Читать книгу Симулятор совести - Вячеслав Владимирович Камедин - Страница 11

Мы отошли в сторонку.

– Не знаю, как и сказать, – туманно начал я, к чему-то массируя свой подбородок и думая, что следовало бы побриться прежде, чем вызывать на беседу женщину. – Ну, в общем… может вы поймете и без моих объяснений то, о чем я хочу сказать.… Скажу напрямки: что это было?

Она терпеливо ждала, пока моя мысль благополучно минует стадию рождения и сформируется в нечто, похожее на предложение, затем сказала:

– Вы хотите сказать, что я думаю, – она выдержал паузу, – о той левитации?

Меня точно током поразили; и если бы не стена, к которой я стоял спиной…

– Разуму не стоит всегда доверять чувствам, – сказала она, – чувства могут обмануть разум. Так говорил мой дед.

– И всё же? – настаивал я.

– Давайте об этом позже. Мы отстали, а ведь именно для вас и отца Ионы проводится пояснительная экскурсия. Давайте не будем задерживать.

Догнав «делегацию», мы пересекли дверной проём и очутились в помещении, которое представляло собой.… Впрочем, не вдаваясь в подробности, опишу его вкратце. Походило оно на тюремный сектор из американских фильмов: по правую руку вдоль недлинного коридора тянулись двенадцать камер без лицевых стен и привычных нам железных дверей с «глазками» для наблюдения за заключенными. Вместо стен от пола до потолка и от кирпичного простенка между камерами до простенка – толстенное стекло, как я догадался, бронированное. Вход в камеру был выполнен из такого же материала, электронное запорное устройство надёжно ограничивало пространство площадью, примерно в девять квадратных метров. Внутри камер имелась кровать, санузел, стол, телевизор, помещенный в некий бронированный аквариум. Окон не было. Освещение люминесцентными лампами задавало холодный, неприветливый тон суровому пристанищу для «подопытных».

Группа во главе с Павловым ждала нас возле камеры №1. Когда мы с сотрудником Алимжановой присоединились к остальным, он прокашлялся и начал:

– Мы находимся в третьем секторе содержания непосредственных участников проекта. Всего секторов – три. Как вы уже успели заметить, здесь двенадцать камер и, соответственно, двенадцать заключенных. В первом и во втором секторах количество точно такое же. То есть, всего – тридцать шесть. Здесь, как и в двух остальных, «подопечные» на разных стадиях обработки: кто-то «старожил», кто-то прибыл недавно. Такое, так сказать, смешивание даёт дополнительный положительный результат. Что это за контингент? Почти у всех – пожизненные срока заключения, все были приговорены к строгому режиму содержания, кто-то содержался в одиночных камерах, но недолго. Мы старались, чтобы их психика ещё не была адаптирована к тюремным условиям и в какой-то степени подавлена этими условиями. Здесь находятся серийные убийцы, маньяки, педофилы, извращенцы, в общем – милые, добродушные граждане, убившие или изнасиловавшие не одну жертву.

В камере под №1 на заправленной постели сидел щупленький мужичок невзрачного вида в пижаме голубого цвета и уныло, с грустью глядел на нас. Глаза его не выражали какого-либо мыслительного процесса, и весь он был жалок и как будто нуждался в помощи.

– Позвольте вам представить, – продолжал Павлов, указывая рукой на этого несчастного мужчину, – маньяк из Волгодонска. Его дело состоит из семи внушительных томов, был приговорен к пожизненному заключению. Изнасиловал множество женщин и детей. Правда, никого не убил. Умелый и увертливый тип, ни одна жертва не видела его лица. Представители правоохранительных органов сумели выйти на него только благодаря тому, что у него есть пристрастие к верхней женской одежде, фетишист, так сказать. По профессии он модельер, и отсюда такое пристрастие. Не смотрите, что он сейчас молчалив и скучен, эти черты он приобрел уже после наших сеансов. Так он импульсивен, очень разговорчив, имеет дар входить в доверие к любому человеку – очень коммуникабельный тип. Он находится на первой стадии обработки. Это щадящий режим, который мы называем «идеалистической стадией». Позже, когда мы перейдем в основной блок, детально рассмотрим каждую стадию. Идеалистическая стадия длится примерно две недели. Не подскажите, Шинар, сколько дней находиться у нас №25? – обратился он к Алимжановой.

– Как вы сказали? – задал вопрос отец Иона. – №25? Вы хотите сказать, что не употребляете имен и фамилий подопечных?

– Совершено верно, – ответил Павлов, – на первых этапах мы ведем политику обезличивания, дабы ослабить влияние личности преступника на его сознание в целом.

– Как в гитлеровской Германии, – вполголоса пошутил я и пожалел, что пошутил: все почему-то бросили на меня принижающий взгляд. Павлов не обратил внимания на мою реплику и продолжил:

– Так что у нас с показателями, доктор Алимжанова?

– Биологические показатели в норме, – отвечала она. – Тенденция роста коэффициента осознания несколько снизилась, но остается устойчивой. Регрессии или инволюции процесса не наблюдается.

– А что такое «коэффициент осознания»? – спросил я.

– Эта условная, абстрактная величина, – отвечала доктор Алимжанова, – показывающая математическое отношение негативной реакции психики преступника к позитивной поступающей из реальной действительности информации морально-этического содержания.

– Эта та величина, – начал пояснять Павлов, – которая дает представление, насколько человек готов осознать действия, совершенные в прошлом, и именно по ответным реакциям можно судить о его готовности. Каким образом психика его отвечает на те или иные смысловые раздражители. То есть, насколько высока его агрессивная установка. Сначала они все отвечают одной агрессией, задатков сочувствия, сопереживания, ответных порывов помочь ближнему у них нет. Схематически этот показатель можно изобразить так (он шариковой ручкой начертил формулу на белом листе бумаги, лежавшей на планшете, который держала в руках доктор Алимжанова):

Коэффициент осознания =

– Как же вы сводите эти абстрактные понятия к математическим данным? – поинтересовался я.

– Нами разработан ряд психологических тестов, которые в совокупности со сканированием динамики изменения биологических ритмов в организме подопытного дают возможность подходить к сравнительному анализу. Вот, к примеру, видите: в камере находится телевизор. Это не дань комфортному содержанию преступных элементов. Это – один из тестов. Мы демонстрируем передачи, пропагандирующие морально-положительные чувства, и по реакции составляем аналитические данные и выводим графики. Абсолютных единиц, конечно, нет, мы же за базовые показатели принимаем то состояние подопечного, в котором он был до прибытия к нам.

– Не хотите ли вы сказать, – вмешался в разговор отец Иона, – что это, с позволения сказать, коэффициент – и есть «совесть» человеческая?

– Нет, этого я не хотел сказать, – парировал Павлов. – Он только показывает готовность «пациента» к переходу к более высокому уровню обработки сознания.

– А сколько вообще этих уровней? Первый, мы уже знаем, – «идеалистический».

– Вы, конечно, забегаете вперёд. Перечисление наименований уровней в данный момент не даст вам о них какое-либо представление. И всё же я могу ответить на ваш вопрос. Всего уровней – четыре: первый – «идеалистический», второй – «имитационный», кстати, самый продолжительный, третий – «идентификационный» и четвертый – «адаптационный». Хочу заметить, что это только основная схема работы, каждый уровень, в зависимости от сложности рабочего материала, можно разбить также на множество подуровней.

– А под «рабочим материалом» вы подразумеваете душу человека? – Отец Иона слушал с предельной внимательностью, не пропускал ни единого слова, и, как мне казалось, вёл тщательным образом конспект у себя в памяти.

– Если вы, как человек религиозный, согласитесь отождествлять психику с душой человека, то – да.

Слушая этот диалог, я смотрел на заключенного №25. Во время нашей беседы он не сдвинулся с места и не шевельнул ни единым мускулом. И порой казался восковой копией человека, даже зрачки, что вовсе было неестественно, не проявляли ни малейшего движения.

– А что с ним такое? – перебил я жаркую дискуссию ученого со священником.

Все вдруг замолчали и наконец-то обратили внимание на «мумифицированного» модельера. Тем времен к нам присоединились двое молодых людей, высоких, широкоплечих, с электрошокерами в виде небольших дубинок на поясах. Как позже пояснил Павлов, это были санитары, вызванные им для обеспечения нашей безопасности, на непредвиденный, так сказать случай, который, впрочем, и не заставил себя ждать.

– Транс, – сказал Павлов, – небольшой кататонический ступор. Мы вчера немного перестарались, вторая порция иллюзий была лишней. Но не беспокойтесь, состояние это к вечеру пройдет. Не стоит переживать за его душевный настрой, ему в данный момент более чем хорошо; хоть он и ушел в себя, но переживает эффект, пограничный состоянию нирванны. Можно даже позавидовать ему.

– «Высшее блаженство», – подумал я вслух.

– Вот именно, – согласился Павлов.

– Как-то он не выглядит счастливым, скорее наоборот, – произнес отец Иона.

– А вы предпочитаете видеть преступника счастливым? – сострил Павлов.

– Все мы – дети Божии, – философски изрёк отец Иона, – праведные и заблудшие. Каждый из нас заслуживает большего, заслуживает любви Господа, но не каждый знает, что он этого заслуживает, и поэтому спешит творить зло, точно обиженное, отверженное дитя.

– Но не будем останавливаться у этой камере надолго, – сказал Павлов. – Давайте познакомимся с остальными.

Вся делегация прошла ко второй камере, в точности повторяющей первую, где нас ждало странное зрелище. Высокий, совершенно голый мужчина, гордо подняв свою лысую голову, маршировал по камере, и делал это как кремлёвские солдаты, с той же выправкой и такой же филигранной техникой. Остановившись возле стены или входа, он имитировал салюционый залп, причем исполнял его весьма своеобразно. Отдавал честь, то есть «брал» под воображаемый козырек, вскидывал воображаемую винтовку и говорил «бах». Потом, выпрямившись, кричал «перезаряжай» и сам себе же отвечал «есть, товарищ командир». Затем сцена повторялась. От такой картины, столь разительно отличной от того, что происходило в предыдущей камере, впору самому впадать в ступор, подумалось мне. И вообще, эта экскурсия так походила на прогулки по кунсткамере; смотреть на метаморфозы оживших уродцев, где каждый своеобразен и необычен, и по-своему отвратителен, сначала было забавно, хотя, конечно, всё это – шокировало. Но в итоге ко всему привыкаешь и начинаешь относиться как к издержкам рабочего процесса. Над группой нависла напряженная тишина: мы все внимательно следили за происходящим. Неожиданность подействовала так, что каждый растерялся. Впрочем, я судил по себе. Павлов же и его коллеги (я оторвал взгляд от подопытного и посмотрел на «врачей») ехидно ухмылялись и делали вид, что представление их нисколько не удивляет. Они шёпотом обменивались какими-то замечаниями, я не мог расслышать, о чем говорят, до меня долетали только отдельные научные термины, смысл которых был неизвестен.

– Что с ним? – спросил я. – Что вы с ним сделали?

Павлов пожал плечами:

– Абсолютно ничего. Этот экземпляр только что прибыл к нам, два дня назад.

– Значит, этот человек не в себе? – подойдя ближе к камере, чтобы пристальнее разглядеть лицо заключенного, сказал отец Иона. – Что он делает?

– Попытка симулировать шизофрению. Судебно-психиатрическая экспертиза установила, что он полностью вменяем. И мы перехватили его уже на этапе. Вот и здесь он пытается разыгрывать спектакль. Прескверный, надо сказать, актёр. Не только Станиславский произнес бы свою сакраментальную фразу «Не верю!», но и любой обыватель, далёкий от театра ему бы не поверил.

– А мне все показалось убедительным, – не согласился я. Экземпляр, как назвал его Павлов, всё ещё мерил камеру, высоко подымая колени и печатая голыми пятками выверенный шаг.

– Вы находите? Впрочем, на вас подействовал эффект неожиданности. Ну-ка, – обратился он к санитарам, – утихомирьте его, чтобы не смущал наших женщин.

Санитары с шокерами наготове разблокировали дверь, введя электронный код, вошли и стали криками и ударами заставлять одеться. Слышался треск электрических разрядов. Подопечный извивался и от каждого разряда подпрыгивал или сгибался в причудливые позы. Всякий раз его отбрасывало, и он ударялся о стены, но опять кидал себя на санитаров и навязывал им борьбу.