Читать книгу Запретный край. Перевод Ольги Гришиной - Ян Якоб Слауэрхоф - Страница 11

Запретный край
Глава вторая
I

Оглавление

Макао, 15… от рождества Христова


Стоял самый жаркий месяц года. Город лежал недвижимо, окутанный дрожащим воздухом; осоловелые птицы сидели в кустах на городской площади, на поверхности пруда качались снулые золотые рыбки; скручивалась и опадала листва, словно наступила осень, а жара держалась. Сверчки буйствовали так, будто их жарили живьем. В кабинете прокуратора11 широкие, свисающие с потолка опахала двигались всё быстрее, но не приносили прохлады.

Прокуратор сидел за столом, обхватив руками голову. Его камзол висел на стуле; он постоянно промакивал покрытый бисеринками пота лоб, казавшийся более высоким благодаря залысинам. Он не работал, напряженно ожидая вестей со сторожевых башен: о том, что флот Малакки, который должен был прийти уже месяц тому назад и привезти им необходимое оружие, продукты и ламповое масло, наконец-то на подходе.

К довершению всех бед было решено, что на следующем заседании он должен утвердить сенатором своего застарелого врага Педру Велью – купца, управляющего торговлей с Японией. Во всех отношениях они были противниками. Кампуш постоянно рвался защищаться от китайцев с оружием в руках, Велью желал сражаться против коварства и взяточничества. Велью хотел отделиться от Малакки, подвергавшей чрезмерному контролю японскую торговлю. Ссылаясь на девиз Макао: Nгo Mбs Leal12, он отвечал, что если Макао немедленно подчинится короне, это будет несомненно соответствовать девизу. Он постоянно указывал на то, что Малакка знает свои права по отношению к Макао больше, нежели обязанности. Таким образом, опоздание флота его только радовало. Кампуш, в сущности, надеялся, что флот был задержан штормом или подвергся нападению, а не задержался в Малакке; так что Кампуш, по крайней мере, мог заткнуть Велью его мятежную глотку.

В дверь громко постучали. Вновь обнадеженный, он крикнул, чтобы вошли, но тут же увидел, что явились с еженедельной жалобой от мандарина из Хианг Чжана. Привратник подал ему свиток.

«Не будет ли угодно ли зенице варваров, волею Императора наместнику мандарина в Хао Кинге, возместить ущерб двум благородным купцам из Хэншаня, пострадавшим от жестокого обращения и брошенным в темницу? Мы требуем их освобождения и возмещения убытков в тысячу таэлей»13.

Всё это в цветистых выражениях расписывалось в свитке. Кампуш послал за казначеем. «Уплатить!» – велел он. Оставшись один, он вздохнул: все эти унижения и вытягивание денег подрывают закон и разрушают казну.

Было доложено о Семеду, старейшем младшем чиновнике Макао. Кампуш, натянув камзол, принял его, сетуя на флот и вымогательство. Семеду указал в окно на Илья-Верди14, видневшийся сквозь ряды деревьев Праи.

– Вот где выход. Если хорошо возделывать остров, он может приносить плоды, овощи, свое вино и свое масло, всё; тогда не будет более нужды в китайских торгашах.

– Оставь эти свои старые байки! – вспылил Кампуш. – Я не могу обучать солдат выращивать капусту! И какой португальский крестьянин позволит заманить себя с родной земли работать на китайском острове? Если ты не в силах распроститься с этими бреднями, подай официальную бумагу, тогда у меня будет по меньшей мере пара спокойных лет. И больше никого не впускать, только посыльного из Гуи15, если появится.

Как только за Семеду закрылась дверь, Кампуш сбросил камзол и налил вина из большого глиняного кувшина, еще сохранявшего некоторую прохладу. Он вздохнул: хоть какая-то отрада среди этих больших огорчений. Но дверь вновь отворилась. «Посыльный. Наконец-то!» Он обернулся. В комнате, простирая к нему руку, стоял высокий тощий монах.

– Кто допустил тебя?

– Я прихожу и ухожу по воле Господней. И я вопрошаю от имени Господа: когда же, наконец, вы отдадите приказ возвести церковь для наших веропослушников? Когда будет построена семинария, которая станет воспитывать наших миссионеров?

Кампуш был в ярости от того, что чернорясый застал его без камзола.

– Никогда! – отвечал он. – Довольно нам тут церквей. На каждой улице по церкви. А эти ваши процессии меня до могилы доведут. Никаких церквей, никаких песнопений, никаких более шествий. Китайцы хохочут над псалмами.

– Вспомните последние слова Св. Ксаверия16: не оружием будет покорен Китай, но словом.

– Этого слова они не понимают.

– Дайте же нам церковь. У иезуитов их дюжина, а у нас, доминиканцев, обладающих бóльшим числом приверженцев, их всего две.

– Сколько еще раз мне повторять вам, что я не желаю тут никаких доминиканцев? Довольно с меня иезуитов. Но давайте, деритесь, усердствуйте, пихайтесь, тем лучше! Таким образом уменьшите уважение к себе и сами же себя истребите. Ни церкви, ни монастыря, ни часовни, ничего более; но Илья-Верди я вам отдать могу – не для того, чтобы понастроить церквей, но для того, чтобы возделывать его. Ведь доминиканцы всегда слыли превосходными земледельцами, верно? Помогите колонии хлебом и овощами, а уж потом несите пищу духовную.

– Не находит ли ваша милость, что все силы надлежит нам приложить к вспахиванию зачерствелого духа китайцев?

Но терпение Кампуша иссякло. Он уже поднялся, чтобы вытолкать назойливого доминиканца за дверь, как вдруг она распахнулась, и вошедший Капитан Ронкилью закатился хохотом при виде стоящих друг против друга прокуратора с обнаженными руками и Бельхиора, в мольбе раскинувшего широкие свисающие рукава.

– Дайте же ему его церковь, ваше превосходительство! Он ведь не отвяжется. Того гляди приведет с собой хор и станет петь серенады, вымаливая эту самую церковь. Еще больше от него шуму будет.

Бельхиор бросил пылающий взор на вояку, затем на управителя, и поспешил за дверь, но на пороге обернулся.

– Я отлучу вас от церкви, если не склонитесь пред волею Господней!

– Нечего тут отлучать. Папа дал это право только иезуитам, а наивысшая власть здесь – мы. А ты – бузотер, фанатик, ты и весь ваш орден! Это я вас отлучу! В течение месяца вы покинете колонию. Езжайте дальше в Китай! Давайте, давайте!

Доминиканец исчез, оставив прокуратора захлебываться проклятиями. Ронкилью с добродушной усмешкой смерил его взглядом, скрестил руки на обшитой галунами груди, мельком глянул в зеркало в глубине комнаты, в котором отразился крепко сложенный, хорошо одетый офицер, рожденный покорять равно крепости и женщин. Он потянулся – ему нравилось чувствовать, как напрягаются мышцы. Выражение лица у него было неприветливое; но он бывал сердечным и дружелюбным, когда добивался желаемого, а желаемого он добивался всегда, и это исполняло его самодовольством более духовного характера. Каким он бывал бы, не добившись желаемого, узнать ему еще не доводилось.

Теперь он чувствовал, что должен взбодрить рассерженного прокуратора; приблизившись, он положил руку ему на плечо.

– Не сердитесь на этих попов. Вы же знаете, дерзость – их единственное оружие. Давайте ему всякий раз по десять эскудо для бедных, он будет обязан их принять. Ему придется показать, что он оскорблен ничтожностью пожертвования, и откланяться.

– Этот доминиканец – не единственное огорчение. Уж такую досаду я как-нибудь проглочу. Нет, тут гораздо больше.

Стиснув кулаки, он подумал о Педру Велью, своем враге, которого должен привести к присяге, о непрерывном вымогательстве китайцев, о запаздывающем флоте, о дочери, которая более не покорствовала ему, и вновь о стоявшем перед ним человеке. Он указал ему на кресло и спросил:

– Вы видели Пилар этим утром?

Теперь нахмурилось и гладкое чело капитана.

– Да, видел. Сегодня утром я намеревался нанести ей визит, надеясь на благосклонный взгляд, на единственное слово, которое внушило бы мне мужество. Но я застал ее коленопреклоненной перед Святой Девой Пеньянской; она даже не подняла головы. «Позволь мне вернуться через сто кредо17, Пилар? – спросил я. – Нет, – отвечала она торопливо и хрипло, – мне нужно еще переодеться». Более она ничего не сказала; она показалась мне столь странною и бледною, – пятна яркого румянца, сверкающие глаза, – словно всю ночь молилась. Я ушел; мне пришлось выпить три бокала муската, чтобы отделаться от печальной мысли о том, что я никогда не смогу приблизиться к ней.

Теперь настал черед Кампушу утешать его.

– Терпение! Она еще молода, что такое семнадцать лет? Не торопитесь отказываться от возлюбленной, и я клянусь вам: еще до того, как ей исполнится девятнадцать, она будет вашей.

Так пытались они изгнать беспокойство друг друга, отец юной девушки и влюбленный в нее, воображающие ее на тихой женской половине – почти бездумно, пусть даже и в молитве, но живущую в мире, в который им доступа не было.

11

Здесь: управляющий провинцией.

12

Нет преданней (порт.).

13

Таэль, или лян – мера веса и денежная единица в Юго-Восточной Азии. Вес таэля в разные эпохи был различным.

14

Ilha Verde (порт.) – букв. «Зеленый Остров», в средние века – остров к северо-востоку от полуострова Макао.

15

Комплекс, состоящий из крепости, часовни и маяка, выстроенный на самом высоком холме Макао – Гуя. Крепость (Fortaleza da Guia) и часовня (Capela de Nossa Senhora da Guia) (порт.) были построены в 1622—1638 гг., маяк – в 1864—1865 гг.

16

Franciscus Xaverius (Francisco de Yasu y Javier) (баск.) – (1506—1552) – миссионер, последователь Игнатия Лойолы.

17

Католическое песнопение, патетическая часть мессы.

Запретный край. Перевод Ольги Гришиной

Подняться наверх