Читать книгу Валерия. Том 2 - Юлия Ершова - Страница 6

Дома, как хорошо дома. Стены напитались родительской любовью и сквозь годы даже при отключённом отоплении греют Леру. Светильник на стене прихожей, и тот превращает с радостью напряжение в уют. На кухне из заварочного чайника льётся запах мяты. Лера вдыхает и закрывает глаза – вот и рай. Сыночек тоже в раю – лежит на горячем песке и дышит морем. Скучает… Лера бросила взгляд на часы – приближается время, когда сынок позвонит. Она схватила со сковороды ломоть поджаренного хлеба и умчалась в ванную. Она хрустит масляным сухарём, и мелкими камешками катятся жареные крошки к босым ногам и колют беззащитные ступни. Вот Лера взбивает мыльную пену, как госпожа Метелица снежную перину, и вода обняла молодую хозяйку квартиры и шепчет на ушко: «Стань русалкой…» Та улыбается и, выходя на сушу, кутается в мамино полотенце, как в детстве, по самый подбородок.

А мамино серебряное зеркало снова лжёт – не показывает ни одной морщинки, словно и не было пробежавших после ухода родителей лет, словно кружится в его застывшей памяти школьная выпускница и твердит отцу: «…никогда, никогда я не пойду на физфак». Лера улыбается. Что ещё помнит старинное зеркало? Какие картины вобрало его ртутное дно?

Зеркало молчит, подсвечивая взъерошенные короткие Леркины волосы. Его посеребрённая душа противится мальчишеской стрижке своей хозяйки. Волосы женщины должны накрывать шею, а ещё лучше – рассыпаться по плечам. И, кажется, зеркало стирает Леркин новый образ из своей памяти. Два века оно хранит только образы красавиц с длинными волосами – нельзя же традиции ломать.

…В глубине зеркала выпятился мутноватый силуэт человека, который с каждым мгновением проясняется. Лера оцепенела – Тараканин ли? Пятница ли сегодня? Конечности её парализовал страх, а сердце бьёт колоколом. Воплотившийся силуэт Яновича впился губами в её затылок и сжал плечи. Она чувствует, как запах страсти проникает в самое сердце.

Птичка затрепыхалась, но руки охотника обвили её крест-накрест и тянут на дно своей души. Каждая клеточка Леркиного разомлевшего тела узнала своего повелителя и требует соединения с ним, полного слияния. Противится лишь сердце – ведь он предал. А губы повелителя поцелуем вампира припали к спине. Лера чувствует, как натянулась кожа на плече и… Открывается злая давняя рана прямо под его раскалёнными губами. Он отпрянул – вкус крови отрезвил его.

Он ладонями трёт губы и глаза и смотрит на свой образ, запечатлённый на ртутной глади старинного зеркала. «Вот что делает асимметрия…» – шепчет он и ищет уже глазами облапанную Венеру, но встречает взглядом хозяйку дома, укутанную в синий банный халат. Пояс махровой змеёй обвил её талию и угрожает непрошеному гостю расправой.

Воплотившийся из зеркала гость трёт губы и нос, поглядывая на заострившееся от злобы лицо хозяйки профессорской квартиры. Он не справляется со вдохами и сипит, как больной. Его безупречный план провалился – Лера не должна была опомниться. «Импровизация?» Последняя соломинка протянула проигравшему свою слабую руку. Но бодрый марш дверного звонка усиленными децибелами сломал её надвое, как одинокий прутик знаменитого веника.

– Родные мои, – радуется хозяйка, пояс на её халате болтается, как обвисшая петля. – Настюша… проходите.

Четырёхлетняя копия Киселя рыжим огоньком закатилась в профессорскую квартиру и, стрельнув зорким взглядом на непрошеного гостя, понеслась в зал и тут же стащила с полки сушёного крокодила – её отец даже не успел сбросить с ног истоптанные сандалии. Девочка знала, что старшего брата нет дома, поэтому семейные ценности папиной тёти Леры не охраняет никто. Можно ещё проникнуть в его комнату и потеребить недоступные игрушки. Счастье!

Спасая старое чучело от глумления, Кисель спотыкался и грозил проказнице арестовать её плюшевого пони, у которого из-под бровей выкатились почти человеческие глаза. Девочка прижала к груди чучело и заревела, прильнув к папиной Лере. Медная голова проказницы, кроме задранных вверх косичек, исчезла в махровой шкуре банного халата.

– Она нечаянно, – взмолилась хозяйка халата и протянула руку Киселю, гостю тоже незваному, но желанному, особенно сегодня, когда предатель водворился в её доме.

Незваный, но желанный открыл было рот для возражений, но онемел. В конце коридора шевельнулось тёмное облако и двинулось навстречу, из него проявилось лицо Яновича. Через мгновение Кисель жал его руку и разглядывал недельную щетину на бледном осунувшимся лице.

– Ой, ребята, Лера, я не вовремя, – сообразил желанный и незваный, – простите, мы сейчас пойдём… Настя!

– Нет! Не-не, – протестует подсохшая купальщица и затягивает обвисший пояс. – Я вас не отпущу. А Валерий Леонидович как раз собрался уходить, он очень спешит, заскочил на минутку по старой памяти. Вот ведь несчастье. У меня осталась его вещь, милая такая вещица, я за ненадобностью совершенно позабыла о ней. Колечко с фальшивым камешком. – Лера как будто из воздуха вытянула коробочку, обтянутую бархатом непонятного цвета, и избавилась от неё, как от горячего угля, влупив этой коробочкой в проявленную из облака фигуру Яновича, а потом отпрянула. Кисель тоже шарахнулся.

– Ступайте, – с раздражением выпалила она, обращаясь к первому гостю. – Повода для встреч больше нет!

Но гость даже не шелохнулся. Он смотрел на Киселя взглядом уничтоженного человека и просил помощи:

– Слава! Поддержи меня, у неё… У тебя рана открытая на спине. Кровь! Давайте промоем, давайте что-то делать, – взмолился он.

– Покажи, Лера! – потребовал бывший муж у первой жены, краем глаза наблюдая за тем, как на ковре профессорской гостиной его дочь выламывает нижнюю челюсть у сушёного крокодила.

Лера побледнела, глаза её сузились до двух синих злых точек.

– Сейчас наш визитёр уйдёт, – сквозь зубы процедила она, – и мы в семейном кругу разберёмся.

Глаза визитёра почернели, превратившись в две пропасти бездонные. Он кивнул и исчез за кожаной дверью.

– Валера! – кричит ему вслед Кисель и переводит взгляд на крокодила с отпавшей челюстью. – Лера! – вопит он и дёргает конец затянутого пояса на её талии. – Да что стряслось? Хороший мужик. За что ты его?

Когда Слава негодует, у него дрожат белые обмякшие щёки. Лера смотрит на него с жалостью. В прошлой жизни лицо его трескалось от сытости, а не дрожало.

– Не будем это обсуждать, – с теплотой говорит она и обнимает бывшего мужа. – Он – чужой. Всё.

Лера ведёт за руку единственного оставшегося гостя в зал и не замечает раненого крокодила.

– Расскажи, как у вас дела? Почему Альку не пришёл провожать? Он так ждал, – говорит Лера и дышит легко, радостно, как будто вырвала из груди старую занозу.

– Да вот, извиниться пришёл. Может, он позвонит, уж вечер. Я поговорю с ним. И Настя хотела.

– И что скажешь? – улыбается Лера, но глаза её холодны.

– Скажу – не пришёл, но хотел. Ты сама скажи ему, если что, скажи: папа не пришёл, потому что тётю Свету в больницу отвозил. И спроси, во сколько завтра он перезвонит. Или лучше ты сама договорись, на восемь вечера например, – сбивается с мысли папа Слава, но говорит бойко. – Мы с Настей подойдём… Или вот что, телефон узнай, как с ребёнком можно связаться, я позвоню с работы, из дома…

– Света? – хмурит брови Лера. – Что с ней? Почему не сообщил?

– Да не нападай, – возмутился желанный гость и нахмурил бесцветные брови. – Пришёл же сообщать. Угроза. Роды начинались раньше времени. Но мы успели, пока врачи ситуацию удерживают. Она на капельницах, с постели не встаёт.

– Ой, – вздохнула Лера и тоже нахмурила бесцветные брови.

– Жалко так её, лежит на кушеточке, не шевелится, руки исколоты, а лицо такое несчастное, столько страданья в нём. – Слава не стал притворяться супергероем, сдерживая слёзы, и упал на грудь бывшей супруге.

Раскатистые рыдания наполнили профессорскую квартиру, которая была ему родным домом. Лера обняла отца своего сыночка и принялась гладить его рыжую голову, как будто шёлк под рукой. В голове её бродили мысли: «У Альки должна быть и его часть. Какая?.. А ведь он и правда жену любит и в дочке души не чает. Как я могла выйти за него? Ведь он не мой, а её суженый, Светланы Речкиной. Простите меня, Слава и Света, и будьте счастливы».

Лера перевела взгляд на девочку, которая сидела к ней спиной за обеденным столом. Рыжие косички поросячьими хвостиками торчали над головой и вздрагивали розовыми ленточками.

Как здорово, думает Лера, иметь дочь – женское существо рядом, родное. И вообще, самое главное женское счастье – любить мужчину и рожать от него.

Женское существо, милое и неперечное, повернулось к Лере и растянуло рот в шоколадной улыбке. Казалось, что и глаза её истекают шоколадом.

– Настюша… – успела вымолвить Лера и вздрогнула от крика бывшего мужа. Он угрожал девочке жёсткой расправой – углом и телевизором.

– Тебя обсыпет всю, – орал Кисель. – Мама в больнице!

– Ты сам виноват, – возразила Лера, – зачем коробку приволок? Выставил у всех на виду. Она – ребёнок.

– Ребёнок? – не унимается Кисель. – Ребёнок? Я эту коробку только что увидел. Она на столе стояла. О чём ты? Мы с больницы – сразу к тебе.

Лера остолбенела, а бывший сменил гнев на милость с первой же проглоченной конфетой.

– Вкуснятинка, – смаковал теперь и он, уже протягивая руку за новой конфетой, а дочь его стояла в углу и тёрла глаза.

– А… – произнесла Лера и присела на краешек дивана. На лбу её собрались морщины, а взгляд устремился куда-то сквозь стену.

– Лерка, дай чаю, – закапризничал бывший, – я люблю сладкое горячим запивать.

– А, – повторила Лера и с трудом встала. – Может, покормить вас? – догадалась она. Настенька выбежала из угла и обняла папину тётю. Косички её опять взлетели. – Настенька, – очнулась Лера, – детка, у меня бульон куриный с лапшой. Будешь?

– Я буду! – повеселел Кисель и отложил только что надкусанную конфету.

Суп из курицы, настоящей, осмолённой, был любимым блюдом сыночка-сахарочка, поэтому Лера без устали бегала на рынок и выбирала самую ароматную тушку. Она нюхала и придиралась, а торгующие уже приметили её и улыбались при встрече – постоянный покупатель, да ещё и на весы не смотрит!

Пока Настя ловила лапшины и гоняла по тарелке золотистые пятнышки, её папа проглотил порцию бульона на одном вдохе, хозяйка не успела даже хлеб подать. Вторую порцию Слава ел уже по правилам светского этикета, даже мизинец отставлял. К чаю он приступил, как настоящий аристократ, размешивая сахар, не прикасаясь к стенкам синего бокала. Губы он промокнул в накрахмаленной салфетке и завёл беседу о современной поэзии. Лера внутри себя улыбнулась – повзрослел.

– Тёщина? – уточнил аристократ, разглядывая золотые вензеля на чашке. Лера кивнула. Ответить аристократу не так просто. – Какой изысканный вкус, нездешний, – продолжил беседу сытый Кисель, разминая языком шоколад.

– Нездешний? – с надеждой спросила Лера и прикоснулась к коробке.

– Ты что? Всё-таки не пробовала? – распахнул глаза Слава. – Твои же конфеты. На столе лежат.

Лера подняла коробку и прочла вслух, так не страшно:

– «Красуня», семьсот грамм…

– А, – задумался Слава, – так только наши могли назвать. Наши конфеты-то!

Лера побледнела и бросила коробку. Та развалилась, как пьяная танцовщица на столе, градом рассыпались фигурки из шоколада. Настюша оторвала круглые глазки от телевизора и хватала конфеты – ладошки не закрываются. Шоколад «Красуня» и мультфильм про Белоснежку – что ещё нужно для счастья девочки от роду лет четырёх?

Папа её распахнул глаза ещё шире, но сохранил молчание. Лера замерла у окна. Наверное, она разглядывала скачущих по стеклу гномиков, которые отражались от телеэкрана. У них яркие колпачки и детские глаза. Смешные человечки вагонами добывают алмазы и рубины, но ходят в заплатах и экономят на зубной пасте.