Читать книгу Валерия. Том 2 - Юлия Ершова - Страница 5

Алла отправилась на дело, о котором вскользь упомянула в беседе с измученной любимой подругой. Так получилось, что внутри её семейного, такого ладного, организма распадался врождённый иммунитет. Опасные метастазы, посеянные дрыщом из отдела информатизации, рвали мембраны защиты и распыляли яд. Носитель зла пустил корни прямо в душе Константина и день ото дня наливался украденными у Аллы соками любви. И она осознала себя засыхающей веткой на дереве жизни.

– Помнишь, – рассказывала она любимой подруге, когда в минувший понедельник они сидели на профессорской кухне и пили ромашковый чай с мёдом, чтобы успокоить Аллочкины нервы, – как он надо мной издевался исподтишка? Залезет по сети в мой комп, перемутит всё, один раз файлы загрузочные удалил, и посмеивается за спиной. Боже, боже! Я работать – комп не грузится, пришлось этого же гения на помощь звать. Это его должностные обязанности, понимаешь. А он сел за мой экран и вздыхает, глаза к потолку возносит, типа столько времени драгоценного теряет из-за моей компьютерной безграмотности. После пойдёт и Косте на меня нальёт. Представляешь? А я, ну до чего бестолковая, до конца не просекала, только вчера картинку вылепила, до последнего растра, а Костик от меня нос воротит: «Надо тебе, милая, на курсы походить на компьютерные». Представляешь? И это мне-то, с дипломом информатизатора. – Алла опустила горящие глаза. – И сервер ему купили. Дорогущий. Как бы для сайта компании. Для одного сайтика, представляешь? И сайт невыразительный, ты видела – белый, как саван. Бр-р-р-р. Из дизайна – два квадратика. Страничка турфирмы должна пестреть пальмами и цветами, чтобы каждый посетитель запах ощутил, шум морской услышал и, не задумываясь, в карман за деньгами полез! А у нас – два квадратика, зелёный и оранж, как два гуся, жили у бабуси.

– Аллочка, милая моя… Как ты… сердце рвётся. Выгони его! – вскипела Лера и стукнула чашкой о блюдце. Фарфор звякнул, и на его перламутровой глади прочертилась трещина, как молния на разгневанном небе.

– Если бы, – помедлила с ответом Алла, оглядывая рассечённую чашку. Эта чашка – представительница любимого сервиза Катерины Аркадьевны. Жаль. Вот сейчас бы она в ярости взвилась до небес, а дочь её и бровью не ведёт, нет в ней чувства посуды. – Его надо из Костиных мозгов выкорчевать. Как? Вот проблемка, – вздохнула Алла. – Костя меня не воспринимает. Ты бы видела, критикует всё подряд, раздражается. Разговоры пошли, мол, жене лучше дома сидеть, всё равно толку мало. И это про меня, финансового директора, одарённого! Все деньги у меня, все! – Алла чуть не долбанула чашкой по блюдцу, как и любимая подруга, но ощутимое душой присутствие всё ещё настоящей хозяйки дома остановило её. – Дальше – лучше. Поручения мои спускают на тормозах, без согласования с директором не выполняют, словом, тихо отстраняют меня, собственницу, родительницу, от руководства моего же предприятия. Я с Костей пытаюсь поговорить, а он в игнор меня. Иди, говорит, детей расти, матери помогай. «Надоела ты мне» – так сказал, слово в слово.

У Леры занялось дыхание: как поверить сказанному? Просто не может быть. В студенческие годы Костя обожал Аллочку. С букетом огромных чайных роз, на зависть всему потоку, он не раз ожидал её под дверью студенческой аудитории, а Лера не сводила глаз с неподвижных до искусственности цветов.

– И такая тоска на меня нашла, поверишь? Впервые в жизни умереть хотелось, —горячие глаза Аллы остыли. – Но о тебе подумала. Как? Ну как ты, такая беспомощная, будешь жить? Никого у тебя нет, подумай сама, никого! Потом и девчонок моих жалко стало, они меня любят очень. Ждут с работы, обнимают! Если приду рано, «ура!» кричат.

Сердце Леры перестроилось на мрачный ритм, заданный сердцем любимой подруги.

– Сестрёнка, не смей! Не смей так думать! Гони от себя такие мысли. Костя любит тебя, только тебя, ты такая красивая… тебя невозможно не любить! – всплеснула руками Лера.

В ответ Алла сморщила лицо так, как будто глотнула горькой микстуры

– Возможно, в мире людей всё возможно, – вздохнула она. – Слушай что ещё! Дрыщ готовился портал открыть. Он заразил Костика идеей собрать всех туроператоров и туристов под одно крыло, создать новую социальную сеть с блогами, чатами, приватами… Ты бы видела, как Костик с этим прожектом носился. Штат программистов наберём, веб-дизайнера, сисадминов – целый провайдерский центр, твою ж…

– Аллочка, – смутилась Лера, – тебе не идёт ругаться, ты такая… хорошая…

– Брось, – отмахнулась Алла, – я – несчастная… Словом, развернулся, гнида. – Алла вздохнула, Лера выдохнула тоже. – В ноу-хау меня долго не посвящали, типа тундра. За спиной шептались. Костя офигел, конечно, когда сумму просчитал, но дрыщ сильнее. Понимаешь? Сильнее Костиного разума, здравомыслия. Меня в кабинет директора вызвали, чтобы деньги снять под новый бизнес-план. А этот дрыщ задницу от стула не оторвал, когда я, собственница, зашла. Сидит как сидел, ухмыляется нагло, типа не подмахнёшь – всю жизнь жалеть будешь. – Алла сжала кулаки. – Я окаменела, когда весь размах оценила. И думаю: всё, умру, но положу конец этому дерьму, чего бы мне это ни стоило. «Выйди, гад! – Почти так и рявкнула! – Вон, я сказала! Беседовать будут учредители!» Он подхватился, трус, выбежал… Все подлецы – трусы. А я села напротив мужа, волосы распустила, чары свои направила в его глаза бесстыжие и запела, а сама кулаки сжимаю под столом: «Костя, я люблю тебя, ты самый умный, талантливый человек из всех, кого я когда-либо встречала. Возможно, ты нащупал гениальное направление, интернет-технологии, конечно. Ты волен выбирать. Уверена, твоё решение будет самым правильным, не смею даже советовать тебе. Просто скажу о своих намерениях, приземлённых, без тени гениальности: я буду заниматься турбизнесом, тем делом, которому меня научил ты. Всё! Моя доля остаётся в нашем прошлом и настоящем, проще говоря, я и мои деньги, а также деньги наших детей не участвуют в ваших дрыщёвских прожектах. И впредь прошу тебя пожалеть слабую, недостаточно продвинутую женщину и никогда больше не втягивать меня в ваши дела. Никогда! Сообщи, когда звонить адвокатам». Алла артистично мотнула головой, голливудские локоны упали на гордые плечи.

– Как ты здорово сказала! Умничка, Алла, умничка… – Лера мысленно аплодировала. – Ну Костя же, Костя за тебя!

Алла вытянула вверх указательный палец с кольцом в игривых маленьких бриллиантах.

– Это ещё не конец истории! Конечно, Костик фавориту отказал. Но от короны не отвадил. Выкормыш затаился и решил отомстить мне. Вот, я в отпуске из-за него… и чувствую – грядёт продолжение. Благо Константиновна моя на посту…

А в субботу, после этого разговора, профессорскую квартиру встряхнул звонок в дверь. Лера открыла глаза – полдень. Сыночек давно на пляже, он звонил из санатория после завтрака, и Лера громко кричала в трубку нежности, выкрикивала вопросы, ответы на которые знала и так. Напряжение схлынуло вместе с прощальными гудками, она уснула как дитя. И вот, как ворота от пенальти, сотрясается уже от дверного звонка квартира.

– Алла… – прошептала Лера, припав к дверному зрачку. Сон как рукой сняло. Явилась раненная интригами королева интриг. На лице любимой подруги тёмными мазками была изображена беда, волосы были непривычно зачёсаны в гульку.

– Я превратилась в клоуна, – с порога брякнула Алла и сбросила неклоунские туфли. – Ты не представляешь, как кошки на душе скребут.

Лера обняла за талию разбитую подругу и препроводила на кухню, где обычно велись самые душевные беседы.

– Алчонок, что с тобой? Костя?

– Этот дрыщ зашёл слишком далеко. Но я его уничтожила…

– Молодец, надеюсь, все живы?

– Лучше бы я умерла…

– Алчонок, не смей! Слышишь?

– Я? Щас ты услышишь!

Алла растеклась по столу, казалось, её позвоночник утратил твёрдость.

– Давай чай, кофе… что-нибудь. И бутер с маслом.

– Гречка?

Алла закрыла глаза и процедила:

– На кой чёрт?

Лера чмокнула её макушку и схватила чайник.

– Присядь, – командует подруга и с трудом выпрямляет спину. – Я Косте почти изменила.

– Да ну? – не верит Лера. – С дрыщом, что ли?

Алла зашлась пьяным бессовестным смехом. Лера даже носом потянула воздух. А вдруг?

– Ну, ты, Дятловская, отмочила, – смахивая слезу, проговорила Алла, – с дрыщом! – Новая волна смеха накрыла её. – Да не пьяна я! – остановилась Алла и опять смахнула слёзы. – Нюх не напрягай!

Чайник свистком судьи остановил пустословие, водворившееся на профессорской кухне. Алла тут же напряглась, её глаза поймали фокус, а позвоночник вновь обрёл твёрдость.

– Он тёлками моего благоверного решил подкормить.

– Кем? – спросила Лера, поднимая бесцветные брови на самую высокую точку лба. «Милый Костя – такой же милый, как в студенческую пору», – твердили её чистые глаза.

В ответ Алла ударила острым взглядом по Леркиному самолюбию.

– Щас узнаешь! Невинность ты наша. Всякая охота отпадёт заступаться. – Алла перескочила с кресла на стул и вытянула шею. – Костя повёлся. Понимаешь? Мне наплёл, что поедет с силовичками на рыбалку, а сам за город с дрыщом сбежал! Модное нынче место: баня, ресторан, шашлыки. – У Аллы сорвался голос. Она сделала вдох и закрыла глаза. – Константиновна доложила. И сына своего подсуетила… мне в помощь. И я вот… чуть не влипла. Двадцать четыре года, и хорош так… – Алла опять закрыла глаза. – Весь в папочку своего, бывшего Константиновны. На том бабы висли, и он всю дорогу жене изменял, пока совсем не ушёл.

– О чём ты, подруга? Костя? На ком бабы висли? И ты-то тут при чём? – Лера взмахнула открытой банкой кофе, струя тёмного порошка выпрыгнула из глиняного убежища, но Лера поймала её с ловкостью жонглёра. На глянец пола рассыпалось всего несколько щепоток.

– Браво! – хлопнула в ладоши Алла. – Талантливые люди талантливы во всём. Сыпь в турку. И хлеб в тостер положи. Я хрустеть хочу.

– Да, и запах хлеба успокаивает…

– Только не меня, – сощурила больные глаза Алла. – Смывалку мне подай, от макияжа.

И вот свежеумытая Алла хрустит горячим хлебом, прихлёбывая огненный кофе из фаянса с золотой росписью.

– …Костя типа с силовичками на рыбалку, а мы следом на машине Константиновны, сын её, значит, за рулём. Неплохая тачка, серый «фордик». А меня так пробрало, что хоть в танке, хоть на мопеде, а всё одно на душе – измена. Приехали. Ты бы видела: «загородный сельский туризм», – съязвила Алла, открывая известную истину, – пристанище блуда! За руки ходим по территории, обнимаемся, будто парочка влюблённая. Не криви рожу – план такой. Смотрю – мой невдалеке: арбуз в шортах, шлёпки, которые я ему для бассейна купила, а он ни разу со мной так и не сходил… Рядом дрыщ и штук восемь размалёванных тёлок в декольте. – Из горячих глаз Аллы вырвался огонь её армянских предков и всколыхнул онемевшую подругу. Лера порывисто задышала.

– Мы с Гариком шасть, – продолжала Алла, – поближе к отдыхающим на лесной полянке. Мой двух тёлок на качелях раскатывает, и пиво в руке. Я, поверишь, не знаю, как удержалась, чтобы не подскочить и глаза всем не повыцарапывать. Чувствую на плече руку мужскую и подтаиваю. Гарик обнял меня, и мы медленно прошли. Вдоль лужайки. Я чуть не поверила, что люблю другого. И чувствую, мой засуетился, глаза продирает. Мы опять в той же позе продефилировали. Мой шорты подтянул, пиво на пенёк – и за нами крадётся. На тропинку выбежал и дышит. Но и мы не дураки, сбежали в номер. Избушка такая трёхэтажная, я по телефону номер забронировала, с двуспальной кроватью. И вот в окно глядим, как мой благоверный забегал, как ужаленный! Шлёпанец потерял! Глазам не верит! – Алла улыбнулась. Удовольствие сияло на её лице. – А тут и дрыщ подскочил. Руками размахивает. Смотрю – сотовые достали и по кнопкам бьют. У меня звонок в сумочке. Я с мыслями собралась и отвечаю: «Милый?.. Почему не звоню? Но ты ведь на важном мероприятии, ты же сам сказал… Я? Дома была, сейчас в магазин выскочила колбасы купить, ты ведь только докторскую ешь, а она уже закончилась… Конечно, скучаю… конечно». Вот так, я воду лью, а Гарик от смеха корчится на кровати. У меня трубка из рук выскользнула, и он смотрит на меня, смотрит… и ладонью по кровати слегка похлопывает. Поверишь, дух заняло. Еле вспомнила, что я мать двоих детей…

Лера села на краешек стула и взяла за руку слишком глубоко ушедшую в воспоминания подругу.

– Алчонок, – прошептала она, – сестрёнка…

– Что бы я без тебя делала? Мне ведь и поговорить больше не с кем. Только ты меня понимаешь, – на мгновение вернулась в реальность Алла и чмокнула Леру в лоб, а потом продолжила: – В сауну они потянулись, всей компанией, восемь девок и мой с дрыщом. Но сперва благоверный стоянку проверил – наверное, мою «Тойоту» выискивал. Не нашёл. Вздохнул – и в парилку с тёлками. – Руки Аллы теребили края вышитой Катериной Аркадьевной салфетки, спутывая белую бахрому. – Поверишь, сердца не чувствую… пульса нет. Но и получаса не прошло, мой, морда красная, из дверей выкатил. Дрыщ за ним, полотенцем своё худоё достоинство прикрыл. За руки Костика хватает и орёт что-то. Смотрю – мой отбрехался и на качелях осел, в руках пиво опять. Хлещет. И за новой бутылкой в рюкзак. Так и ночь подошла. Отдыхающие – по кабакам. Мой шерсть отряхнул и давай с тёлками кучковаться. Воскрес для блуда. Дрыщ обхаживает его. Вместе они в самый большой кабак завалились, который в подвале моей избушки. Мы с Гариком следом. Я платье вечернее надела. То, красный шифон, голая спина, на талии роза. – Лера кивнула. Платье шикарное. – Заходим, за руки взялись. А дрыщ со свитой столик заняли в тёмном углу, с высокими диванами. Заказ на столе уже. Пестреет моими деньгами. Барствуют. Моего тёлки облепили. Страсть изображают. И дрыщу одна досталась, самая холёная, грудь – пятилитровые вёдра. Пьют и тостуют. Пьют и тостуют. Я тоже шампусика накатила, и Гарик. Но я ему не позволила заводиться, стыдно, ребёнок ведь. Сижу, устрицы глотаю, Гарик баранье седло грызёт. Смотрю – одна коза в коротенькой юбчонке, колготы сеточкой, длинная… А что, может, баскетболистка-неудачница, подрабатывает. Всех пиявок с моего посбивала и сама на колени к нему щемится, обвила его, как лоза, я не преувеличиваю, сама обалдела. Гарик – и у того челюсть до колен отпала. Змеюка на арбузе. – Рот Аллы скривился в горькой ухмылке. Лера, сжимая её ладонь, почти не дышала. – Мы с Гариком переглянулись и встали. Я губы салфеткой ему промокнула от жира бараньего и в глаза смотрю. Он парень умный. Обнял за талию и на самую середину зала в танце меня увлёк. Я волосы распустила, кружу, кружу. Обзор классный, на меня все пялятся. Со всех столиков. Юбка моя шифоновая взлетает… Ну, ты видела. Тут все поддатые тоже повылазили. Кружатся. Ты бы видела: жмутся, трутся, срам один! Не то что мы с Гариком. У нас танец. – Глаза Аллы сверкнули хищным огнём. – Обнимаемся, но красиво. Спина горит. Тут мой очнулся, лозу срывает и пялится, пялится… А дрыщ вырубился. Тёлка одна трётся о его косуху и по карманам шарит – у меня глаз намётан. Другая – уже на переносице глаза, а всё лакает и оливки жрёт. Остальные по залу рассеялись, по «арам», по китайцам… И тут смех напал на меня. Правда, смеюсь и остановиться не могу. А потом бац – и взрыв. Ослепление. Кровь вскипела. Гарик… Нет, Горыныч к моей шее губами припал и… – Глаза Аллы остекленели.

– Ал, – коснулась её плеча любимая подруга, – где ты?..

Руки Аллы отпустили остывающую чашку и упали на белую скатерть. Катерина Аркадьевна обожала белое бельё, она крахмалила его, синила и гладила до седьмого пота. Особенно скатерть – выпаривала утюгом, давила на неё стальной тяжестью, и только для того, чтобы один раз усадить за стол семью или гостей и опять отправить её в корзину для грязного белья. Лера себя домашней работой не перетруждает, но мамин закон блюдёт – скатерть даже на кухонном столе лежит, пусть и не накрахмаленная, но всегда белая, гладкая, тарелку на неё ставить боязно.

И вот Алла опустила плечи и положила голову на стол, на скатерть белую, глаза её закрываются.

– Пойдём, я тебя на кровать уложу, – зашептала Лера, водя рукой по её растрёпанным волосам, по кривенькой гульке. Алла похлопала ресницами и согласилась. На подушке мягко. И кровать Леркина удобная. Катерина Аркадьевна спальный гарнитур по блату приобрела и пылинки с него сдувала. Теперь дочь её вахту держит: в комнате порядок, хоть она и ни пылинки не сдула.

Алла обняла подушку и зажмурилась:

– Как он меня целовал… Я будто в вечность окуналась. Оторваться не могла. Не помню, как в спальне оказалась. Розу мою оторвали – ляпа такая на поясе, а роза в ногах, и мы давим её ступнями. И тут – меня как в пятку вштырило! Я как остолбенела! И всё!

– Всё?

– Да нет. Не всё, – сбилась Алла. – Меня будто током садануло. Вспомнила, как Анечку родила, как месяц в больнице с ней провалялась. Больницу вспомнила. Свадьбу. Каток, где с Костей встретились. Тебя… – Алла уселась. – Понимаю – стоп! Катастрофа. Короче, своим хотелкам надо на горло наступать. Прошибло меня, значит. Пот холодный на лбу. Я за Гарика, в такси, и вот – смотри на меня! – Алла развела руками.

– Сбежала?

– Да. И его увезла домой, прям под мамкину юбку. Там его место. А моё – в семье.

– Укладывайся давай. Спи, – в страхе шепчет Лера.

– До сих пор на шее его губы. Глаза закрою – он тут как тут, и музыка, и танец.

Лера гладит её то по плечу, то по голове:

– Милая моя, милая…

– Вот так, Лерусь, – поднимая веки, говорит Алла. – Мне всё равно, любит он меня или нет, уйдёт или нет. Дети – и те далеко на второй план отъехали, дети и дети. Вот там, в спальне, одна правда, и та ниже пояса, – вздохнула Алла и опустила голову на подушку. – Что за человек без семьи? Будто и нет его.

– Ты простила его? – без надежды в голосе спросила Лера.

– А есть выбор? Я вот себя простить не могу. Повелась. Ну, думаю, всё, не успела остановить махину, перешла рубеж. И как влепила Гарику пощёчину, отчаянно, не так уж больно, но звенело! Мамой припугнула его – и домой.

– Ну и слава богу, – вздохнула Лера, на лету ловя крупицы смысла в потоке слов любимой подруги.

– И представь, Лерка, каких сил мне стоило порвать эту внебрачную связь, которая толком-то и не началась. А если бы по течению поплыли? Представить страшно, куда заплыли бы. – Алла закрыла наконец глаза, дыхание её усмирилось.

– А что ты Никифоровне сказала? – с тревогой спросила Лера и нахмурила брови.

– Да уж, умеешь ты в корень, – блеснула зубами Алла. – Я на порог бесшумно ступаю, а тут – моя свекровь, губы перекошены, валидол сосёт. «Так тревожно за тебя, деточка, – говорит, – Понимаю разумом, что ты к Косте поехала, а сердце знай себе своё твердит…» Я рукой махнула – и спать, устала, мол. А та за мной в спальню и носом водит, хитрющая баба.

– Алл, ну ты зря. Зря. Тебе со свекровью повезло. Не вредная она. Тебе как дочери помогает, с первых дней. Она и в поликлинику свою дорогу забыла, только в детскую твоих принцесс водит. То ванны, то массаж… Славная она, как и Костя. – Лера опустила глаза. Казалось, она ждёт, когда же на её голову прольётся гнев любимой подруги. Но Алла и бровью не повела.

– Я не дочь ей – и точка. Ты не сбивай меня с темы. – Подбородок Аллы удлинился, глаза смотрели теперь будто в другой мир. – А тут и сам нарисовался. В коридоре кряхтит, шнурки развязывает. Никифоровна чуть валидолом не подавилась. И я не ждала. Думаю, будь что будет, хочет трепаться с девками – пусть, нельзя человека неволить, а я – пас. Не могу от мужа гулять, только уйти, и навсегда. Пиджак сбросил и на колени упал. Молчит. Голову опустил – глаз не видно. А мать его – уши заткнуть хотелось – как заревёт и прощенья у меня просит его словами, тот головой кивает в такт только. Жесть.

– А ты? – вскочила Лера

– Интересно? – съязвила Алла. – А его не упрекнула. Знаю – моя взяла, завтра же дрыщ обходной подпишет.

– Вот как я тебя уважаю, – с удовольствием произнесла Лера. – Папа всегда говорил, что ты мудра.

– Николай Николаевич преувеличил. Если бы я была мудра, то этой истории не было бы вообще. Дрыщ – что? Ничего, внешний фактор! Когда внутри был бы монолит, отскочил бы этот сосунок от нас, как шарик для пинг-понга, и затерялся в вечности, вернее, в аду. В себе надо вину искать. Вот! Теперь помудрела, работать стану на опережение.