Читать книгу Серебряный след - Янина Дикаева - Страница 13

Надежда – вечный, негаснущий огонь в сердцах миллионов людей на земле. Огонь, который не в силах потушить никакая сила на земле. Говорят, она умирает последней, но это не так, она не умирает, она, как и душа вылетает с плоти человека и блуждает по свету, пока не найдет чье-то другое израненное сердце, чтобы вселиться в него… Приближающаяся ночь стала испытанием для Муъминат. Уставшее тело просило сна, а сердце беспокойно билось от грядущей неизвестности.

– Мам! – тихо позвал ее Малик.

– Чего тебе?

– Ты спишь?

– Спала, бы если бы ты не разбудил.

– Не спала, я знаю! – мальчишка ловко юркнул в темноте под одеяло к матери. Муъминат ласково прижала сына к себе.

– Ну чего ты, Малик пришел? Иди к детям. Анас с Асет начнут плакать, когда тебя не увидят рядом. Им же страшно, они же маленькие.

– Не пойду. Я с тобой хочу быть. Им не будет страшно, их все равно двое, а мы с тобой одни… теперь совсем одни остались… – глотнул мальчишка.

– Малик! Ты что плачешь? – удивилась мать.

– Можно подумать сама не плакала, – обиженно прошептал в ответ ребенок. Муъминат молча согласилась с ним. Так и заснули они… а ночь перемешала все – и мысли, и слезы, и сны. Прошло месяца два, как-то раз Малик выбежал во двор, услышав топот коня. Приехал Хамид.

– А где дада? – громко окликнул его племянник.

Хамид погладил его по голове и спросил:

– Где мать? Иди позови. И устало опустился на пенек. Муъминат вышла.

– Посадили его…

– На сколько?

– На пять лет…

Наступило глухое молчание. Теплый ветер выбил из-под платка черную прядь волос Муъминат. Тень безграничной печали, еще больше придавала красоту ее лицу. Первая слезинка, как первый весенний дождь неожиданно скатилась по щеке.

– Муъминат, ко всему надо быть готовой в этой жизни. Могло бы быть и хуже. А пять лет, вот увидишь, как быстро пролетят. Нужды ни в чем не почувствуешь. Отец и я во всем тебе поможем, где нужна мужская сила. И сыновья твои вырастут. Чем больше испытаний, тем ближе к Аллаху. Не забывай об этом. Ты слышишь меня, сестра? Ладно, я позже приду. Малик, слушайся мать. Ты теперь за главного в семье? – потрепал по плечу племянника Хамид.

Вести быстро разлетелись по всему Шарою. Приходили все посочувствовать Муъминат. Остаться с малышней в горах одной очень тяжело для женщины. Везде нужны мужские руки, сила и воля. Все предлагали свою помощь, просили обратиться к ним в любое время… А дни начали идти, похожие друг на друга, мрачные и серые.

Весну сменило лето, его в свою очередь осень, а за ней приковыляла и злая старушка-зима. Муъминат не доставляла никому никаких хлопот ни брату, ни отцу. Разве что во время пахоты чувствовала себя чуточку беззащитной. И там всегда подоспевал Хамид.

Муъминат старалась даже в самых неприметных мелочах не показывать свою слабость – перед детьми, перед отцом, перед сельчанами, перед природой, но саму себя ведь не обманешь. Ей было неимоверно тяжело, но еще тяжелей было каждый день натягивать на себя маску беззаботности, чтобы освободить себя от цепей людского любопытства, жалости и лишних вопросов. Часто наставали секунды безграничной тоски, когда хотелось настоящего, родного тепла… в такие моменты она всегда вспоминала мать, только перед ней она могла бы стянуть с себя эту вымученную искусственную улыбку, и вдоволь выплакаться ей в плечо, показать свою слабость, раскрыть все свои ошибки и в ответ не получить укора. А остальные? А остальные слабее нее… отцу, брату, детям нужна была ее сила, чтобы боль за нее не мешала им жить. А он – первоисточник счастья и горя ее жизни, ее вечная борьба чувства и разума, любви и ненависти… он приходил только во сне и просил лишь об одном – беречь детей, как будто там за решеткой чувствовал, что готовится выйти в путь большая беда.

Иногда Муъминат овладевало непреодолимое желание увидеться с ним, но для горянки, для которой весь белый свет заканчивался за вон тем черным хребтом, поездка в город стоила большого труда. Да и предрассудки сельчан сковывали в цепи… молва пройдет по аулу – бросила малолетних детей и поехала в город, по мужу видите ли она соскучилась…

А там… вдали от шаройских гор, в грозненской тюрьме отбывал свое наказание Хайрулла. Прошло уже два года. Он безбожно клял и винил себя за этот поступок, за лопнувшее терпение, за неумение сдерживать себя в нужный момент. – Ну почему тогда, во дворе Хакима, не встал передо мной ее образ, образ детей, как встает он сейчас… может я одумался бы? – задавал он себе этот один и тот же вопрос в частые минуты своего безумного одиночества. Хайрулла не ощущал вокруг себя людского тепла и вообще людского духа. Ему казалось, что он один здесь и сейчас несет жестокую кару за все содеянные и не содеянные им грехи. А ведь было это вовсе не так. Суровые 30-е годы ломали судьбы многих горцев. Раскулачивание, навязывание атеизма – жестокие реалии коммунистической идеологии Советской власти получили свое широкое распространение в 30-х годах. Хайрулла был не один, их было много, безвинно получивших свое возмездие, и тех, кого не пощадили даже за самые мелкие провинности…