Читать книгу Город Антонеску. Книга 2 - Яков Верховский - Страница 6

Одной из тех, кто в тот вечер, 10 января 1941 года, оказался на Мясоедовской, была Фаничка – мама Янкале.

Заметив толпу у тумбы, она подошла поближе и очень внимательно прочла приклеенный к ней приказ. Прочла и поняла, и поспешила домой, чтобы рассказать матери и сестре о новой подлости оккупантов.

Нет, она не плакала в этот вечер.

Не прощалась с родными стенами, с книгами, с фотографиями.

Она знала, знала с первой минуты, еще там, у афишной тумбы, когда читала приказ, что не пойдет в гетто.

Не пойдет, невзирая ни на какие угрозы.

Не пойдет и не поведет туда сына и мать. И не потянет туда парализованную сестру.

Однажды она уже совершила ошибку – вышла на «регистрацию паспортов» на Дальник. Там погиб ее муж, Гриша, отец Янкале. Да и они с Янкале чуть не погибли. Больше обманывать себя она не позволит!

Фаничка, конечно, понимала, что, если они не пойдут добровольно, их выгонят силой. Их местопребывание известно. Ведь не случайно же дворник Прокоша недавно привел к ним двух представителей еврейского комитета, и те всю семью занесли в какие-то «списки».

Нужно бежать отсюда. И как можно скорее, еще до того…

Еще до того, как в их дом вломятся жандармы.

Они уйдут…

Уйдут втроем…

Цилю придется оставить здесь, в квартире. На несколько дней, пока они не найдут пристанище. Ее, калеку, не тронут – она ведь просто не сможет добраться до гетто.

И Фаничка начала собирать небольшую сумку, а матери и Янкале приказала одеваться. Вещей никаких пока с собою не брать…

Не прошло и часа, как они вышли из дома.

Не имея никакого конкретного плана.

В никуда…

С этой минуты и начался их безумный бег.

От одной опасности к другой, еще большей.

У них не было ни места, где можно было укрыться, ни друзей, которых можно было просить о помощи. Только воля.

Железная воля одной слабой женщины, на руках которой была старуха-мать и одиннадцатилетний мальчишка, голубоглазый, не по летам высокий и, извините за подробности, обрезанный.

Они умудрялись несколько раз бежать из Одессы в Транснистрию и возвращаться обратно, несмотря на то, что еще в ноябре вышел специальный Приказ № 5, в котором «въезд частных лиц в Транснистрию, а также выезд из нее» был воспрещен.

Однажды они отправились… страшно даже подумать!.. в немецкое село Кляйн-Либенталь! Не зная, конечно, что в нескольких километрах от него, в Гросс-Либенталь, находится один из важнейших центров Зондеркоммандо «Rusland». Не зная, что с помощью Зондеркоммандо «Rusland» весь этот район «очищен» от евреев. Не зная о Богдановской Яме, где только на прошлой неделе завершилось убийство 50-ти тысяч евреев – тех самых, с которыми в октябре 1941-го, после бойни на Дальнике, они шли в одной колонне.

Укрыться в Кляйн-Либенталь?!

Как «такое» могло прийти Фаничке в голову?

Кто «такое» мог ей подсказать?

Едва избежав смертельной опасности в Кляйн-Либенталь, они вернулись в Одессу, где все евреи уже были заперты в гетто и появляться на улицах города стало еще опаснее.

Правда, в те дни у Фанички был уже «русский» паспорт.

Как и каким образом достался ей этот поддельный паспорт, Фаня так до конца своей жизни и не рассказала. Честно держала слово, данное человеку, «соорудившему» подделку.

Но кто был этим человеком?

Создается впечатление, что с паспортом ей помогла некая Ольга Гааз.

Ольга принадлежала к уважаемому в Одессе клану немцев-колонистов, прибывших в Россию в начале ХХІ века. Это были по тем временам весьма образованные люди: врачи, фармацевты, музыканты. Они, в основном, поселились в Одессе и в новых немецких колониях – Гросс и Кляйн-Либенталь.

Ольга жила одна – муж ее, как многие этнические немцы, был арестован, и она зарабатывала на хлеб, занимаясь машинописью. Печатала разные документы, снимала копии…

Во время румынской оккупации она, получив, как фольксдойче, охранную грамоту – «аусвайс», продолжала свою деятельность и даже расширила ее, выполняя необходимые населению переводы с русского на немецкий и с немецкого на русский. В «Одесской газете» регулярно публиковалась реклама бюро машинописи Ольги Гааз.

Интересно, что после освобождения Одессы, в 1944-м, когда большинство остававшихся в оккупации этнических немцев были арестованы и, в лучшем случае, сосланы в Сибирь, Ольга, которая по роду своей деятельности наверняка была связана с властями, никаким преследованиям не подвергалась!

Это невольно наводит на мысль, что она, как и та, другая, известная нам немка, Эмма Дуккарт – «квартирная хозяйка» резидента НКВД в Николаеве Виктора Лягина, была специально оставлена в Одессе.

Тут явно просматривается «судоплатовский почерк».

Так это было или иначе, теперь уже не узнать.

Во всяком случае, Фаничка не случайно всю жизнь молчала об участии Ольги в подделке паспорта. Подделка – это всегда уголовное преступление, даже в том случае, если она спасает кому-то жизнь.

А паспорт, действительно, спас им жизнь, хотя подделка была выполнена грубо, видимо, впопыхах и могла быть легко обнаружена.

Из немецкого поселения Кляйн-Либенталь, куда они отправились тоже, наверное, по совету Ольги, у которой там были родственники, им пришлось бежать. Они вернулись в Одессу, и снова бежали, и снова, пока, наконец, однажды, в канун Великого праздника Крещения не оказались где-то под Тирасполем, в забытом Богом селе Колкотовая Балка, у дверей незнакомых им местных жителей по фамилии Шесточенко.

Дверь им открыла хозяйка этого дома – Нина.

Янкале помнит, что Нина встретила их, «как дорогих гостей».

Пусть так…

Но Нина Шесточенко была неглупым человеком и наверняка, увидев у своих дверей эту необычную троицу – женщину, мальчика и старуху – и выслушав их абсурдную историю, сразу поняла, кто они и откуда.

Ей было достаточно только взглянуть на них.

Прошло почти десять дней, с тех пор как они покинули свой дом, и все это время, как загнанные звери, метались по засыпанным снегом дорогам, зарываясь в солому на крестьянских телегах, укрываясь грязным брезентом в кузове румынского военного грузовика. Им негде и не во что было переодеться, негде умыться. И все это вместе, естественно, отразилось на их внешнем виде.

Кроме того, Колкотовая Балка находилась в пяти километрах от Тирасполя и была прочно связана с ним родственными и торговыми связями.

Все, что происходило в Тирасполе, было известно на Колкотовой. Заколов борова или собрав урожай яблок, жители Колкотовой отправлялись в Тирасполь на базар, где на вырученные от продажи деньги покупали обновки для детей, соль, сахар, нитки и камешки для зажигалок.

А еще они привозили оттуда свежие «новости», и эти жуткие новости слишком часто касались жидов.

В Тирасполе с 10 сентября 1941-го шла кровавая бойня: более двух тысяч евреев были расстреляны во дворе табачной фабрики, четыре тысячи на Слободке и еще полторы за городом у Днестра. Этих, последних, и закапывать не пришлось – трупы их просто сбросили в реку.

Нина Шесточенко тоже ездила на базар и не раз бывала свидетельницей облав на евреев. Она хорошо знала, как эти евреи выглядят.

И те, кто стоял у ее дверей, безусловно, были евреями, хоть и «балакали на щирой украинськой мове».

Ошибки быть не могло.

Это были евреи.

Их выдавал ужас, застывший в глазах.

И если она не впустит их в дом, они уйдут на смерть.

А если впустит?..

Что будет с ней и с ее семьей?

И Нина вдруг, неожиданно для себя самой, приняла решение: впустить!

Почему она это сделала?

Чем приглянулись ей эти трое – молодая высокая женщина, голубоглазый мальчишка и красивая, совсем седая старуха?

Вряд ли она сама могла ответить на этот вопрос.

Но она распахнула двери и пригласила войти в дом.

Обогрела, накормила, дала возможность помыться, сменить одежду, и… оставила у себя до самой весны, делясь с чужими людьми куском мамалыги и подвергая опасности своих детей.

Земной поклон Вам, Нина Шесточенко…