Читать книгу НеСказка - Юлия Ковалева - Страница 4

Случилось это о ту пору, когда родился О́дин что Одиссей. Я делами своими уж было занялся: пусть и Солнцеликий, но крыс да мышей ловить – прерогатива. Промышлял днем охотой. Ночью спускался под землю. Да Оком одним приглядывал за порогом аномальной зоны. И вот однажды мать Джея нашего принесла в дом котенка нового.

Где откопала – молчит. С виду – плешивый, никчемный, нечистый, как черт. Отмыли, а тот – первого снега лучистее. Даже Барс Нежный от зависти гложет усы. А уши, хвост и носки на лапах не отмываются. Окрас на них затмевает цвет дыма сивого, как у ТинПу. Маска серая на лице, как у енота мифического. В общем, в шоке семейство от огарка такого мистического. А глаза… Тут даже я забыл буквы местного языка. Как небесный звенящий колокол после грозы, расписан следами молниями. Понял – парень не из простых. Но не видно ни зги среди красоты ослепительной. Отлавливаю вредителей. Время расставит все по своим местам. Присмотрю за ним.

Однажды уж солнце за край закатилось – случись притащиться гостю. Дверь сносит с петель, стучится, кряхтит. Эка невидаль – без предупреждения под луною ломиться в аномальную зону. Все на исходных. Впускаем, ба! То НеВещий Олег. Вот если бы вспомнил себя, перестал над женой глумиться да брюхо растить, – был бы могучим, как издревле. Ну, а так – призрак былого великого звания.

– Хомяка схоронить у вас мне надобно.

Тут Джей с матерью поперхнулись, переглянулись. Кукухой потомок двинулся. Огород-то попутал с погостом. Угостили болезного чаем да молоком. Объяснили, что неуместно. Тот на своем стоит, сидит, вернее. Сала развесил. С места не сдвинется, покамест не выроет яму для грызуна. Даже я тут, признаться, задумался о здоровье ума.

– Мы, конечно, тебе соболезнуем, но почему здесь-то? Не в своем дворе, не в родительском?

НеВещий достал коробку с трупом и держит бережно. Будто то не хомяк, а товарищ его по складкам тела.

– То был любимый питомец жены моей. Пусть не знает. Скажу, что сбежал, не лишу надежды.

Джей мой выдохнул и отвечал.

– Стоило, прежде всего, подумать, чем на сей порог ступать. Надежду-то здесь и принято оставлять. Ну, да поздно уже, пошли. Только сам хорони. Я тебе не проводник.

Вооружив фонарем и лопатой НеВещего, ждет уже целый час.

Возвращается тот вспотевший, изнемогший весь, по пояс в земле.

– Ты хомяка хоронил, аль жирафа?

– Да я поглубже его закопал, чтоб коты не нашли. Они у вас лютые, – на меня оглянулся.

В следующей жизни за такие слова станет лютиком. Я улыбнулся. Мелькнула мысль в уме его грустная – отголосок поступка. В задумчивости потомок Невещий исчез в ночи.

Дни шли, тянулись недели. Пострел новый юный совсем поспел, осмелел. Озорство обратило подростка – в буйного. Ну, думаю, жди беды.

Повадился он все охотиться да ловить в огороде мелких птиц на границе зоны. А сам заглядывается в небеса на тех, что крупнее. Да сцапать не смеет. Преподаст ему жизнь урок. Так и есть.

Утром, смотрю, бежит оголтелый к стае. Прыгает на компост – они там питались. Хватает чайку за хвост. Та – в небеса. Клювом балласт за ногу вздернула да вознеслась. Красавец на землю – в обмороке. А клюв-то речной был острый. Вспорол ногу до кости коту. Инфекция. Температура, уколы и привет, агония.

Жалко юродивого, страдает. Хотя, говорят, молодость все прощает. Пользуясь правом Бога, иду в подземелье – проводить в путь последний. Бегают мыши. Под поступью-то боятся, снуют. Но не до охоты тут!

Стоят, смотрю, на границе они с хомяком. Тот не ползком, а колесо, что при жизни любил, да крутит. Так неспешно вдвоем и идут. Оголтелый на лапах, грызун – центрифугой. Крадусь в тени следом. Так и проследую до того света.

Хомяк говорит:

– Что ж ты, дурак, на чайку с лапами голыми. У тебя под боком Солнцеликий охотник. Спросил бы совета.

Фыркнул юнец:

– Да больно он важный, с приветом.

Хомяк тормознул, да как запищит!

– Враг твой – ГОРДЫНЯ, мой мальчик. Вот и пропал ты ни за что.

Лицо в серой маске склонил оголтелый набок. Грустен взгляд его от того, что так мало по́жил.

– Да не тужи, – сжалился проводник щекастый. – Путь в лабиринте подземном опасный, но шанс выйти – есть всегда.

Отправились вместе со мной на хвосте они – в царство Дуата11.

Колесо заклятое крутит хомяк. Из-под спиц выпускает искры. Так под вспышками двое выискивают тропы из тупиков.

Вдруг откуда ни возьмись – крот!

Червяка заглотил, принюхался да шипит:

– Кто такой тут смелый ступает по моему тоннелю?

Оголтелый пригнулся, не знает, что делать.

Хомяк берется за дело:

– Здравствуй, Дух слепой, трудолюбивый. Вот провожаю охотника я на птиц. Прости, что ступили в твой коридор. Не знаешь, случайно ль, где выход?

Встал крот на задние в полный рост. Стал огромным, шерсть вздыбил черную, из лап вылезают когти.

– Просто так тут не стенают. Что за гордость пропал – путник твой признает?

Сквозь веки, наглухо по договору заглушенные, крот и мне будто смотрит в душу. Слышал я, с Богом имел он спор. Коль выроет столько бугров, сколько звезд на небе, – получит зрение. С тех пор и роет из воли к победе. Заодно очищает землю. Только злобы уж больно много. Видать, веками да поколениями накоплена.

– Ну, что скажешь, маска серая? – вместе с земельником12 хомяк на кота взирает. Призывает к ответу.

Юный вздернулся, ухмыльнулся:

– Слепой крысе раскаяться до́лжно мне? Да кто он такой! Вот я – Кот!

«Эх, дурак», – я прицокнул. Весь род позорит.

Зашипел черный демон, как разозлился! Когтями в грудь юнца впился, трясет, изгоняет дурь:

– Слепота – пробуждение Духа! А раз такой умный, получай же не свет, но смерть!

Тут-то пасть крот разинул. Клыки, словно бритвы, вонзил уже было… Да вдруг хомяк бросается в ноги, пищит:

– Не вели казнить, страж темный! Видишь, темя его во сне! Взыщи по-другому!

– Тебе что с того, упокоенный в колесе?

– Речь идет о Судьбе, – напустил хомяк мистики.

Опустил демон юное темя на землю. Осмотрел со всех сторон. Дернул струны усов на три ноты, вердикт:

– Хм, действительно. Но оскорбительно сказанное тобой. Голову бы отсечь да бросить в котел чистилища. Так и сделаю, или… Кланяйся, проси прощения.

Хомяк смотрит на юного, взывает к рассудку. Я же замер. Из-за кулис держу на выбор с собою пари. Быть, или не быть?

– Прости меня, глупого, Дух подземелья. Демон могил, от вредителей избавитель. Спасибо, что днесь явился, отвлекся от дел. Укажи мне путь дальше? – поклонился огарок, хомяк выдохнул.

Крот же титулами усладился да возвратился к размерам обычным.

– Идите прямо, правей держите. Аршин через семь встретите разветвление, там и спросите.

Сколько двое в пути – неизвестно. Крутит спицы хомяк, кот идет понурый. Видать о жизни думает.

И вот, через семь аршин возникает… Мать честная! Майский жук! Тут я сам чуть было не воскликнул от дива. Что брат Хепри делает здесь?

Хомяк в колесе на ребро становился, искры сего приглушил, поклонился.

– Что тебе, служивый? – Жук гласит, на кота не смотрит.

Хомяк молвит:

– Великий брат Солнцеликого, тебя приветствуем! Вот уж чудо чудесное встретить тебя в Неподнебесной.

Урок пестуя с прошлой встречи, кот за проводником повторяет, преклоняется.

Тут к коту Скарабей обращается:

– Потерялся?

Глас его древний осеняет пещеру под черепом спящего разума.

Кот сражен наповал. Эху гласа внемлет да как заревет.

– Ну что, познал утрату? Хочешь вернуться?

Сколько в зеркало ни смотрюсь, а все дивлюсь спокойствию и мудрости брата.

Кивнул заплаканный, хомяк на пару всхлипнул.

– Больше чайку не кликай. Между правым и левым тоннелем курс держи посреди. Возьми золотую пыль, пригодится в тиши. Все, спешите!

Хепри крылья расправил, вверх взмыл да скрылся. Мимо, близко. Око левое мне задел. След затлел на пороге измерения иного. Я подвис:

– Что же в брате моем такого, что каждый раз душа радуется?

Поспешал я настигнуть двоих идущих, вернее, ползущего и крутящего колесо.

Спустя несколько снов, настиг на очередном испытании.

Стоят, замерли, не двигаются. Перед ними извилистая тропа? Нет, кольца! Кольца, точно! Спящего Ужа.

Разместился он в ширину на весь проход. Притворяется, может. Посмотрим.

– Послушай, – хомяк на ухо шепчет коту, – Я с колесом не пройду, ты свободнее изворотливого. Обогни его тихо, неспешно, беги. Спаси себя.

Кот план тот не принял, разбудил махину.

Уж поднял голову, зевая, пасть разинул. С заднего ряда зубов истекает на землю яд.

– Что тебе надо, ретивый?

Ряды колец бесконечных разворачиваются мне до плеч. Не стучит сердце рептилии, а шипит.

– Пропусти кота, Хепри то разрешил, – хомяк осмелился.

– Жук ему разрешил? Ну, и где он? На выходе, как видишь, я один. И ужжжасно голоден.

Сверкнули кинжалы зрачков, Уж смеется безжалостно.

– Что тебе нужно? – осмелевший вконец вопрошает Кот, вспоминая крота.

– Жертва! Вот она-то мне и нужна! – расправляется Уж кольца во всю длину.

Свод Дуата собой подпирает траурная чешуя. Но не вмешиваюсь я.

Переглянулись двое, все поняли. Обоим не выйти живыми. Так пусть же решит Судьба!

Грызун запищал. Колесо крутанул на тридцать четыре раза. От паров ядовитого газа превратились искры в пламя да подожгли змею.

– Ну, прощай, счастливый! Джею юному передавай привет!

Питомец НеВещего разбежался, издал визг последний да забил собою пасть чудища.

Бросился Небелоснежный, но теперь уже Пепельный сквозь огонь да кольца удушающие – во тьму… Тут-то и вспомнил я всё, о чем говорил мне брат Хепри.

Вслед хвосту опаленному убегающему кричу последнее слово.

– Ба!

Солнце. Лето. Жара.

Я лежу на границе и вижу сон.

Идет Пепельный в подземелье подросший. Видит – то ли змеи, то ли роща. Подходит ближе – дурманящий аромат. Корни яблони манят к себе в объятья уставшего призрака Дуата.

– Где ты был, милый? – нежно спрашивает сквозь сон голос возлюбленный.

– Искал выход.

Она выдыхает:

– Нашел?

В ответ сыплет Кот пыль золотую на корни изъеденные, уязвленные ложью и ненавистью.

– Всё, довольно.

Тяжелеют веки. Секунды вьют из минут парсеки. Исцеляется дерево. Кот укладывается у корней в клубок и ждет.

Тридцать четыре унции пыли.

Разверзается в куполе Подземелья отверстие. Свет жемчужный – в конце тоннеля. К пепельному протягивается рука сильная.

Джей гласит:

– Ну, привет, СимБа!

Я просыпаюсь, потягиваюсь. Пора ловить мышей. Их что-то в доме нашествие. Хотя это всё так, суета.

– Смотри, Солнцеликий! – Барс Нежный кричит, подпрыгивает несется.

Джей выносит Пепельного. Тот вот-вот очнется и вспомнит значение своего имени.

Я улыбаюсь. И отныне приветствую тебя, СимБа.

Ибо то означает:

«Бога Душа».