Читать книгу Малахитовый царевич. Сказки проклятых царств - Яна Демидович - Страница 8

Враги алчным вороньём кружили вокруг него. Раздували трепещущие ноздри, сверкали внимательными глазами. Сжимали кулаки, готовые ударить по голому телу, точно булава, вонзить поглубже, помучительней, дорвавшиеся до плоти коготки кинжалов, а потом – как следует рвануть…

Финист позволил себе кривую усмешку, а «врагам» – подобраться ещё на шаг ближе. Всё, что произошло после, уловили единицы. Казалось, его противников подхватил и разнёс по двору какой-то внезапный ураган. Только что пригибались, крались, готовились к нападению аж десять взмыленных отроков – а вот уже валяются вверх тормашками, совсем не по-воински раскидав руки-ноги. Словно тряпичные куколки, брошенные заскучавшим, наигравшимся дитём.

– Соколята, – отчеканил Финист, неспешно подойдя к раскиданному молодняку. – Ещё не соколы. Далеко вам до них. Ой далеко.

– Дяденька Финист, ну мы же старались… – неловко сев, заныл самый смелый, но получил такой суровый взгляд сверху-вниз, что живо прикусил язык.

– Что-что вы делали? Старались? А ты видишь на мне хоть одну царапину? – Финист горой навис над незадачливым птенцом, загораживая ему весь свет. Сложил мускулистые руки на груди, склонил голову на бок. Прищурил единственный, хищно-жёлтый глаз.

Обнажённый по пояс, Финист был страшен и могуч. Белые змейки давних шрамов, застывшие на его сильном торсе, внушали младшим особый трепет. И почти такой же трепет внушал и смелый до безрассудства, вбитый в кожу рисунок, что темнел у самого сердца Одноглазого сокола: портрет Василисы, младшей дочери их царицы.

– Ну, чего замолчал? Портки, что ли, замарал из-за дяденьки? – уколол Финист, демонстративно оглядев мальца, и старшие – гридни, которые наблюдали издалека, – тут же обидно расхохотались. Вот уж кто всем соколам – соколы: сильные, гордые, умелые. У каждого – почётная отметина на спине, узор с распахнутыми крыльями одноимённой птицы. Верная дружина Финиста, молодец к молодцу, все как на подбор. Ни у кого таких больше нет.

Насупившись, мальчишка побурел, но с ответом так и не нашёлся: уставился в землю, сжав покрепче жилистые, но такие ребячьи кулаки. Ну точно птенец, которого мамка ещё не накормила, – голодный, нахохленный. Сидит себе в гнезде, ждёт и страдает.

«Ничего, справится. Заматереет. Если жить захочет», – подумал Финист и, напоследок смерив отрока взглядом, неторопливо направился в сторону гридней.

И тут же, лишь стоило повернуться спиной, ощутил быстрое движение воздуха. То, что не могло быть простым ветерком.

– Ах вот, значит, как? – хохотнул Финист, лихо крутанувшись на пятках. Приняв ладонью кулак мальчишки, который вознамерился всё-таки достать его, но, конечно, вновь потерпел неудачу.

Ругнувшись, отрок отскочил – на сей раз совсем свекольный. Сразу встал, склонил буйную голову, ожидая неминуемой кары, но вместо оплеухи получил похвалу:

– Вот это я понимаю… – улыбнулся Финист и небрежно, как мог ласково, потрепал младшего по спутанным вихрам. – Звать как, напомни?

Отрок засопел.

– Сталемир, дяденька.

– Славное имя, – заметил Финист и, оглядев птенцов, возвысил голос: – Все видели? Все запомнили? Пред вами отрок, что не отступил, попытался ещё раз, пока вы сомневались и распускали нюни! Неужто он единственный, кто запомнил, чему я вас учил? Я вам что твердил, сопливцы? Ну?

Младшие заёрзали, зароптали, пряча глаза. Наверняка кто-то из них думал, что ударить в спину – это нечестно. Однако Финист давно считал, что в борьбе и на войне, как в любви, все средства хороши. Вот и учил, как считал нужным.

– Не слышу! – рявкнул Финист, угрожающе шагнув к отрокам.

– Нельзя сдаваться… – раздалась вокруг тихая разноголосица.

– Громче!

– Нельзя сдаваться! – послушно отозвались отроки, наконец-то дав слитный, уверенный ответ.

– Верно. Сдаваться, – презрительно выплюнул Финист. – Забудьте это слово.

– Да, дяденька!

– Конечно, дядька!

– Больше не подведём, господин Финист!

«Ну, смотрите мне», – обведя взглядом каждого, мысленно пригрозил Одноглазый сокол и повернулся к ждущим гридням:

– Продолжайте урок. А с меня на сегодня хватит.

Подхватив с утоптанной земли сброшенную им, обшитую перьями безрукавку, Финист пошёл со двора, одеваясь на ходу. Он давно заметил наблюдателей у ворот, что появились перед нападением Сталемира, но они не представляли для него особого интереса. А вот он для них – да.

– Красиво ты его, Соколик, – промурлыкала Елена, когда Финист поравнялся с царевнами.

– Аж дыхание перехватило! – с томным вздохом добавила Марья, вызвав у него лишь усмешку, которая расширилась, когда Финист увидел умело зачёсанные волосы, скрывавшие утерянное ухо. То самое, что не так давно, войдя в раж, оттяпала сама Василиса.

Которой, в отличие от сестёр, в зрителях нет и не было.

И мысль об этом заставила усмешку застыть и исчезнуть.

«Васенька, Васенька… Где ты сейчас?»

– Что посмурнел? Неужто устал? – увидев его помрачневшее лицо, тотчас обеспокоились царевны. Подступили ближе и в открытую начали завлекать: – Пойдём с нами, мы тебя и накормим, и напоим… И спать уложим… Слаще сладкого будет… Ну, пойдём…

Финист заставил себя улыбнуться.

– Спасибо, прекрасные. Но недосуг мне отдыхать, дел по горло. Пойду я.

Царевны обиженно скривились. Передёрнули плечиками, но дорогу всё же уступили. Не стали задерживать.

«Ничего, скоро утешатся», – подумал Финист. Как и все, он отлично знал о повадках близнецов, что развлекались то с витязями, то со слугами, меняя любовников, как перчатки. Да только сам трепета к ним не испытывал. Не тянуло его к столь похотливым, умелым в любви девкам, пускай они и раскрасавицы.

Финист отлично знал, кто ему нужен. Портрет этого кого-то грел ему сердце без малого пять лет, да только сам кто-то никак не хотел покорно склонить голову ему на грудь. Прижаться нежными, трепещущими губами к его обветренным губам, вживую сделать всё то многое, о чём лишь мечталось.

Василиса, его милая, строптивая дурочка. Вот кого неистово жаждали душа и тело.

И Финист не выдержал. Выйдя за ворота, обратился и стрелой понёсся на поиски.

Он отыскал её быстро: на стрельбище, где царевна, упрямо насупившись, била по круглым мишеням в гордом одиночестве – один выстрел, затем почти мгновенно второй, за ним третий… Какое-то время любовался ею издали, соколом на ветке, надёжно укрытый листвой. А потом решился.

В воздухе мелькнула пернатая молния, ударилась оземь, выросла воином в шаге от срединной мишени…

И Василиса, уже пустившая последнюю стрелу, сдавленно ахнула, увидев, как Финист играючи перехватил её, остановив на волосок от своего живота.

– Здравствуй, Васенька, – улыбнулся Одноглазый сокол, откидывая стрелу, как безобидную лучинку, в сторону.

И пошёл к царевне.

С щёк Василисы сбежала последняя краска. Но такой, молочно-белой, не румяной, она нравилась Финисту ещё больше. Его не могли отпугнуть ни эти её не девичьи наряды, ни седина, превратившая прежде русые волосы в тонкий, серебристый шёлк.

Финист знал, что царевна безвременно поседела из-за него. Дурочка, что с неё взять? Если бы только приняла его сразу, если бы смотрела ласковей, если бы поняла, глупая, до чего им будет хорошо вместе!

Если бы оставила свои клятые книги, сразу бы послушалась мудрую мать Синеглазку… Если бы…

– Не подходи! – рыкнула Василиса, стремительно выдернув из колчана очередную стрелу.

Финист лишь усмехнулся.

Он прекрасно видел прыгающие губы. Дрожащие руки и наконечник стрелы, что ходил вверх-вниз.

Подойдя вплотную, он позволил этому наконечнику слегка упереться в себя. Проколоть кожу, выпустив капельку крови, что вмиг метнулась вниз кровяным червячком. Чуть подался вперёд, вдыхая запах испуганной, такой желанной девы, пахнущей горечавкой и молоком.

Хотелось броситься. Метнуться голодным соколом на добычу, вырвать эту игрушку-лук, подмять под себя, запечатать поцелуем упрямый, кричащий рот. Побороть, вновь показав, как это бывает, когда девку до одури желает мужчина.

Но на сей раз дойти до конца, заставив царевну кричать от затопившей весь мир горячей сладости, а не отвращения. Доказать, что он прав. Что она для него. Что она – его.

А он – её. Навсегда.

– Помучить решила? Да, Васенька? Мало тебе моего глаза и похищенного сердца? – хрипло прошептал Финист.

И, подняв руку, медленно отодвинул край безрукавки, обнажая рисунок с милым лицом.

У Василисы дробно застучали зубы.

– Уйди… Уйди по-хорошему!

– Как ты жестока, – засмеялся Финист, выпрямляясь. Расправляя широкую грудь, чтобы любимая как следует разглядела все до единого шрамы. – Опять гонишь, ставишь в окно железо, да? Помнишь, как я пробивался к тебе? Пролетал сотню вёрст, лишь бы хоть одним глазком тебя увидеть? Страдал, скучал, плевал на запрет самой царицы?

– Лучше б не возвращался, – просипела Василиса, дрожа с головы до ног. По-прежнему тыча в него стрелой, но не пуская её.

– Но я вернулся. И, уж поверь, от тебя не отстану, – негромко заверил Финист, лаская царевну взглядом.

Незримо целуя её щёки и шею, глаза этой удивительной, льдистой – такой беспощадной к нему! – синевы, и волосы, обрезанные его рукой. Вспоминая русую косу, бережно хранимую в сокровенном ларце, ту самую, которая столь мягко лежала в его грубых руках, так нежила его одноглазое лицо, что прикасалось к ней в минуты одиночества…

– Ты меня не получишь! Я ненавижу тебя!.. – прокричала Василиса.

– Ничего. Стерпится – слюбится, Васенька, – во все зубы улыбнулся ей Финист, прежде чем с усилием отступить на шаг, обратиться и улететь, напоследок обронив мелкое пёрышко.

Стрелу, что секундой спустя вонзилась ровнёхонько в сердцевину дальней мишени, он уже не увидел. Как не увидел и царевну, которая отшвырнула лук и спрятала лицо в ладонях, словно пытаясь загнать обратно в глотку свой отчаянный, рыдающий смех.

***

…Он уверенно шёл сквозь лес, направляясь к памятному утёсу над морем. Он не оборачивался: и так знал, что мальчишка следует за ним. Старается шагать размашисто, как взрослый; сжимает зубы и сурово хмурится.

«Соколёнок», – фыркнул в усы Финист, но ничего не сказал. Этот путь нужно было пройти молча.

Вскоре они дошли, куда следовало. Только здесь, над самым Окиян-морем, бескрайней синью до самого горизонта, отрок встал рядышком, и Одноглазый сокол, искоса глянув на него, понял, что тот и правда боится. Бледнеет от одного вида этой страшной, полной ветров, пустоты, которую пропитал запах соли.

– Значит, высоты боишься? – повернув к отроку лицо, спросил Финист.

Признаваться было явно стыдно. Однако, как тут откажешь в честном ответе старшему? Да ещё такому?

– Боюсь, дяденька, – заалев щеками, как девица, ответил мальчишка.

Финист усмехнулся. Посмотрел на мокрую россыпь камней, ждавших внизу, – таких безобидных, маленьких на вид. На холодные волны, взбивавшие белую, шипящую пену; волны, готовые утащить неудачника на самое дно, легче лёгкого швыряя туда-сюда, вертя противосолонь, прикладывая о все острые обломки, несомненно, разброшенные на морском дне у коварного Сокольего утёса…

– Когда-то я тоже боялся, – негромко сказал Финист.

Мальчишка вздрогнул. Недоверчиво глянул на него.

– Боялся? Ты-то?

– Я, Сталемир, я.

Финист от души потянулся, разминая мышцы. Прошёлся по самому краю, не торопясь продолжать.

– Когда-то я не мог свободно обращаться в сокола. И очень боялся высоты – совсем, как ты. Но однажды… Оставшись совсем один… – Финист помедлил. – Я встретил человека, ради которого захотел стать воином.

Сталемир моргнул, глядя на него во все глаза. Почти о страхе забыл.

– Когда это случилось, мне было чуть больше, чем тебе сейчас, – облизав губы, добавил Финист. – Наверное, я сошёл с ума. Потому что в тот же день явился в городскую дружину, требуя, чтобы меня взяли отроком, – и, конечно, был поднят на смех. А злость от этого смеха помогла мне обратиться, как по щелчку пальцев.

Финист улыбнулся, вспоминая день, навеки застрявший в памяти.

– Это их впечатлило. Меня взяли на обучение… Это было трудно, почти мучительно. Дар птицы не поддавался мне до конца, вновь и вновь разбивая мечты и надежды. Но я не сдавался. Я запретил себе сдаваться. Забыл это слово. И в конце концов понял, что делать.

Финист улыбнулся шире.

– Я решил – либо овладею даром, либо погибну. И пришёл к этому, безымянному тогда утёсу, чтобы прыгнуть с него в Окиян-море.

Сталемир застыл, широко-широко распахнув глаза. Финист продолжил:

– Летя навстречу погибельным камням, я больше не боялся. Лишь отчаянно желал, чтобы мои руки обратились крыльями… И дар меня услышал. Послушался и смирился, спася меня за мгновение до конца. С тех пор я не ведаю страха высоты. Умею обращаться, когда захочу. И учу вас, птенцов, смело смотреть в глаза своим страхам, – договорил Финист, делая шаг в пустоту.

Вскрик отрока затерялся в свисте ветра. Стремительно летя вниз, Финист не закрывал глаза – лишь смеялся, вновь переживая то самое ощущение невероятной свободы. Солёные брызги уже коснулись его тела, когда он приказал себе обратиться. И мгновение спустя взмыл над морем под ликующие вопли мальчишки.

***

Позже, вернувшись в крепость, он распрощался со Сталемиром и неспешно пошёл в дружинную избу. Улыбка растягивала губы, и даже мысль о том, что Васенька знать его не желает, больше не колола так, как раньше. Ведь он добьётся своего. Рано ли, поздно ли – добьётся. Стерпится – слюбится.

Фигуру, что сидела в тени у порога избы, он сперва не заметил. А заметив – скривился.

Только его не хватало.

– Здрав будь, Свет-Соколик, – пропел воин, сверкнув хитрой зеленью глаз. – Хорошо ли гулялось?

– Не твоё дело, – прорычал Финист, неприязненно глядя на рыжего пришлеца.

И угораздило же его прийти в их город! Явиться ровно, когда нужно, и попасться на глаза воеводе! Получить добро на службу!

«…А ещё – спасти от расправы твою Васеньку», – уколол тихий, внутренний голос, после чего неприязненность обратилась в ярость.

И ведь правда, святая правда, что этот приблудный помог Василисе. Неизвестно, чем бы кончилось дело, не вмешайся он. Сам Финист в тот день и ведать не ведал, что творится: бродил по городу, урвав немного свободного времени. А потом костерил себя на все лады, что вовремя не подоспел.

Каков был этот воин в настоящем бою, Финист пока не разумел. Но движения выдавали в рыжем бойца, что пока не показывал свою полную силу. Это раздражало. Как раздражало и его умение управляться двумя клинками сразу, слишком уж царское, не по роже, имя Елисей, да и ручная мышка, что сейчас любопытно поглядывала на Финиста, сидя на хозяйском колене. Сколько таких он скогтил, будучи соколом?

– Говорят, опять с царевной не поладил? – тем временем, небрежно, даже не глядя на него, спросил Елисей, от чего Финист резко встал как вкопанный. – Разве не знаешь, что девки – как цветочки? Что с ними надо ласково? Неужто так мало девок перебабил? Наверно, одного глаза пугаются, да?

– Ты… Ты как посмел, грязь… – страшным голосом выдохнул Финист, шагая вперёд.

Но сделать ничего не успел – позади раздался топот, сбитое дыхание. Вдалеке послышались крики.

– Царица! – задыхаясь, прокричал взмыленный отрок замершему Финисту. – Наша царица Синеглазка вернулась!..