Читать книгу «Корабль дураков», или Беседы с корифеями философии - Вячеслав Сорокин - Страница 3

Мне было шестнадцать и тянуло к философии. В городской библиотеке я обнаружил целую полку классиков. Это тогда, больше шестидесяти лет назад, означало: Маркс, Энгельс, Ленин. Но к ним меня как раз не тянуло. «А что у вас есть ещё? Этих я уже читал», – соврал я. Своим вопросом я девушку озадачил. Она, видимо, не представляла себе, что могут быть ещё какие-то классики философии, кроме этих. Полка с этими стояла на самом виду. К ней никто никогда не подходил.

Пришлось взяться за них. Так я стал первым, кто стал подходить к этой полке. Мне удивлялись. Я стал достопримечательностью. «Капитал» был тёмен, а вот «Анти-Дюринг» и «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» были понятны и даже занимательны. Уже много лет спустя я понял, как мне тогда повезло. Не будь этой полки… А с чего начинать знакомство с философией, не так важно. Впрочем, одно золотое правило должно быть высечено над входом всех библиотек: не начинать его с «Капитала» Маркса и с немецкой классической философии. Сколько пытливых юношей, может быть, потенциально выдающихся мыслителей, навсегда прониклись отвращением к философии только потому, что первой открытой ими книгой были «Капитал» или «Наука логики» Гегеля! Но мне повезло: одним из первых моих наставников стал Энгельс, пишущий легко и понятно. И сразу ясно, что со многим не можешь согласиться, а это делает чтение ещё увлекательнее. Впрочем, уже до Энгельса были интересные знакомства: Спенсер, Вольтер, Руссо, Беркли. Беркли пришлось украсть. Он каким-то чудом оказался в библиотеке. Оставить его там было бы непростительным легкомыслием. Из всех перечисленных авторов Энгельс писал хуже всех. Это мне, шестнадцатилетнему, сразу бросилось в глаза.

Уйдя с головой в «Анти-Дюринг», дошёл я, наконец, до места, на котором застрял. Не понимаю – и объяснить мне некому. Как возможно, чтобы летящая стрела на самом деле покоилась, а Ахиллес не мог догнать черепаху? А ещё «быстроногий»! Интересна была уже сама непостижимость движения, но ещё интереснее было объяснение, которое давал Энгельс:

Движение само есть противоречие; уже простое механическое перемещение может осуществиться лишь в силу того, что тело в один и тот же момент времени находится в данном месте и одновременно – в другом, что оно находится в одном и том же месте и не находится в нем[2].

«Что за чушь?» – подумалось мне, и подумалось бы каждому. Быстро выяснилось, что это объяснение не Энгельса, а Гегеля, и что Ленин с ним согласен. Объяснение пришлось мне не по душе. Зато по душе пришлись слова Дюринга, вызвавшие ярость Энгельса:

Первое и важнейшее положение об основных логических свой ствах бытия касается исключения противоречия. Противоречивое представляет собой такую категорию, которая может относиться только к комбинации мыслей, но никак не к действительности. В вещах нет никаких противоречий, или, иными словами, противоречие, полагаемое реальным, само является верхом бессмыслицы…[3]

Казалось бы, всё верно и спорить не о чем. Но Энгельс, вместо того чтобы согласиться с Дюрингом, излил на него потоки ругани, что мне показалось странным и не понравилось. И вообще было чувство, что Дюринг умнее Энгельса. Позже с таким же чувством, что критикуемый умнее критика, я читал «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина: сплошь площадная брань в адрес выдающихся, неординарных мыслителей, очевидно превосходящих автора «Материализма и эмпириокритицизма» уровнем интеллекта. И это те самые два произведения, без которых не было бы «диалектического материализма», основы основ марксизма! Я попытался найти решение (!) для парадокса Зенона – не вышло. Зато обнаружил ошибку в рассуждении Гегеля и удивился: ошибка у всех на виду, а Энгельс и Ленин её не заметили. А потом начались годы учёбы в университете – увы, на филологическом факультете, – и я забыл про сделанное открытие. Вспомнил о нём уже на четвёртом курсе – уже и политэкономия, и диамат и истмат были позади, – написал статью и послал её в журнал «Вопросы философии». Статья представляла собой критический разбор аргументации Гегеля, а об Энгельсе и Ленине пришлось умолчать. Как они теперь будут выкручиваться, думал я. Что ответят? Ведь чёрным по белому доказано: Гегель не прав. А значит, и Энгельс с Лениным. Ответили мне вот что:

23 января 1964 г.

Уважаемый тов. Сорокин!

Возвращаем Вашу статью «К проблеме движения». Она не может быть опубликована в журнале по следующим причинам: Вы называете концепцию движения Гегеля абсурдной (стр. 2), «нелепым построением» (стр. 7). Между тем В. И. Ленин в «Философских тетрадях» оценивает гегелевскую концепцию движения несколько иначе. …Вы фактически выступаете против диалектического понимания движения. С этим связано Ваше предубеждение против закона противоречия (стр. 6–7). …Вопрос о том, как же происходит движение, остаётся Вами не рассмотренным. Вы сами пишете, что «на этот вопрос мы столь же мало можем ответить сегодня, сколь мало мог ответить на него тот, кто впервые задумался над ним» (стр. 5). Но здесь же критикуете диалектическое понимание движения, развитое, кстати, не только Гегелем, но и Ф. Энгельсом и В. И. Лениным.

Рукопись возвращаем.

С уважением (И. В. Блауберг)

Ответственный секретарь

Вот так они «выкрутились». Но это ещё не всё: спустя шесть месяцев в «Вопросах философии» (№ 7) появилась апологетическая статья С. П. Дуделя о концепции движения Гегеля и, стало быть, Энгельса и Ленина. То есть Блауберг, зная, что существует опровержение этой концепции, с лёгкой душой отдал десять страниц журнала под демагогию. Это было моё первое знакомство с корифеями отечественной философии и нравами, царящими на отечественном философском Олимпе.

Мой аргумент против «диалектического понимания движения» был прост: вещь движется не только в пространстве, но и во времени, перемещаясь из одного момента времени в другой. И если при своём движении в пространстве она, как полагает Гегель, никогда не занимает то же место, но одновременно находится и не находится в данном месте, нужно признать, что она и при своём движении во времени никогда не находится в том же моменте времени. Но в таком случае абсурдно считать, что вещь в тот же момент времени и находится, и не находится в данном месте пространства: само понятие «данный момент времени» оказывается по отношению к движущейся вещи абсурдным, поскольку движущаяся во времени вещь – согласно логике Гегеля – не может находиться в одном моменте времени.

Только годы спустя мне стало ясно, что «диалектическое понимание движения» составляет самую сердцевину той системы непроглядных хитросплетений мысли, которая была возведена вокруг логических понятий Гегеля отечественными марксистами под названием диалектическая логика. Диалектическая логика хороша тем, что можно утверждать едва ли не всё что угодно. Критерии и каноны расплывчаты, и не в чем тебя, как автора, упрекнуть. Аристотелевскую логику марксисты объявили «низшей ступенью» новой, высшей, диалектической логики. И сколько же было сломано копий вокруг этого понятия! В марксизме, как в христианстве, есть положения, которые выше разумения. Поневоле проникаешься к ним пиететом, а заодно и к тем, кто в этом разбирается. Лишь позже открываешь: в этом не разбирается никто.

Центральное понятие «диалектической логики» – диалектическое противоречие. Это то самое таинственное противоречие, когда ты, сказав, что корова одновременно мычит и не мычит, можешь оказаться прав! Особенно преуспел в изыскании доказательств в пользу возможности диалектического противоречия Э. Ильенков; но не остались в стороне и Л. Митрохин, Т. Ойзерман, В. Лекторский, М. Розенталь, П. Копнин, Б. Кедров и прочие. Воистину идеализм Гегеля был для отечественных корифеев неиссякаемым источником вполне осязаемого материального благополучия!

Ильенков ссылался в своих изысканиях на Гегеля, Энгельса и Ленина. Но на Гегеля ссылаться бессмысленно, потому что о диалектических противоречиях он хотя и говорит много, во всей «Логике» есть только один конкретный пример такого рода противоречий. Знаменитый маэстро указывает… на движение как на пример диалектического противоречия. Замечательно, что один из тогдашних корифеев, печально известный проф. Э. Кольман, доносчик и интриган, позволил себе (по тем временам неслыханная дерзость!) усомниться в истинности гегелевской концепции и даже вступил в спор (!) с Энгельсом. В защиту чести последнего выступила дружина правоверных марксистов – Ильенков, Лекторский и прочие (см. «Вопросы философии», 1958, № 12). Атака Кольмана на основоположника была отбита. Отныне для всех граждан СССР должно было не подлежать сомнению, что корова, когда она мычит, одновременно не мычит.

* * *

В 1965 году в судьбе пишущего эти строки произошёл перелом, позволивший ему заняться изучением философии в таких условиях, о каких не смел мечтать ни один из отечественных «корифеев», не говоря уже о моих сверстниках, от которых меня теперь отделяло пространство в две тысячи километров. Вместо полки с Марксом, Энгельсом и Лениным в моём распоряжении оказалось сколько угодно полок, на которых Маркс, Энгельс и Ленин выглядели скромно по соседству с иными классиками и занимали – особенно двое последних – то место, какое им и положено было занимать соответственно уровню их философского дарования. Я не преминул извлечь для себя пользу из своего нового положения и в течение нескольких лет усердно штудировал авторов, доступа к которым в это время были лишены в СССР не только мои сверстники, но и «корифеи». Статья о движении была восстановлена по памяти и передана в журнал «Грани», издававшийся во Франкфурте-на-Майне. В 1966 году она была опубликована в номере 61 этого журнала с послесловием ученика Н. Лосского Сергея Левицкого, жившего тогда в США. Статья несёт на себе печать времени, а также возраста. Привожу ниже те отрывки, где вскрывается ошибка Гегеля и тем самым выбивается краеугольный камень из фундамента, на котором отечественные марксисты десятилетия возводили здание «диалектической логики».

…Опровергнуть гегелевскую концепцию кажется на первый взгляд делом нелёгким, но не потому, что она сложна, а как раз потому, что она удивительно проста: простые построения опровергать труднее, чем сложные. …Когда говорят о движении, имеют в виду обычно лишь движение в пространстве – движение пешехода мимо здания, автомобиля по шоссе… и совершенно упускают из виду, что вещь движется и во времени. …Всякое движущееся тело движется, с одной стороны, в пространстве, перемещаясь из одного места в другое, в третье и т. д.; с другой стороны, во времени, перемещаясь из одного момента времени в другой, в третий и т. д. …Это позволяет создать апорию, касающуюся движения во времени, в дополнение к апориям Зенона, относящимся к пространству: «Человек никогда не состарится». В самом деле, если человеку, напр., 30 лет, ему недостает 40 лет, чтобы достичь преклонного возраста. Но, прежде чем прожить сорок лет, он должен прожить половину этого времени – 20 лет; прежде чем прожить 20 лет, он должен прожить 10 лет и так далее. Мы никогда не получим отрезка времени, который невозможно было бы делить дальше. Коль скоро 40 лет представляют собой бесконечное количество отрезков времени различной длительности, наш тридцатилетний человек никогда не будет в состоянии прожить эти сорок лет и, следовательно, никогда не состарится.

Посмотрим теперь, что сам Гегель думает о движении во времени. «Нечто движется не потому, что оно в одном «теперь» находится здесь, в другом «теперь» – там, но потому, что оно в одном и том же «теперь» (выделено нами. – В. С.) находится и здесь и не здесь…» Итак, не признавая за вещью, движущейся в пространстве, способности находиться в одном и том же «здесь», Гегель признаёт за вещью, движущейся во времени, способность находиться в одном и том же «теперь»; не признавая за вещью, движущейся в одной идеальной среде, находиться в одном и том же месте этой среды, он признаёт за вещью, движущейся в другой идеальной среде, способность находиться в одном и том же месте этой среды. Удивительная логика![4]

И вот эта-то «удивительная логика» послужила исходным пунктом и основанием предпринимавшихся в СССР в течение почти семидесяти лет попыток создания «высшей формы логики – диалектической». Попытки эти, как и следовало ожидать, закончились провалом, что ещё до сих пор не вполне осознано. К слову сказать, в западной философии такие попытки никогда не предпринимались.