Читать книгу Список - Юлия Лим - Страница 5

Я иду по коридору. Из ниоткуда передо мной появляется незнакомый парень.

– Это же ты, да? – Он показывает экран смартфона с видео. Крики Веры, мое злое лицо, треск кофты и мой тряпичный лифчик.

Я хватаю телефон и сжимаю его со всей силы.

– Эй, ты че творишь? – Парень пытается вернуть его. – Лучше отдай. Знаешь, сколько сейчас одиннадцатый айфон стоит?

– Не дороже человеческой чести, – огрызаюсь я, возвращая телефон. – Не смотри это видео.

Я прибавляю шаг и захожу в класс. Одноклассники всегда шумят, поэтому трудно понять, обсуждают они видео со мной или что-то другое.

– Козел. – Я подхожу к Паше и бью его по щеке.

Все смотрят на нас, а во мне кипит ярость. Я не могу закрыть глаза на его выходку.

– Какого черта твой пранк делает в интернете? – говорю я, задыхаясь от волнения.

– Долохова, ты в каком веке застряла? – Паша удивленно смотрит на меня. – Сейчас все свои видосы на YouTube заливают.

– Удали, – требую я. Тело трясет. Еще немного – и у меня случится нервный срыв. Кто тогда позаботится о бабушке?

Вдруг мою щеку обжигает от удара. Я моргаю и вижу Веру. Она дует на покрасневшую ладонь. Моя щека горит, будто к ней приложили лист крапивы.

– Не смей трогать Пашку. – Вера толкает меня в грудь. – Еще раз к нему пристанешь, и я позабочусь о том, чтобы о твоей ориентации узнала вся страна! Тогда тебе по-настоящему не поздоровится.

Моя нижняя губа дрожит от гнева, обиды и бессилия. Я выбегаю из класса и сбегаю по лестнице. Дыши: глубокий вдо-ох, вы-ыдох. Я выхожу в школьный двор, где меня никто не увидит, и сажусь на землю, прижимаясь спиной к стене.

Руки дрожат. Я сцепляю их в замок, закрываю глаза и считаю до десяти.

Почему меня снова травят? Почему кто-то лезет в мою жизнь? Я вспоминаю Анжелу: ее светлые глаза, широкую улыбку и дружелюбный смех. Почему я не заметила, когда моя подруга превратилась в жертву стереотипов? За что она так со мной поступила? Мы дружили восемь лет, с первого класса. Это почти вся жизнь…

Видимо, я та самая жертва маньяков и насильников, о которой пишут статьи. Есть такое понятие «виктимность», когда человек ведет себя как жертва, позволяет над собой издеваться и «провоцирует» травлю. Но я ведь даю одноклассникам отпор, разве нет? Чтобы понять тех, кто травит других, нужно самому участвовать в буллинге. Я не хочу быть частью толпы, потому что она задушит мою индивидуальность.

– Эй! – Я вздрагиваю от знакомого голоса.

Увидев Леху, облегченно выдыхаю.

– Как ты? – спрашивает он, присаживаясь рядом.

От него пахнет перегаром. Вот кому по-настоящему плевать на общественное мнение. Почему я не могу так же забить на все?

– Дерьмово, – говорю я.

– Пиво будешь? – Леха достает из рюкзака две банки.

Я качаю головой. Пить сейчас в его компании мне совсем не хочется. Леха открывает банку с громким пшиком и протягивает ее мне.

– Пей быстрее. – Он подталкивает мою руку вверх, чтобы я сделала глоток.

– Я не хочу, спасибо. – Я легонько отстраняю банку. Холодная пена брызжет в стороны и попадает Лехе на рубашку.

Он смотрит на появившиеся пятна и недовольно выдыхает.

– Могла б просто бухнуть со мной за компанию. Че, так сложно? А, Долохова? – Он берет мою руку и насильно заставляет сжать банку.

– Слушай, Поклонский… Я благодарна за попытку подбодрить, но не хочу напиваться посреди дня. – Я начинаю терять терпение.

Настойчивость – не самое положительное качество, особенно когда твой собеседник не хочет делать то, что ты от него требуешь.

– Не выпьешь – пожалеешь, – голос Лехи становится тише. В глазах появляется угроза. Сейчас он похож на серийного убийцу, только ножа не хватает.

Я оглядываюсь по сторонам – никого. Если он что-то со мной сделает, этого никто не увидит. Нужно вернуться в школу.

– Слушай, Леха… – Я нервно посмеиваюсь. Нужно обернуть все в шутку. Притвориться, что мне очень хочется выпить с ним, но я не могу по какой-то причине. Вот только по какой? Думай, Тина, думай!

Леха сильно сжимает мою руку. Пальцы сдавливают банку, и она с ломким похрустыванием прогибается под ними. Кожа пульсирует от боли, пиво выливается и течет по моей руке.

– Я оч-чень хотела бы выпить с тобой, но сегодня принимала таблетки, – говорю я, не отрывая взгляда от Лехи.

– Какие еще таблетки?

– Знаешь, их нельзя мешать с алкоголем. Можно отравиться и, ну, откинуть копыта.

Поклонский прищуривается. Он долго смотрит на меня, пока наконец не разжимает мою руку и не забирает банку.

– Ну, убивать я тебя и не собирался, – говорит он, отхлебнув из нее.

Я открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, как мне на голову обрушивается холодный липкий поток. Запах бьет в ноздри, и я понимаю – это пиво. Леха обливает меня еще раз: волосы, одежда и рюкзак пропитываются алкоголем.

– Надо было пить со мной, когда я предлагал, – говорит он заплетающимся языком, склонившись ко мне.

От запаха перегара и холода у меня кружится голова. Я резко поднимаюсь и случайно попадаю макушкой Лехе в нос. Слышится резкий хруст. Он кричит, хватаясь за лицо; кровь брызжет из его ноздрей. Я застываю, но всего на мгновение, а потом забегаю обратно в школу.

* * *

Я запираюсь в кабинке туалета. Слезы просятся наружу, но я сглатываю комок в горле и не даю плохим эмоциям выхода. Держись. Ты уже сломала ему нос, этого достаточно. Самовнушение помогает мне справляться с проблемами после нервного срыва. Этому меня научил невролог перед тем, как отпустил домой.

– Черт, учебники. – Я стягиваю лямки и открываю рюкзак.

Запах пива бьет в нос. Я выбираюсь из кабинки и раскладываю тетради и учебники на подоконнике. Подношу их под струю теплого воздуха, с ревом вырывающегося из сушилки. Страницы кукожатся и желтеют по краям. Теперь я не смогу продать учебники, придется сдать в библиотеку.

Некоторых учебников не хватает на всех старшеклассников, поэтому приходится покупать новые. Я учусь в десятом «Д», и он словно создан специально для тех, кому не хватило места в «полноценных» классах.

Интересно, есть ли в параллельных классах такие же, как я? Мы глухи к проблемам других, если это чужие люди, и не задумываемся об этом, пока сами не попадем в схожую ситуацию. Так я открыла для себя, что я – такая же эгоистка, как и все.

Мне не хочется думать об оставшихся уроках. Запах пива так просто не выветрится. Переодеться не во что, а в медпункте сейчас кварцевание, и это значит, что Екатерины Ивановны не будет ближайшие два часа. Я умываю лицо и шею, мою голову с мылом; тщательно выжимаю волосы в раковину и, скрючившись, встаю под сушилкой. Наверное, это и значит быть взрослым – делать то, чего не хочется.

* * *

Я возвращаюсь в класс на перемене. Одноклассники открыли окна, и теперь жутко сквозит. Ежась и вжимая шею в плечи, прохожу к своему месту и вешаю рюкзак на крючок. Оглядываю класс исподлобья и убеждаюсь, что Лехи еще нет. Дышать становится легче. Надеюсь, он надолго застрянет в травмпункте, пока ему будут осматривать сломанный нос.

От холода, стресса или от всего сразу меня трясет. Может, свалить домой? Я кошусь на дверь – поздно. Инна Игнатьевна входит в класс со звонком, будто специально выжидала в коридоре. Гордой походкой она дефилирует до стола, швыряет на него журнал и кричит:

– Окна закрыли, быстро.

Одноклассники, всполошившись, как крысы, шныряют туда-сюда. Потоки холодного воздуха исчезают, а запах пива расплывается по кабинету. С ужасом я понимаю, что даже наспех помытая голова не спасет меня от позора.

– Чувствуете? – Акула принюхивается, словно чует кровь. – От кого воняет?

Все озираются друг на друга и шушукаются, а я сижу, опустив голову. Спиной чувствую, что все взоры сходятся на мне.

– Долохова. Ну-ка подойди. – Инна Игнатьевна в нетерпении стучит носком туфли по линолеуму.

Плотно сжав губы, я поднимаюсь и на ватных ногах прохожу к доске.

Дыши, только дыши. Глубокий вдох – выдох.

Я стою недалеко от Акулы. Она рассматривает мою потемневшую кофту, приближается и глубоко вдыхает. Отшатнувшись, она машет рукой у себя перед носом.

– Боже мой, Долохова! Ты уже посреди дня бухаешь?

– Н-нет, это не так, – бормочу я, заикаясь от стыда.

– Так, все посмотрели на Тину! – Инна Игнатьевна хлопает в ладоши, привлекая внимание. Я вижу любопытные взгляды, взгляды, полные отвращения, и совершенно безразличные. – На ее примере я покажу вам, что сделаю с каждым, кто хоть раз напьется средь бела дня в школе.

Не успеваю я понять, что происходит, как ее тяжелая ладонь опускается мне на щеку. Я ойкаю и прикладываю руку к ушибленному месту. Кожа горит, сердце колотится, мысли в голове путаются. Меня бьют на глазах у одноклассников, и не кто-нибудь, а учитель. Человек, чье призвание – обучать детей и быть для них примером!

– Я всегда знала, что от тебя нечего ждать, – громко заявляет Акула, расхаживая вокруг меня, – но я надеялась, что ты не будешь такой же алкашкой, как твои родители.

– Они не были алкоголиками, – возражаю я, за что получаю болезненный тычок в почку.

– Закрой свой грязный рот и слушай, что я говорю. – Акула хватает меня за шиворот и трясет, отчего я переступаю с ноги на ногу, чтобы не упасть. – Вот до чего доводит алкоголизм, дети. Таких, как Тина, нужно подвергать остракизму. Хотя ты и так местный изгой, куда уж дальше?!

Она отпускает меня, и я поправляю кофту, невольно обнимая себя за плечи. Я закрываюсь руками, будто стою голой перед всем классом. Щеки горят от стыда, боли и злости. Если бы у меня были родители, она бы ни за что не ударила меня!

– В общем, к чему я тут лясы точу? – Инна Игнатьевна качает головой и указывает на Игоря. – Шилов, принеси-ка ведро воды.

– Х-хорошо. – От неожиданности он подскакивает с места и быстро проходит мимо. Меня окатывает прохладным ветерком.

Наверное, сейчас Акула отпустит меня и начнет урок…

– Долохова. – Я вздрагиваю от ее резкого голоса у моего уха.

– Что?

– Твои родители подали тебе плохой пример. Наша школа, знаешь ли, за здоровый образ жизни среди учеников. А законы нашей страны запрещают детям принимать алкоголь. Значит, ты нарушила не только правила учебного заведения, но и совершила преступление. – Инна Игнатьевна кладет руки мне на плечи и болезненно их сжимает. От ее костлявых пальцев точно останутся синяки. – И я как твой классный руководитель должна во всем разобраться. Дети! Мы же не можем позволить преступнице уйти безнаказанной?

– Не можем, – лениво отзывается класс.

Я осматриваюсь: кто-то оживился, а кто-то, наоборот, заскучал. Меня снимают на видео. Очередной позорный ролик скоро будет гулять по сети, а я опять ничего не могу сделать. Губы начинают дрожать. Я прикусываю их и сжимаю рукой локоть. Держись. Скоро это закончится.

– Ну наконец-то! – восклицает Акула, когда Игорь приносит ведро и ставит его на тумбу возле доски.

– Мне помыть доску? – спрашивает Шилов.

– Садись на место, – отмахивается Инна Игнатьевна и отпускает мои плечи. Я с облегчением выдыхаю. – Долохова, повернись. – Я оборачиваюсь. На меня обрушивается поток ледяной воды.

Я полностью мокрая. Меня трясет. Вода течет по ногам, в балетках хлюпает. Я смотрю на Акулу. Она с довольным видом ставит ведро обратно и мурлыча говорит:

– Запомните, ребята! Если хотите отбить вонь алкоголя и заставить алкаша протрезветь, облейте его холодной водой!

По классу разносятся одобряющие смешки. Одноклассники улыбаются. Все, кроме Игоря. Он встречается со мной взглядом и опускает голову. Его руки сжаты в кулаки. Ну, хотя бы видео не снимает, и на том спасибо.

По щеке скатывается слеза. Я быстро стираю ее, пока никто не заметил.

– Бери рюкзак и проваливай отсюда. – Акула швыряет его мне в ноги. – Пока не протрезвеешь, в школу не приходи. Ходишь тут пьяная, как последняя тварь…

Я не выдерживаю. Слезы катятся одна за другой, лицо краснеет и горит.

– Я тебя ненавижу, – шепчу я, сглатывая ком.

– Что-что? Ну-ка повтори, – с вызовом говорит Инна Игнатьевна.

– Ненавижу! – кричу я срывающимся голосом, подхватываю рюкзак и выбегаю из класса.

* * *

Остаток дня я провожу в школьном туалете, захлебываясь слезами и размазывая тушь. Как может взрослый человек издеваться над тем, кто уязвимее его? Неужели в этом мире не осталось учителей, готовых бороться за своих учеников и справедливость? Куда делись идеалы из старых советских фильмов?

Высморкавшись в туалетную бумагу, я выкидываю ее в мусорное ведро. Можно позвонить Тарасу, он решит все проблемы. Однако я не могу с ним так поступить. Мы встречаемся не для того, чтобы плакаться друг другу в жилетку. Ему живется намного тяжелее, чем мне.

Тарас вырос в детском доме и после девятого класса пошел в колледж. В четырнадцать лет он попал в дурную компанию. Общение с ними вылилось в «выгодное сотрудничество» с местными бандитами. Он предупреждал, что может погибнуть в любой момент, а я говорила, что все равно хочу быть рядом. Моя смелость исчезала, как только Тарас пропадал на несколько дней, недель, а иногда и месяцев. Я боюсь, что однажды он не позвонит мне, потому что его убьют.

* * *

Я выхожу из школы, убеждаюсь, что за мной никто не следит и звоню Дарье.

– Алло? – сонно говорит она.

– Я тебя разбудила? Прости.

– Нет… ну, вообще да. Но я давно должна была встать, – ее голос звучит бодрее. Я улыбаюсь, сдерживая слезы.

Когда мы были детьми, Дарья собирала цветы и плела из них красивые венки. Как-то раз она надела мне на голову венок из одуванчиков и сказала: «Теперь ты маленькая принцесса!». Я вспоминаю об этом всякий раз, когда скучаю по ней.

Когда ей исполнилось четырнадцать, все стало сложнее. Она пришла к нам домой в синяках и крови. Рассказала, что ее заставили стать проституткой. Бабушка хотела написать заявление, но Дарья сказала, что это бесполезно, а ее и вовсе могут убить. Я была маленькой и не понимала, о чем они говорят. Потом баба Снежа пыталась удочерить Дарью, но ей отказали, сославшись на маленькую пенсию и внучку на попечении. Прикрылись мной, закрыв глаза на беспредел в детдоме Даши.

– Так что новенького? Рассказывай!

Я выдыхаю. Язык не шевелится, признаваться стыдно.

– Один ублюдок облил меня пивом. А потом училка облила меня водой из ведра, и все это засняли на камеру. – Я судорожно втягиваю воздух, надеясь, что Дарья услышит только мой гнев, а не плаксивые нотки. – В класс на шум и смех заглянула завуч, но Акула ей сказала, что я описалась. Хотела заставить меня убирать за собой, но завуч увела меня.

– Хоть у кого-то из взрослых голова на плечах, – говорит Дарья. Что-то падает и разбивается. – Подожди минутку.

Судя по звуку, она подметает осколки.

– Я тут. – По ту сторону трубки скрипят пружины. – У тебя не школа, а цирк уродов какой-то. Пойдем, напишешь заявление.

– Да кто мне поверит?

– У тебя же куча свидетелей!

– Они своих не сдадут. Со мной ведь никто не дружит. – Я сажусь на качели. Когда разговариваешь по телефону, ноги несут тебя к дому быстрее ветра.

– Нельзя им все спускать с рук, слышишь?

– Да фиг с ними… видео мне не удалить. – Я отталкиваюсь от земли, покачиваюсь взад-вперед.

– У тебя ведь был нервный срыв, – ласково говорит Дарья. – Пожалуйста, береги себя. У меня больше никого нет, кроме тебя и бабы Снежи.

Я всхлипываю и прикрываю рот ладонью.

– Ну-ну, все хорошо, Юся. – Пока Дарья говорит, я растираю по лицу слезы. – Поплачь. Поплачь, а потом мы встретимся и пройдемся по магазинам. Хорошо?

– Угу, – на выдохе отвечаю я, прикусывая губу побольнее, чтобы не разрыдаться в голос. – Прости, что вываливаю на тебя все это.

– Для чего еще нужны друзья, а?

* * *

В субботу мы идем в ближайший торговый центр. Лишних денег у нас нет, зато никто не запрещает примерять одежду.

– В этот раз выбираем наряд только тебе, – говорит Дарья, распахивая кардиган и показывая свое «рабочее» платье.

– Может, попробуешь уйти и начать новую жизнь? Вдруг получится?

Подруга смеется и треплет меня по волосам.

– Малышка, тебе еще так много предстоит узнать в этой жизни. – Мы заходим в один из бутиков и перебираем одежду. Шелк, атлас и хлопок приятно ласкают руки.

– Надень это. – Дарья протягивает мне вешалку с красным платьем. Я вижу V-образный вырез и короткую юбку, едва прикрывающую бедра.

– Оно слишком вульгарное, я не могу. – Я мотаю головой, но подруга обнимает меня за плечи и ведет к примерочной.

– Расслабься, Юся. Просто примерь его и увидишь, как оно тебе идет. – Дарья заразительно улыбается.

Я замечаю косой взгляд продавца и прячусь в кабинке.

Платье слишком облегает мое тощее тело. Я смотрю в зеркало и хмурюсь. Мне трудно объективно оценивать себя. До двенадцати лет я была похожа на мальчишку: бегала с короткими волосами, играла в футбол. Потом бабушка разрешила мне самостоятельно выбрать стрижку, и я решила отрастить волосы. Из-за переходного возраста я начала сторониться знакомых мальчишек, и вскоре они забыли обо мне, а я приобрела иррациональные комплексы. Стала считать, что не могу кому-то понравиться.

– Ну что? – спрашивает Дарья.

– Выхожу.

Неуверенно отодвинув шторку, я выхожу к подруге. Она улыбается и хлопает в ладоши.

– Красотка! Нужно еще волосы распустить. – Дарья играет с моими локонами, и они становятся объемнее. – Обязательно купи туфли и губы накрась. С твоими зелеными глазами будет выглядеть шикарно. – Она извлекает из сумочки помаду и без разрешения красит меня. – А теперь – урок мужества! Пройдись по салону, – командует Дарья.

– Нет, – я мотаю головой, – не надо.

– Да ладно тебе. Хоть раз надо побыть для себя королевой. Это повышает самооценку. – Она улыбается, и я сдаюсь.

Гордо вскинув подбородок, я прохожусь по расстеленным коврам.

– Что скажете? Красавица? – спрашивает Дарья у продавщицы.

– Определенно… что-то в этом есть, – по-английски сдержанно отвечает та.

Пока я верчусь, пытаясь рассмотреть платье со всех сторон, у Дарьи звонит телефон. Она достает его из сумочки и хмурится.

– Черт… Юсь, тут серьезный клиент. Надо бежать. – Дарья снимает кардиган и вешает его на руку. – Справишься сама?

Мы обнимаемся, и она целует меня в обе щеки. Я машу Дарье и провожаю ее взглядом до выхода. Замечаю знакомый силуэт снаружи, но не успеваю рассмотреть, потому что меня отвлекает продавщица.

– Вы берете или?..

– Извините, – говорю я и возвращаюсь в кабинку. Когда я выхожу из магазина, вокруг никого из знакомых. Наверное, показалось.

№ 4. Алексей Поклонский

Уязвимость: авторитет среди пацанов

ВЕРДИКТ: вне списка / в списке

№ 5. Инна Игнатьевна

Уязвимость: брак

ВЕРДИКТ: вне списка / в списке