Читать книгу НеСказка - Юлия Ковалева - Страница 8

Однажды приглашает меня Надежда с собой прогуляться. Благодарствует за явление, пробуждение, рождение и… Дарит поездку в Кавказские горы.

Я еду из КриптоЦентра. Уж Вересень38 месяц. Бога Авсеня39 все почитают на родине. Я же в поезде – вижу сон.

Гора. В нее поднимаемся с неким братом. Наверху простирается плато и огромная, трех – четырех – метровая глава змеи. Из скалы будто высечена, а изнутри – свечение. Вход в пещеру. Друг на друга оглядываемся, заходим.

Внутри – невозмутимая гладь голубого озера, да кристаллы вокруг. Посреди, будто кол, – возвышается столб. То ли кнопка на нем, то ли клавиша.

– Вот оно, управление судьбой. Кто нажмёт? – брат ожидает решения.

Вода ледяная прозрачная мне по пояс. Ступаю. Поток неземной красоты – переходит во все цвета радуги, омывает пол тела. Тянусь. Вот нажал уж почти, но сзади кричат: «Подожди!».

Просыпаюсь. Из свежести льда попадаю в адский котел. Жара плацкарта заварила уж в воздухе бульон из носков и яиц. Такое амбре не отыщешь у парфюмера. Изысканней оно «шанеля», но аутентично лишь для сих мест.

Надежда радостно в белых одеждах меня встречает под вопли таксистов: «В Кисловодск за триста».

Похоже… не просто в горы, а лечиться пригласила меня сестрица на Минеральные Воды. Пью жадно все виды из источников серводородных. Пузыри щекочут горло. По привычке чешу его зверобоем.

Отправляемся в горы.

Сестрица в них хочет сыскать… Мать честна! Ни много ни мало – Источник Жизни. Некий «Фонтан-Водопад». Местные говорят, бьет он сверху и с подземли одновременно. Волны сталкиваются посреди, образуют силу эдакую, что погрузи туда хоть что-либо, то обретет оно… Вечную жизнь.

– Жить бесконечно стремишься? Люд сторонится таких вещей. Воро́н белых, как одежды твои, игнорирует. Потому что жизнь ведь на то и ценна, что смерть правит бал. Ибо кто схоронит того, кто один остается навечно? Не правда ль, Надежда?

Глазами совиными трижды хлопнув, махнула ведунья рукой. Я за сестрой.

Впереди расстилается пред нами – край изумрудного изобилия флоры. И по камням дорог, что золотом вымощенных, как ковбои в прериях, курс держим на гору – Красного Солнца. Жара поднимается над простором. Вызывает в умах миражи. Надежда вдруг загибается.

Стерлись подошвы. Сочится кровь. Следами печатей красных подписывается договор на достижение мечты. Только ли красота требует жертвы?

– В желании своем уверена ты? – вверяю сестрице семя прозрения.

Под гулом пчелиного пения, над упоением меда вереска – играю мелодию возвращения на шаманской струне. Чую, внимает тем нотам сам скотий Бог Велес – О́дина брат. Тысяча сорок два метра усиливает сигнал. Соколиным Оком взираю на Эльбрус – убежище Прометея. Титану прозо́рливому направляю последнюю песнь – послание. В кармане жужжит пчела? Нет, уведомление на экране: «Сообщение доставлено».

Кряхтит, но ползет сестрица упорно, словно вот-вот да причислится к лику святых. Боли́ у козла да у волка, ослицы, – но её отпусти. Смеюсь. Наблюдаю за мучеником, но сам уж измучен – служить костылем.

Жара – 34 и 2 (тридцать четыре и два), обливаюсь по́том и жидкостью красной. Интересно, что лучше? Быть «Человеком и пароходом», или проводником прямо в Рай? Солнце в зените – жар в груди распаляет. И вдруг на клык мне роняет сестрица каплю красного те́льца.

Вспоминая слова колдуна, содрогаюсь. Роняю на землю сестру, изрыгаю в дерн яства утренние. В пасть сую зверобой… С мольбою смотрю на лапы. Раз – две – три минуты… На руки кожаные с облегчением выдыхаю: «Фу, пронесло!».

Солнце склоняется за горизонт. Гору, прозванную в честь него, – почтили двое. Спускаемся, нет, вернее, ползем и видим рой… змеиный. На пороге утеса зеленого оставляю Надежду. И к ним трусцою – расчистить путь. Как Рыжий Всевидящий, в позе тигра затаившегося – подкрадываюсь, прыгаю. Ба! То не рой, а корни окаменелые. Поднимаю взгляд – женский лик. Будто древний. Предстаю перед ним, не смея дышать. Вливаюсь в незримую бездну… Еще чуть-чуть – Имя услышу. Вот первая буква «К». Пульс нитевидный… стягивается в невозможное, мной невиданное доселе, абсолютное чувство…

– Джей, ты жив? – сестрица кричит.

Шерсть вздыбается на спине. Вместе с ней испаряется истина. На утес – взрыкиваю. Возвращаюсь к Надежде.

У подножия горы Солнца Красного задается вопросом она:

– Правда ль, Джей, говорят, что Лилит была первой женщиной? С Адамом да наравне? Но, потребовав равноправия у Создателя, была анафеме предана. Демонизирована.

Я поперхнулся печеньем с изюмом, что символ любви40