Читать книгу Причалы любви. Книга первая - Вячеслав Викторович Сукачев - Страница 15

Была уже ночь, и звезды крупно стояли над сопками, и ярко светила луна: белая, огромная, она лишь только оторвалась от еловых вершин и теперь беспомощно повисла, ничем и никем не поддерживаемая. И казалось Славику, что упадет, непременно упадет этот круглый шар и мячиком поскачет по земле, роняя холодные белые искры. И тогда полная ночь наступит в мире, и кончится жизнь, и лохматыми водорослями покроется земля, и среди этих водорослей уже вновь будет зарождаться белок… Но расстояние между вершинами деревьев и луной на глазах росло, воздух все больше насыщался холодным светом, и долгая тишина затаилась над поселком.

В скверном настроении возвращался Славик домой. Он вспомнил, как жал ему руку Охотников, как многозначительно подмигнул, и с ужасом понял, что тот посчитал его за мальчишку. В тот самый момент, когда жал руку, когда подмигивал. И это для Славика было хуже всего.

«Ерунда, – являлась соблазнительная мысль, – Груздинский преувеличивает. Может быть, у него какое-нибудь зло на Охотникова? Хотя нет. Он же его и хвалил. Как руководителя. Что же теперь делать? Вернуть вкладыши и резину? А как же машина? Будет стоять…».

В дом идти не хотелось, и он присел на крылечке. С иронией подумал, что таким вот премудростям в институте не учат, не готовят к встрече с охотниковыми, не инструктируют, как следует поступать в подобных случаях.

– Ну, леший, лапы-то не распускай! – неожиданно услышал он приглушенный Тонькин голос.

– Ух, какие мы строгие, – ответил низкий мужской голос.

Тонька засмеялась чему-то.

Они стояли, видимо, у калитки, но из-за черемухи Славику их не было видно.

– Чего торопишься? – спросил мужчина.

– Надоело штакетник подпирать.

И опять приглушенный Тонькин смешок.

Славик представил, как они там стоят, плотно сомкнувшись, как поджимает Тонька полные губы, кивком головы отбрасывает волосы за плечо, как насмешливо мерцают ее глаза, и загрустил. И впервые он почувствовал, что одинок здесь, что в свою главную жизнь леденевцы его не пускают. Что все они – одно, а он – совершенно другое, и ему никогда не стать таким же, как они. Их объединяло что-то совершенно иное, отличное от того, чем интересовался и чем жил Славик. И как бы хорошо они ни относились к нему, все равно он для них чужой, потому что не родился и не вырос здесь. И терпят его лишь потому, что он врач, а не потому, что Славик Сергеев…

У калитки послышалась возня, смех, потом калитка скрипнула, резко звякнула щеколда, и вслед за тем раздался насмешливый Тонькин голос:

– Да он выше щиколотки и смотреть-то боится.

– Рассказывай, – громко и недоверчиво пробасил парень.

– Ладно, надоело! – нетерпеливо отрезала Тонька.

– То-онь, – уже тише позвал парень.

– Ну, чего тебе еще?

И опять легкий смешок, шум, шепот…

На дорожке показалась Тонька. Шла она быстро, сильно размахивая рукой и высоко вскинув голову. Казалось, ее фигура не отталкивала ни единой капли света, а вбирала его целиком и полностью, а потому словно бы светилась изнутри. Сам не замечая этого, Славик с восторгом смотрел на нее, отмечая каждый ее шаг и радуясь, что в жизни такое случается.

– Христовенький? – испуганно ахнула Тонька и, споткнувшись, остановилась у крыльца. – Ты это что тут делаешь, а?

– Сижу, – радостно улыбнулся Славик.

– Сидишь? – уже рассерженно удивилась Тонька. – Подслушиваешь, да?

И лишь в этот момент Славик понял, в каком дурацком положении оказался, попавшись Тоньке на глаза. Он хотел извиниться, хотел все объяснить, но вместо этого тихо спросил:

– Ты его любишь, Тоня?

– А тебе-то что? – насторожилась Тонька и поднялась на одну ступеньку.

Теперь ее лицо было прямо напротив него, совсем близко, и Славик впервые понял, что Тонька очень красивая, почти такая же, как Надечка Дулина.

– Да нет, ничего, – он отвел взгляд, потому что было невозможно и дальше смотреть в огромные, светом луны переполненные Тонькины глаза.

– Ничего, – усмехнулась Тонька, – так нечего и спрашивать… Я ведь тебя не спрашиваю, любишь ты свою Надечку или нет.

«Все, – тоскливо подумал Славик, – прицепилась. Теперь в сто лет не забудет».

– Ты ужинал? – почему-то тихо спросила Тонька.

– Нет, – вздохнул Славик, – я только пришел.

– На речке сидел?

– Да.

– Бедолажка, – так же тихо сказала Тонька. – Морочишь мне голову. – Но тут же она словно бы спохватилась и уже прежним насмешливым тоном скомандовала: – Пошли ужинать…

– Явились, гулеваны, – проворчала Степанида Петровна. – Ишь, спарились, и ужин им нипочем.

– Любовь крутили, – засмеялась Тонька.

– Тебе бы хвост открутить – эка смирняча бы стала.

– Бабулька, да ведь я хвост еще в обезьянах потеряла.

– Оно и видно… А ты что же, милой, стоишь, словно в гости пришел, не проходишь? Одичал на берегу, что ли?

Засмеялся и Славик.

Ели молодую отварную картошку с малосольными огурцами. Славик спросил:

– Степанида Петровна, что за человек Груздинский?

– Валерка-то? – Тонька прыснула. – Малахольный…

– Сама ты малахольная, – рассердилась Степанида Петровна. – Его дед с моим свекром, Арсением Семеновичем, деревню-то нашу и зачинали. Первые дома тут срубили. И он, Валерка-то, здесь вырос, здесь воспитывался. Я его каким помню – соплюшным совсем. Конечно, шибутной, да у них весь корень не из спокойных… Шибутной-то шибутной, а с Лизкой вон как ладно да мирно живут. Нет, – покачала головой Степанида Петровна, – ничего плохого о нем не скажу.

– Мы его в школе сыщиком дразнили.

– С вас станется.

– А завтра на работу, – вздохнула Тонька. – Дал бы больничный по знакомству, что ли?

Тонька сощурилась на Славика, и видно было, что лунный свет все еще не вышел из ее красивых глаз.

– Не болтай лишнего, – нахмурилась Степанида Петровна, – балаболка… А лучше ступай-ка спать, время вон какое позднее.