Читать книгу Целительный воздух. Остаться самим собой - Юлия Цхведиани - Страница 10

Тем летом Иду врачи направили в санаторий «Узкое» на юго-западе Москвы. Санаторий для очень узкого круга членкоров и академиков, не более двадцати восьми человек, располагался на краю Тютчевской аллеи в бывшей усадьбе князей Трубецких.

Лиля уговорила Женю поехать с ней, чтобы навестить маму. Усадьба была настоящим музеем. Кто только там не побывал: известные ученые, писатели, поэты, художники, артисты и музыканты.

Главный дом усадьбы украшала старинная мебель, часы, камины с необыкновенно красивыми расписными экранами, картины разных времен, начиная с XVII-го века и заканчивая картинами, подаренными художниками XX-го века.

Сам факт присутствия в усадьбе Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Анастасии Цветаевой, Корнея Чуковского, Владимира Маяковского, Сергея Есенина, Бернарда Шоу, Константина Станиславского, а позже всех известных советских выдающихся людей, уцелевших или сгинувших в застенках, делал эту усадьбу уникальным местом.

Что же касается бывших хозяев усадьбы… Большинство членов княжеской семьи покинули родину после революции, а последнего владельца, Владимира Трубецкого, вместе с дочерью Варварой расстреляли в 1937 году в период страшного сталинского террора.

…Ида очень любила, когда ее навещали родные, она ходила с ними по территории усадьбы, показывала сады, пруды, аллею и рассказывала историю князей Трубецких.

Ида не была ни членкором, ни академиком, но могла бы. Она была известным профессором, первой женщиной в отрасли – доктором экономических наук, и для нее почти каждый год в этой прекрасной усадьбе находилось место, где все ее знали и уважали. А главное, что она действительно нуждалась в санаторном лечении.

Ида попросила детей привезти ей теплые вещи, так как за двадцать дней погода изменилась, резко похолодало, а врачи должны были ее выписать на следующий день.

Ребят пустили в старомодную уютную усадебную полупустую столовую. Лиля с Женей увидели Иду, сидевшую за покрытым белой накрахмаленной скатертью столом с двумя стариками, наверняка академиками.

Они пили чай. К чаю подавали запеченные яблоки с медом, присыпанные сахарной пудрой. Малочисленная публика оживилась, увидев странную молодую пару.

В зал вошли девушка-блондинка с длинными распущенными волосами в красном ярком свитере и джинсах и высокий худой парень, тоже с длинными, до плеч, распущенными волосами, с длинной бородой и в очках с круглой оправой. Он тоже был одет в джинсы, джинсовую куртку и в какие-то ковбойские сапоги на каблуках.

Ида очень обрадовалась дочери и пригласила ее к столу, Женя, молодой человек, кивнул всем в знак приветствия, ретировался и пошел осматривать залы первого этажа усадьбы.

– Вот, знакомьтесь, моя младшая дочь, Лиля, она недавно защитила диссертацию.

– Очень приятно, присаживайтесь, пожалуйста, расскажите нам, что нового в вашей молодой жизни?

Второй старик не мог не сострить:

– Кстати, Лиля, а ваш друг, он наверняка священник или, может быть, певец какого-нибудь ВИА? Слишком уж у него длинные волосы и борода.

Ида решила достойно ответить за Лилю:

– Конечно, священник, и поет он во время службы.

– Ну-ну… Так что же у вас в жизни происходит? А то я вас перебил.

Лиля, общаясь последнее время с отказниками, диссидентами, евреями, которым не давали работать и учиться, будущими эмигрантами в своем удивительном НИИ, решила рассказать старикам, которых видела в первый и последний раз в жизни, все, что она думает о том мракобесии, которое творится в стране.

Но начала она с последних иностранных фильмов Московского кинофестиваля, которые ее потрясли, с прочитанной книги Михаила Булгакова «Собачье сердце», с запрещенной к показу в России картины Глазунова «Мистерия ХХ века», потом перешла к дефициту всего и вся, а затем, почувствовав у себя на коленке под скатертью ритмичные удары маминым кулаком, увидев ее широко раскрытые от ужаса глаза, резко замолчала.

Старики молча слушали разгоряченную девушку. Один не удержался и спросил:

– А о чем же вы мечтаете, гневная молодежь, о чем вместо светлых идеалов?

Лиля быстро парировала:

– Вы еще забыли о «советской власти плюс электрификация всей страны». Мы мечтаем о свободе слова, свободе поведения, об открытых границах, о свободной экономике.

– А мы – это кто, не бесы ли Достоевского вы, случаем? Не анархисты? Чтобы говорить о свободе, надо прожить в нашей стране еще лет сто. Народ наш к свободам не готов, поверьте мне, да и электрификация и газификация всей страны, увы, еще не завершены, как это ни странно и смешно не звучит.

Второй старик тоже не отставал.

– Так что же, мечтать-то не вредно и даже правильно! Все сейчас в ваших руках. Творите, пожалуйста! Предложите стране правильные решения, вот вы, Лиля, только что защитились, теперь самое время писать монографии, учиться дальше, конкретно формулировать ваши планы и действия. Вы же – экономист, или мне послышалось? Только хотеть свободы – это не план действия, это бездействие. А конкретные программы, расчеты с доказанной экономической эффективностью. Вот что вам надо делать. Где вы сейчас работаете?

Это был самый больной вопрос как для Лили, так и для ее мамы. У Иды было четкое правило помогать только чужим и слабым. К слабым относились все, в том числе и старшая дочь Ева, тоже экономист.

А Лиля была воспитана сильной, всего должна была добиваться самостоятельно. Ида считала, что ей надо было только придать ускорение, наметить старт, а в остальном – никакой помощи. Вот Лиля и оказалась по распределению с хорошими оценками на самом последнем месте, попала в институт второй категории в разгар очередного всплеска антисемитизма.

Зато она первая из выпуска закончила целевую аспирантуру и защитилась, но пришлось возвращаться опять в свой весьма странный институт. Зато какие там работали люди – умнейшие на свете, избранные, штучные экземпляры! Там обсуждалась на всех углах философия жизни, но интересной работы и перспектив, увы, не было.

Лиля переглянулась с мамой, у которой явно поднялось давление после этой дискуссии, и ответила:

– Если честно, то я работаю…

Она перечислила все положительные и отрицательные стороны своего института.

– Но я, безусловно, очень благодарна руководству за аспирантуру.

– Милая барышня, а где бы вы хотели служить?

– Я мечтала работать в своем родном учебном институте, преподавать студентам, дальше там совершенствоваться, писать статьи.

– Ну так идите туда. Что вам мешает?

– Меня туда не взяли и не возьмут, пятый пункт, видите ли, мешает.

– Этого не может быть! Я вашего ректора с этой стороны не знал.

– Видите ли, очень даже может, ещё как может быть, антисемитизм в полном действии! Ну да ладно, это больная для меня тема. Суждено быть человеком второго сорта.

Один из стариков опустил голову, мельком взглянув на… Иду. Ему, наверное, было не по себе. Второй, наоборот, был очень возмущен. Он достал ручку из кармана пиджака, протянул ее и чистую салфетку Лиле.

– Напишите мне, пожалуйста, ваш номер домашнего телефона, имя, отчество и фамилию, специальность. Я вам докажу. Есть справедливость и в нашем обществе, хоть оно вам и кажется гнилым. Но далеко не все наши люди прогнившие, хорошенько запомните это!

Старики встали, откланялись. Тот, кто взял заполненную Лилей салфетку, подошел к совершенно растерявшейся Иде, обнял ее и сказал:

– Наша дорогая профессор, дорогая Ида Михайловна! У Вас прекрасная дочь, гордитесь ею. У меня два сына от первого брака, они, правда, не «священники», и оба, увы, чистые потребители. Однако нам пора… Надо идти гулять в парк, пока нет дождя и светло. Врачи нам строго велят.

Ида сидела совершенно ошарашенная. Она молчала. Яблоко она завернула в салфетку и попросила передать внуку.

Вечером того же дня раздался звонок от проректора учебного института Лили. Он просил прийти на следующий день к ректору для оформления на работу. Вопрос перевода на новую работу был решен положительно.

Иду привезли домой на такси. Утром следующего дня она позвонила академику, выразила ему искреннюю материнскую благодарность. Тот, в свою очередь, ответил ей:

– Если терпеть несправедливость и не пытаться что-либо изменить, так и будет продолжаться этот ужас, который нельзя никак принять, невозможно жить с ним! И никакая ваша гордость, Ида Михайловна, не поможет! Будем вместе пытаться изменить мир! Обнимаю вас. Успехов вашей дочери!

На вопросительный взгляд Лили Ида ответила:

– Раньше, еще несколько лет назад, это было бы совершенно невозможно. Ты теперь просто обязана стать отличным преподавателем.