Читать книгу «Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VII. Финал «времени незабвенного, времени славы и восторга», или «Дорога» в Бессмертие! - Яков Николаевич Нерсесов - Страница 4

Союзники отказались признать права сына Наполеона на французский престол (о закулисной роли в этом вопросе Талейрана не писал лишь ленивый) и потребовали полного отречения. Бонапарт был отправлен на крошечный остров Эльба (площадью в 222 кв. км с населением в 10 тыс. чел.) в Тирренском море. Императора французов превратили в императора всего лишь средиземноморского островка. Ему обещали пенсию в 2 млн. франков в год из французского казначейства. Однако он так и не получил денег и к началу 1815 г. оказался в сложном финансовом положении. Было позволено взять с собой батальон его любимой Старой Гвардии, но… супруге и сыну не разрешили последовать за мужем и отцом. Правда, вопрос о том, насколько желала этого сама Мария-Луиза остается дискуссионным.

…Кстати, ровно три года назад, весной 1811 г. Наполеон, будучи в зените славы и могущества, (по крайней мере, так считал он сам) в беседе с подчинявшимся ему в ту пору баварским генералом Вреде весьма высокопарно заявил, что через три года, он – Наполеон Бонапарт – будет «властелином мира»! Прошло три года после той «исторической фразы» и Наполеоне ди Буонапарте действительно оказался «властелином» маленького кусочка суши посреди Средиземного моря. Таковы Гримасы Судьбы или, как принято говорить: «от великого до смешного – один шаг»…

Прибыв туда 4 мая 1814 г., он лаконично, но не без иронии, высказался по поводу своего нового статуса: «Это будет остров отдыха». На самом деле вряд ли он рассчитывал оставаться там до конца своих дней. Один из его заклятых врагов – знаменитый Шатобриан – очень четко охарактеризовал суть произошедшего: «Да может ли такой человек примириться с положением властителя овощной грядки?!» И действительно все бурное прошлое Наполеона восставало против бесконечного прозябания на острове, откуда он пристально следил за событиями во Франции. Последнему Демону Войны было всего 45 лет… и он еще не сказал своего последнего слова: не наигрался в «солдатики», причем, в настоящие, а не «оловянные». «…Бурбоны явятся, и бог знает, что последует. Бурбоны – это внешний мир, но внутренняя война…»

В Вене собрался конгресс государств – участников войны с Наполеоном. Францию вернули в дореволюционные границы. Была восстановлена на троне династия Бурбонов, свергнутая в 1793 г. Сам старый подагрик Людовик-Станислав-Ксаверий, волею судеб превратившийся в Людовика XVIII, будучи человеком глупым, но безобидным, большой опасности для страны не представлял. Зато его главный советник и брат, граф д’Артуа – человек крайне мстительный и злобный – начал так «рулить» страной, что «всем мало не показалось». Страну наводнили вернувшиеся дворяне, которые не желали понять, что к прежней жизни возврата нет: «они ничего не забыли, но и ничему не научились». Эти слова принадлежат человеку, который прекрасно знал французское дворянство изнутри – выходцу из старинного дворянского рода Шарлю-Морису де Талейрану – «дьяволу» политической интриги рубежа XVIII/XIX веков. Ему вторил и российский император: «Бурбоны и не исправились, и неисправимы». И это говорили люди, которые посадили их на трон – опять посадили. Одной из самых тяжелых ошибок стало пренебрежение наполеоновским маршалатом, в частности, колкости в отношении их жен, например, Аглаи Ней, чей муж, несмотря на смену режима, оставался лучшей шпагой Франции и встреча с ним однозначно приводила к смертельному исходу.

Их заносчивость играла на руку опальному императору. Проведя более четверти века в изгнании, они не могли «найти опору в изменившемся национальном сознании» французского народа и совершали ошибку за ошибкой, отчуждая от себя широкие слои населения (как крестьянство с их землей, так и буржуазию с ее частной собственностью), стремясь вернуть себе все утраченные ими в годы революции привилегии и богатства, а также примерно наказать «бунтовщиков». Абсолютное большинство французов воспринимало их как лакеев европейских монархии, в частности, главного среди них «наполеононенавистника» – российского императора.

Страсти накалились до предела, когда подвергся «чистке» святая святых наполеоновской армии – ее офицерский корпус. Вернее, то, что от него осталось после ужасных по потерям кампаний 1812, 1813 и 1814 гг. – людей, прошедших-проскакавших с боями всю Европу вдоль и поперек, терявших товарищей по оружию и получавших раны и увечья во Славу Франции!

…Между прочим, не секрет что «бунт маршалов» -«мужской разговор по душам» сыграл-таки далеко не последнюю роль в решении императора отречься от престола. Увидев тогда, что от него отвернулись даже его ближайшие сподвижники, он решил-таки отказаться от продолжения борьбы и примириться со своей участью. Освобожденные от присяги императору маршалы тут же покинули его и перешли на сторону Бурбонов, прибывших в столицу Франции в обозе иностранных армий. При новой власти маршалы, как и предполагали, сохранили все свои чины, титулы, поместья и замки. Правда, ежегодной ренты, которую они получали со своих номинальных владений (герцогств), находившихся за пределами Франции, они лишились. Словом, при новом режиме военная элита Наполеона, за немногим исключением, устроилась совсем неплохо, обретя долгожданный покой и полный комфорт. Однако свое влияние в армии она начала быстро терять. Между нею и армией образовалась глубокая трещина, которая с каждым месяцем все более увеличивалась. Своей армии Бурбоны не имели и были вынуждены довольствоваться бывшей наполеоновской, хотя и сильно сокращенной. Ее солдаты, в основной массе бывшие крестьяне, не желали возвращения дореволюционных порядков, а заслуженные боевые офицеры, прошедшие сквозь огонь многих сражений, были оскорблены тем, что теперь ими командовали воевавшие против Франции бывшие эмигранты или же не нюхавшие пороха родовитые юнцы – дети эмигрантов. Те и другие с пренебрежением относились к боевым заслугам и традициям республиканской, а затем императорской армии. Назначенный военным министром прагматичный маршал Гувион Сен-Сир советовал королю: «Если вы, сир, хотите, чтобы армия была с вами, оставьте ей трехцветное знамя». Но для Бурбонов и окружавших их ультрароялистов такое было неприемлемо. Не для того они «страдали» чуть ли не четверть века, чтобы теперь, после победы, встать под знамена «бунтовщиков-цареубийц». Все, что было связано с Революцией и Империей, у них вызывало чувство отторжения и глубокой ненависти. Они ничего не забыли и нечему не научились…

А ведь с военной кастой – основой всех авторитарных режимов – так поступать нельзя! Толковые политики всех времен и народов вплоть до сего дня этого всячески избегают! А если вдруг забывают об этом, то потом об этом горько сожалеют, как например, «пенсионер союзного значения» сиволапо-бородавчатый мужлан Микитка Хрущ!

…Многие из отставников-ветеранов, чью израненную грудь украшал белый эмалевый крест Почетного легиона, в жестких условиях инфляционной экономики, голодали. Их демобилизовали и приказали «не путаться под ногами». Все были недовольны. Во все времена и во всех странах, срочно демобилизованные военные с трудом вживались в весьма непривычную для них мирную жизнь. Не стали исключением и французские солдаты. Около 12 тысяч офицеров – старых, заслуженных фронтовиков, оказавшихся в лучшем случае на половинном жалованье – изливали свое возмущение в кафе, где они собирались, чтобы почитать парижские новости, прихлебнуть стаканчик красного во славу их «маленького капрала» и поскорбеть о «добрых старых временах» (Итальянской кампании, Египетской экспедиции, Маренго и Аустерлице, Фридлянде и Ваграме), о личных встречах с самим Отцом Солдат! Время шло, и стали забываться смерть, страх, усталость, грязь, голод и боль наполеоновских войн (чума испепеляющего сирийского похода, снежные бураны безрезультатно-кровавого Эйлау, ужасы испанской «герильи», невероятные потери ничейного Бородино, жуткая ретирада из спаленной Москвы и трехдневная «мясорубка» под Лейпцигом), оставались лишь прекрасные воспоминания о Великой Славе, добытой ими под началом их любимого «стриженного малыша» в скромной треуголке и потертой длиннополой серой кавалерийской шинели конных егерей…

А рассказы гвардейцев о сцене прощания Маленького Капрала с его сильно поредевшей, но прославленной Старой Гвардией, целованием ее прострелянного, но непобедимого знамени (а значит и со всеми солдатами и офицерами Великой армии!) и вовсе моментально превратились в героическую легенду, от скупых нюансов которой перехватывало горло абсолютно у всех вояк – независимо от возраста и чина…

Вполне, естественно, что они только ждали, что Отец Родной вернется к своим профессиональным головорезам и снова поведет их в поход… хотя бы против тех, аристократов, которые не нюхали пороху, а всю их Великую Эпоху отсиживались по европейским закоулкам!

А Францию тем временем будоражили упорные слухи, о возможном удалении ее опального императора с о. Эльба куда-нибудь подальше в океанскую «глушь». Предупреждал ведь об этом Богарне своего экс-отчима. Были и другие «сигналы» на эту тему. Существовала и прямая угроза убийства «генерала Бонапарта» со стороны роялистов и французских властных структур. По крайней мере, на эту щекотливую тему весьма активничала британская пресса. И наконец, Людовик XVIII отказался платить «императору Эльбы» оговоренную ему в Фонтенбло ежегодную пенсию в два млн. франков, а так же немалые суммы всей его многочисленной родне. Союзники попытались было пожурить всем обязанного им Бурбона, но сами воздержались взвалить на себя «эту непосильную ношу».

Так бывает, причем, во все времена…