Читать книгу Её (мой) ребенок - Янка Рам - Страница 9

Перед моими глазами открытая дверь в палату. А в голове – в прошлое.

Я никогда не позволял себе возвращаться туда, жестко купируя все попытки памяти скользнуть в эту сторону. А теперь… теперь что уже… амнезия теперь не спасет.

Напротив, рядом с входом в палату сидит Лившиц с планшетом. Периодически с кем-то созванивается по делам…

Мой взгляд иногда скользит по нему.

– Медведев, поезжай домой. Поздно. Маша волнуется.

Он следит за моим недоброжелательным взглядом на Лившица.

– Я ей позвонил. Маша за тебя волнуется.

Несколько раз к нам подходит врач, пытаясь объяснить, что Марьяна будет спать до утра. Но я все равно остаюсь. И Лившиц, раздражаясь на моё присутствие, тоже.

– Лови… – скидывает что-то мне Медведев.

– Что это?

– Отчет с места аварии.

Пролистываю фотки. И экспертное заключение. Нет, Лившиц в аварии не виноват – трезв и правил не нарушал. Но… только одна маленькая деталь… Встречная летела со стороны водителя. И, судя по схеме, ему пришлось как следует вывернуть руль, чтобы тачка влетела не в него, а со стороны Кошкиной. Рефлекс самосохранения? Другие обстоятельства и тачки на дороге? Не было времени на оценку ситуации? Винить за это нельзя. Всё понимаю. Но виню!!

Поднимаю на него снова глаза. Встречаемся взглядами.

– Кто Вы? Что Вам нужно от Марьяны?

– Кто спрашивает?

– Я же сказал, – недовольно.

– Вы соврали.

– Окей. Муж будущий.

– В этом Вы, господин Лившиц, тоже заблуждаетесь.

– Почему это.

– Это Вам Кошкина сама объяснит, как придет в себя.

Да тебе конец, Лившиц, за то, что Алёнка осталась в детском саду в неведении – где мама.

"Завтра суббота, – вспоминаю я. – садик не работает и… Куда ж её денут?! "Опеке" отдадут?"

– Медведь.

– М?

– Алёнку надо забрать. Завтра суббота.

– Кто ж тебе её отдаст? Мать должна написать доверенность.

– Она на меня никогда ее не напишет. Скорее на этого Лившица, – понижаю я голос. – Родители у нее теперь  в Норильске. Пока найдём их, пока доберутся… Да там и самолёты не всегда летают зимой. А забрать надо утром!

– На Лену пиши, на сестру. Она ее воспитатель и уже по факту знакомый, близкий человек. Есть у тебя ее паспортные данные?

– Есть…

За ресепшеном опять никого. Я вытаскиваю лист из принтера и отыскав в интернете форму для доверенности пишу.

А что, если Кошкина всё-таки совсем отмороженная и Алёнка моя?

– А, черт… – строчка уезжает вниз.

Скомкав бросаю в ведро и пишу заново.

– Что Вы делаете? – притормаживает проходящая мимо медсестра.

Показываю ей удостоверение.

– Я у вас лист бумаги одолжил и ручку. Скажите, пожалуйста, а вещи Кошкиной из одиннадцатой палаты где?

– Старшая сестра сдала в гардероб.

– Паспорт, телефон?…

– Это у нас, здесь.

Толкает одну из дверей. Открывает ключом шкафчик. Показывает мне пакет.

– Только я вам это не могу отдать. Неположено.

– Отдавать не надо. Я только прописку в паспорте уточню и всё.

Пролистываю паспорт, фотографирую страницы. Фотка новая. Паспорт сменила. Нашего штампа о браке нет. Страница девственно чиста! Тоже меня стёрла?

С трепетом открываю следующую страницу. "Дети" – Алёна Александровна Кошкина.

Не Львовна.

И не Германовна.

Марьяна тоже Александровна. По отцу записала?

Нда… Вот теперь у меня точно есть несколько вопросов!

Дата рождения… Закрывая глаза, представляю себе календарь, начиная отсчитывать назад месяцы.

Плюс-минус… Где-то там на границе нашего расставания.

Тихо матерюсь, качая головой.

– Зараза!… Чтоб тебя!…

– Что?

– Это я не Вам.

Возвращаю все обратно, наскоро оформляю доверенность. Стаскиваю ручку.

Теперь любыми неправдами мне нужно получить её подпись.

Хочется влететь в палату и потрясти ее как следует, чтобы вытрясти из неё правду.

Но что там трясти-то?..

Замираю перед открытой дверью. Фоном тихий голос Лившица.

– Я не могу сейчас… с утра отправлю… моему заму скинь. Отчёты мне отправь. Я посмотрю. Рука? Вывих плечевого. Нет, ничего критичного. Все живы, тачка застрахована.

– Ничего критичного… – цокаю языком, осуждающе качая головой.

Вздрагиваю от грохота в палате. Всунув в руки Михе доверенность, решительно залетаю туда.

Присев на кушетке Марьяна, словно пьяная дезориентировано смотрит вокруг и под ноги, на осколки от стакана с водой, что стоял на тумбочке в изголовье. Поднимает на меня взгляд.

Неверяще заторможенно хмурится…

Подносит к глазам кисть. На запястье синие пятна то ли от капельницы, то ли от удара.

Снова смотрит мне в глаза, тяжёлые веки пытаются закрыться.

– Ян… – шепчу я, сам немного теряя ориентацию в пространстве от того, как неуверенно она взмахивает руками, словно ища равновесие.

Дергаюсь к ней ближе и растерянно замираю.

Встряхивает головой, как будто я глюк.

– Марьяна! – залетает следом Лившиц, видимо закончив разговор.

Она переводит взгляд с меня на него и обратно.

– Айдаров?… – беззвучно двигаются её губы.

– Врача позовите! – выскакивает Лившиц в коридор.

Марьяна слепо кладёт руку на капельницу, стойка откатывается. Пытается встать… босые ступни касаются пола, одна щиколотка перемотана. Под ногами всё в осколках.

– Стой! – выдыхаю я, срываясь к ней.

– Где… моя… дочь?

Успевает подняться, нога подламывается, глаза закатываются и …

Теряя равновесие, летит на пол.

Подхватываю её уже у самого пола.

Кровь бьёт мне в лицо, кружа голову. Держу ее на руках, прижимая к себе. Она снова в отключке. Касаюсь губами бледного лица, задыхаясь от бури чувств.

Ох, Кошкина…

Бережно укладываю обратно.

– Марьяна… – пошлепываю по щеке.

Мне кажется, что она не дышит и слишком бледная. Белая! В панике возвращаю ей на лицо кислородную маску. Растираю ледяные пальцы.

– Ты же Кошка… – бормочу я. – У тебя девять жизней, помнишь?

Нервно пытаюсь улыбнуться.

– А еще – такую заразу даже дустом не убить… – вспоминаю одну из наших шуток.

– А ну-ка, дыши! – рявкаю я испуганно, припечатывая ей по щеке.

Слепо отталкивает мою руку.

Выдохнув падаю на стул, закрывая руками лицо.

– Мать твою…

Напугала!

Стискиваю ее кисть, в эмоциях вжимая в губы. Мне хочется поласкаться об эти ладони, забыв о том, что между нами пропасть. Хочется ровно до тех пор, пока я не вспоминаю, что…

– Кошкина… – с горечью отстраняюсь я. – Аленка – моя дочь?

Непослушной рукой срывает маску.

– Исчезни… Айдаров… – хрипло. – Она только… моя.

– Да?.. – начинаю свирепеть я.

Если у тебя есть силы кусать, Кошкина, значит, ты уже в порядке. И мне есть, что сказать!

– Тогда, где твоя дочь, а?! Может этот твой Лившиц знает? Ты спроси!

Слышу в коридоре шаги, голоса…

– Где? – едва шепчет она, голос испуганно дрожит.

– Выходите, – недовольно смотрит на меня врач. За ней медсестра с подносом, там шприц.

– Марьяна… – подходит с другой стороны к ней её мужик.

– Где дочь? – поворачивается она к нему.

– Я еще не успел решить этот вопрос.

– Что?! – шокированно смотрит на него.

Медсестра подходит со шприцом.

Марьяна, всхлипывая отталкивает её руку.

– Это успокоительное, – комментирует врач, оттесняя меня от кушетки, – у Вас травма головы, Вам нельзя волноваться и вставать.

– Где моя дочь?!

– Мы обязательно выясним.

Марьяна опять отталкивает шприц.

– Юра?.. – жалобно смотрит на него.

– Так надо, Яночка, пусть поставят. Это профилактика кровоизлияния. Мы же не хотим кровотечений и инсультов?

– Нет! – уворачивается от иглы, панически оглядываясь наши лица.

Медсестра уверенным движением фиксирует ее ослабшую руку за локоть и…

Кошкина растерянна и беспомощна, по лицу слезы. Ни разу не видел ее плачущей. Вообще никогда! И моё сердце сжимается. Перехватываю руку медсестры.

– Дайте мне минуту! Я знаю, где её дочь. Дайте нам вдвоем всего минуту поговорить.

– Да вызовите санитаров! – шипит Лившиц. – Пусть уберут этого…

– Я сейчас тебе карету вызову, – басит Медведев. – И санитаров в погонах.

Раскрывает корочки.

– Все на выход, со свидетелем работают опера! – рявкает он.

Врач, возмущаясь, что мы не имеем права, все же ретируется за дверь.

Медведев выводит препирающегося с ним Лившица.

– Кошкина… – набираю я воздуха в лёгкие. – Алёнка три дня в садике… ждёт тебя… – мой голос подрагивает. – Не ест… очень переживает! Подпиши доверенность… я ее заберу пока.

Отрицательно качает головой.

– Пожалуйста… – умоляю я.

Она словно не видит ничего. Меня начинает колотить от её разгорающегося взгляда, в котором расцветает презрение и ненависть. И это запускает во мне тоже злость и истерику.

Не подпишет!

– Если ты мне сейчас не подпишешь это… – качаю я головой. – Я не знаю!… Я тебя через все суды протащу, клянусь! Ты меня знаешь!… Так вот. Я стал гораздо хуже теперь! Подписывай!

Медведев вырывает у меня лист с доверенностью.

– Айдаров… – с досадой. – Иди, отдышись.

Вылетаю, сползая за дверью по стене на корточки.

Зачем она так со мной?! Да, я накосячил, может тогда, всплылил. Может, сказал гадости. Но мне было гадко!! Что я должен был говорить?! Но неужели за слова лишают права быть отцом. А моего ребенка – отца?! Причем здесь ребенок?…

Мои челюсти и кулаки сжимаются.

Слышу, как Медведев успокаивающе говорит с ней. Объясняет про Лену… Про то, что завтра суббота… И Аленка хорошо ладят с Леной, а если ее заберут службы, то это будет еще более сильный стресс для ребенка.

– А завтра, я обещаю, что Аленку привезут сюда. Снимать Вас с препаратов пока нельзя – это риск. А Вам нужно беречь себя ради дочери. Или, может, Вы хотите, чтобы Ваш… жених, – слышу по голосу, как Медведь морщится. – Забрал девочку? Мне показалось, он не особенно этим озабочен. Да и девочка с посторонним мужчиной… Нехорошо это.

– Не хочу… – всхлипывает она.

– А Лена – очень хорошая девушка. Внимательная, добрая. А на Айдарова не обижайтесь. Он просто очень переживает. И за Вас и за… – если сейчас скажет за "дочь" выхватит от неё. – Алёнку! – чуть притормозив выбирает Медведев правильную версию.

Медведев молодец. Так и нужно было, да. Но это ведь не его лишили права отцовства, и он может спокойно. А я не могу. Эта мысль выжигает из меня любую дипломатичность.

А мне нельзя…

Я должен держать равновесие.

Потому что Марьяна – жестокая принципиальная дрянь. Но она моя дрянь… Любимая. Другой мне не светит, я это уже понял и принял.

И я хочу дать нам еще один шанс. А помощи в этом от неё не будет. Мне придется плыть против течения и грести за двоих. Троих.

И я дышу глубже… Дышу, пытаясь отыскать в себе какие-то резервы для этого. Они есть… Нужно просто немного прийти в себя.

Медведь выходит из палаты, взмахивая бумажкой.

– Вуа-ля…