хрущев счел себя готовым к тому, чтобы лично вступить на международную арену. Поводы появились в связи с контактами по партийной линии.

В августе 1954 года в Москву – проездом в Китай – прибыла делегация лейбористской партии во главе с Клементом Эттли и Эньюрином Бивеном. Англичане дали очень высокие оценки интеллекту и аргументации Маленкова. Но Хрущев вызвал, мягко говоря, недоумение. На английского посла в Москве Хейтера он произвел впечатление человека, «невоспитанного, нахального, болтливого, невыдержанного, ужасающе невежественного в вопросах внешней политики». «Быстрый, но не умный, – суммировал Хейтер, – как молодой бычок, который, если ему указать направление, непременно достигнет свой цели, снося все на своем пути»[97].

При Сталине за рубеж из высшего руководства выезжали в основном только Молотов и Микоян. Сам Сталин на посту Генсека ездил только в Тегеран и Потсдам. Теперь уже Хрущев и его коллеги с азартом неофитов бросились осваивать новую для себя сферу, не испытывая необходимости в какой-либо профессиональной поддержке.

Постепенно Хрущев освоился, позволяя потоку сознания литься по любой проблеме. Импровизации на внешнеполитические темы стали представлять настоящий кошмар для МИДа, особенно когда на выступлении присутствовали иностранные корреспонденты, немедленно передававшие на ленты все более новые и все более смелые внешнеполитические инициативы первого секретаря с использованием все более залихватской лексики. При этом поначалу трудно было предположить, что Хрущев проявит не бо́льшую терпимость к чужому мнению, чем его предшественник.

Из партийного аппарата пошла атака на Маленкова за бюрократизм в правительственных органах, и на январском пленуме ЦК 1955 г. он был снят с поста Председателя Правительства. Премьером стал Булганин. Затем удар был нанесен по Молотову, которого сначала обвинили в ошибках в теории социализма, а затем – в противодействии полной нормализации отношений с Югославией.

В 1955 году, пренебрегая позицией Франции, американцы взяли курс на интеграцию ФРГ в НАТО. США помогали Западной Германии в создании ядерной промышленности, поставляя ядерное топливо, специальное исследовательское оборудование и готовя кадры.

В Москве началась работа по подготовке концепции договора о коллективной обороне. Вторая конференция восточноевропейских стран прошла в Варшаве 11–14 мая 1955 года после того, как боннский парламент ратифицировал соглашение о вступлении Западной Германии в НАТО. Организация Варшавского договора стала альтернативой НАТО.

«Создавая этот пакт, мы хотели оказать давление на Запад и показать, что с социалистическими странами нельзя разговаривать языком силы, такие времена давно прошли. Если вы создали военный блок НАТО, то мы в ответ создаем Организацию Варшавского договора… Предлагали много раз (и в беседах с государственными деятелями Запада, и в официальных документах) ликвидировать наш Варшавский пакт, если Запад ликвидирует НАТО»[98], – утверждал Хрущев. Заключительная статья Варшавского договора действительно гласила, что он утратит свою силу в случае создания в Европе системы коллективной безопасности.

25 января 1955 года указом Президиума Верховного Совета было прекращено состояние войны между СССР и Германией. В ходе советско-австрийских переговоров в Москве 12–15 апреля были сняты спорные вопросы о правах СССР на бывшую германскую собственность в Австрии, а Кремль дал «добро» на вывод из Австрии всех оккупационных войск и подписание Государственного договора. Австрийский премьер вспоминал слова Хрущева: «Вы знаете, господин Рааб, это первый раз в моей жизни, когда я сижу рядом с настоящим капиталистом»[99]. 15 мая в венском дворце Бельведер Молотов – вместе с коллегами из США, Англии, Франции и Австрии – поставил свою подпись под договором о восстановлении независимой и демократической Австрии.

Только в середине 1955 года, когда Западная Германия была принята в НАТО и в ответ образовалась ОВД, СССР окончательно примет концепцию «двух Германий», отказавшись от идеи воссоединения страны. Тогда Советским Союзом была выдвинута идея созыва совещания на высшем уровне в Женеве в целях улучшения международной атмосферы и обсуждения осложнявших ее спорных проблем.