Читать книгу Пленники - Юлия Тутова - Страница 13

– Какие возможности у вашей больницы? Мне нужно, чтобы мой муж получил самое лучшее лечение! Вообще всё, что ему потребуется! – Элла стояла перед женщиной-доктором и говорила тоном, не допускающим никаких отказов и отговорок. – Вы понимаете меня? Если вы не можете этого обеспечить, я переведу его в другую больницу!

Доктор была маленькая, почти на голову ниже Эллы с её высоченными каблуками, и щупленькая. Наверное, поэтому Элла испытывала сомнения относительно успешности лечения: что она может – маленькая щуплая докторша? Хотя её очень хвалили. Но муниципальная больница… Ну, какие у них возможности?! Элла просила отца устроить Андрея в какую-нибудь престижную клинику с возможностями частного обслуживания, но тот стоял на своем: частные клиники только дерут деньги, а гарантий у них – ноль! Городская больница, может, и не сверх модернизированная, но доктора в ней квалифицированные, практику имеют обширную, а главное, с них есть спрос: главный врач сделает всё, что в его силах и больше, только бы не пошатнуть доверие семьи Аркадия Нечепорука. Да и будет рассчитывать на выгоду: может, благодарность за старания обретёт форму чего-нибудь, весомого в кошельке и полезного для учреждения? Элла всё равно до конца не соглашалась, но сдалась перед доводами отца. А сейчас чувствовала себя ещё больше мучимой сомнениями, что поступила правильно и что это та больница, которая была нужна.

– Не волнуйтесь так, Эллочка, – с доброй улыбкой вступила в разговор старшая медсестра травматологии, – мы всем обеспечим вашего мужа! Всем необходимым! Мы же всё понимаем! И с папой вашим завотделением, – она кивнула на докторшу, – разговаривала, объяснила ему, что всё нужное у Андрея будет.

– Конечно, Элла! – подтвердила докторша. – Все условия, препараты и остальное мы гарантируем.

Элла, в синем с белыми и красными цветами свободном платье, синих лакированных туфлях на «шпильке», с волосами, аккуратно собранными в высокий хвост, и губами, накрашенными ярко-красной помадой, смотрелась для больничного коридора слишком неподходяще, даже чужеродно. Единственное, что соответствовало обычной обстановке, была её бледность и испуганное волнение в тёмно-серых по-детски круглых глазах. Этот испуг и волнение как раз и делали и врача, и старшую медсестру по-доброму снисходительными к её требованиям.

– Ну, хорошо… – сказала она, как бы смирившись, и спросила: – С ним точно ничего опасного? Правда?

Врач подтвердила:

– Правда. Для жизни опасности нет, мы провели обследование.

– Но что-то есть серьёзное?

– Всякая травма сама по себе серьёзна, ни к чему не позволительно относиться легкомысленно. У него множественные ушибы, в том числе грудной клетки, лёгкое сотрясение мозга – был удар головой о переборку окна, кажется… Травма плеча… Но это не так страшно! – быстро пояснила она, увидев, как расширяются глаза Эллы. – Это не те травмы, которые несут опасные последствия. Андрей скоро поправится! – улыбнувшись, заверила ее маленькая докторша.

– Он в сознании?

– Да. Он уже давно пришёл в себя.

– Но вы не пускали меня к нему! Почему?

– Мы должны были его обследовать, а ему был нужен покой, – мягко пояснила медсестра.

– Сейчас можно, – добавила доктор. – Можете зайти. Только не очень надолго. И, пожалуйста, не волнуйте вашего мужа: он ещё на обезболивающем.

– Да. Конечно… Вы только делайте всё, что нужно. И если что понадобится – говорите! Сразу!

– Безусловно – если что-то понадобится. Но всё должно быть хорошо, верьте в лучшее. Мы вас пока оставим, у нас и другие пациенты.

Элла ждала в коридоре: у Андрея была мать. Палату ему, как и обещал главврач, выделили отдельную – хотя бы в этом уже не подвели. И с нормальными условиями – санузел, телевизор… У них тут оборудовано таких несколько, их не называют «VIP», но на самом деле держат на особый случай. Хорошо, хоть так!.. Отец прав, наверное: врачи постараются всё сделать на уровне. Своя больница, заинтересована выложиться как надо… Она думала это, гоня от себя другие мысли: как на самом деле Андрей? Когда вчера вечером ей позвонили, сообщив об аварии, она сама едва не лишилась чувств, и только потом услышала: он жив, ему оказывают медицинскую помощь. И всё равно: было так страшно и тревожно, всю ночь она не сомкнула глаз… Как такое могло случиться?! Он же прекрасно водит машину! Очень легко, без всякого напряжения. Гоняет на городском автодроме!.. Как же так? – снова отвлекла она себя. Отец говорил с гаишниками, пообещал, что всё выяснит. И уладит, если понадобится, с милицией… Но Андрей вроде не виноват… Вроде нарушил тот, встречный, который врезался в него… А он был на своей полосе. Если так, то не виноват. И отец всё уладит, чтобы Андрея не терзали следствием…

Из палаты вышла его мать. Элла подхватилась и метнулась к свекрови:

– Как Андрей? Правда всё не очень страшно?

– С ним всё нормально, Эллочка, – ответила та и ещё раз повторила: – Правда, всё нормально. Ничего очень страшного нет.

– Ему точно ничего такого, особенного, не нужно? Лекарства? Аппаратура? Я только что говорила с врачом…

Инна Ярошенко улыбнулась.

– Отец Андрея сам медик. Он заезжал сюда, встречался с докторами: ни с лечением, ни с лекарствами проблем нет. А если вдруг в чём-то и возникнет потребность, он всем обеспечит.

– Боже!.. – Элла закрыла лицо руками и уронила голову. – Простите, Инна Анатольевна, я не подумала. Я никак не приду в себя!

– Ну, что ты? За что извиняться? Ты переживаешь, я тоже переживаю. Это понятно.

– Да. Я просто не соображу, что мне делать. Что делать, чтобы помочь ему!..

– Иди к нему. Больше ты ничего не сделаешь. И можешь помочь только своим присутствием. Иди же, – подбодрила её мать Андрея и легонько подтолкнула к двери.

Элла переступила с ноги на ногу. Она хотела его видеть, просто страсть как хотела и одновременно боялась: что, если пострадало его лицо? Сказали ведь: травма головы. И не в том дело, что её это оттолкнет. Просто она так любит его лицо! Увидеть, что с ним что-то не то, будет просто невыносимо больно! Больно за него: такого с ним не должно быть! Не должно! Она замешкалась, собираясь с духом, но его мать ждала и могла понять эту заминку неправильно, и Элла, глубоко вздохнув, потянула на себя белую больничную дверь, зажмурилась и шагнула внутрь через порог.

Дверь хлопнула за ней и закрылась. Элла открыла глаза. Андрей лежал на кровати, с перевязанным плечом, с бинтами на руке… Но с лицом всё было хорошо, только синяки и ссадина возле виска. Но что эта ссадина?! Он такой же красивый, её бедный мальчик!.. Только очень бледный и совсем измождённый.

– Андрей! – Она бросилась к нему и, подбежав, опустилась перед кроватью. – Как ты? Как же ты так?!

Он улыбнулся и обнял её одной рукой.

– Нормально. Как видишь, целый – почти.

Голос звучал слабо, но с долей шутливого оптимизма. Даже если оптимизм был наигранным, всё равно это хороший знак – если человек находит в себе силы шутить.

– У тебя синяки под глазами. И губы распухли.

– Дружеский поцелуй подушки безопасности.

– Точно, дружеский. О Господи! – Элла вдруг заплакала. – Меня не пускали к тебе. Я давно приехала. И вчера была здесь. Но они сказали, что к тебе нельзя! Я так переживала!.. Просто извелась! Ты веришь?

– Конечно, верю. Что ты, Эля? – ласково спросил Андрей. – Я же в порядке. Ну, плечо – да, и рука. Ещё какая-то ерунда… Но это пройдёт! Скоро пройдёт.

– Тебе больно? – всхлипнула она.

– Не очень. Можно терпеть.

– И ты точно в порядке?

– Точно.

Она поверила ему. Лучше поверить, чем думать, что он страдает.

– Но как это произошло?

– Я сам не знаю. – Он чуть дёрнул здоровым плечом. – Откуда взялась эта машина? Я только увидел, что она уже возле меня, и понял, что мне некуда деться.

– Сказали, он вроде бы выскочил сбоку. И влетел в тебя. Говорят, не пьяный – вроде как кого-то объезжал – я точно не знаю…

– Да, похоже. Он вылетел на встречную. Очень быстро – в один миг! Поэтому я ничего и не понял.

Он говорил и чуть трепал её волосы, она прижималась к нему щекой.

– Папа в милиции, разбирается с этим. Разберётся, конечно… Это же папа. Было страшно?

– Страшно. Я помнил только, что нельзя закрывать глаза, иначе не увидишь, где спасение. А они как будто закрывались сами. Но давай не об этом: не хочу больше вспоминать.

– Да… Не будем. Я просто так испугалась, когда сказали про аварию! Так жутко испугалась! Что вдруг случилось что-нибудь ужасное… Что вдруг с тобой что-то случилось, а я сердилась на тебя ещё недавно! И оттолкнула тебя тогда, и не сказала, что ты мне нужен! Вдруг бы я не успела это сказать?! Но всё обошлось. Ты прости меня за тот раз, ладно?.. Я не думала так, совсем не думала! Всё хорошо, милый! Сейчас!.. Сейчас… – прошептала она, подхватываясь, и тяжело дыша, принялась спешно расстёгивать платье. – Эту чёртову дверь можно замкнуть изнутри?!

– Эля!.. – Он целовал её и одновременно отталкивал. – Эля, подожди! Не надо, прошу тебя!..

– Что? – Она в тревоге отодвинулась. – Что-то не так, тебе нехорошо? Прости! Ты сказал, что ты в порядке…

– Да нет, – он успокаивающе провёл рукой по её волосам, – я правда в порядке! И ты тоже нужна мне. Но дышать очень больно – это из-за ушиба, рёбра просто ломает.

В глазах Эллы отразилось сострадание.

– Прости… Я не подумала. Точнее, я подумала, что так тебе будет легче, что это тебе поможет.

– Поможет – чуть попозже. Но, Элька, пожалуйста, давай не будем здесь! Просто я ненавижу больницы. Не здесь, хорошо?

– Да… Да, конечно, – безрадостно согласилась она, – здесь не лучшее место…

– Потерпи, – Андрей застегнул на ней платье, – меня скоро выпишут.

– Правда?

– Да: так сказали. Дней через несколько. И я вернусь домой.

– Ладно. Ладно… – Элла снова заплакала, припав к нему. – Нет, я не поэтому!.. На самом деле я счастлива: я так боялась за твоё лицо! – призналась она. – Боже!.. Только не лицо!.. Ну, как же?! Это было бы так несправедливо!

– Ну всё… – Он снова погладил её, прижимая здоровой рукой к груди. – Не надо больше плакать. Ты видишь: нет ничего страшного. Ни с лицом, ни вообще, только одна эта царапина! Всё нормально. И скоро я буду дома.

– Я буду считать часы. Хочешь?

– Часов будет много. Лучше дни: они пройдут быстро.

Она возразила:

– Нет, дни – это легко.

– Ну, как хочешь, – улыбнулся он. – Как тебе больше нравится.

– Часов каждый день будет становиться меньше.

– Договорились: пусть будут часы.

– Ты только поправляйся. Я ведь так тебя жду!

– Я помню. Я тоже тебя очень ждал. Всё время ждал… – Он задержал её на несколько мгновений, но потом отпустил. – Не расстраивайся: мы скоро будем вместе. И не здесь.

Элла ушла, и Андрей остался один, врачи на сегодня запретили посещения. Но он больше никого и не хотел видеть. Мама сказала, что приезжал отец… Но, конечно, не зашёл – «не хотел мешать осмотру». А с чего бы он заходил? Милая, добрая мама! Она просто жалеет его, как жалела в детстве, и так же утешает выдумками, пытаясь защитить от горькой действительности. На самом деле хорошо, что никто больше не приходил и не придёт! Андрей был усталый и измученный и сильно покривил душой, говоря Элле, что чувствует себя нормально: плечо ныло, кружилась голова, боль в груди по мере ослабления анальгетиков становилась просто адской. Но встреча с Эллой оживила его, заставила не жалеть себя, а встряхнуться, чтобы набраться сил и вернуться. К той точке отсчёта, на которой вчерашним вечером остановилось его движение. И домой. «Люди всё-таки неисправимы, – подумал он. – Совсем недавно я едва не погиб из-за того, что думал о доме и Эле. А вот выжил – и, как мне сейчас не плохо, снова думаю о том же. Ты жди меня, Элька. Можешь не считать ни дни, ни часы – они всё равно пройдут, – просто жди меня». С этой мыслью и с этой мечтой он заснул.

Андрея действительно не обрадовала бы встреча с отцом. И действительно всей душой он ненавидел больницы. Причина тому лежала не в страхе перед медицинскими процедурами и физическим страданием, а именно в собственном отце. «Стараниями» последнего больница стала для него источником и олицетворением совсем иного рода боли, обиды и унижения. Отец по специальности был врачом, работал в поликлинике, где и завёл связь с докторшей из того же отделения, которым заведовал. Поначалу втайне, но потом тайна перестала быть таковой – кажется, он сам рассказал маме, то есть своей жене, что у него есть женщина, что он живёт на два дома, и там у него всё серьёзно, а не какая-нибудь интрижка без обязательств. Иногда он днями не являлся домой, но потом приходил, и вёл себя так, как если бы никакой любовницы не было. А потом уходил снова. Всё отделение знало, что у него с этой бабой «любовь», что они, по сути, семейная пара, а законную семью он хранит вроде как из благородства. И всё отделение верило в это его благородство и великодушие, восхищалось им и даже сочувствовало ему: надо же как, мается, режет себя ножом по сердцу, а вот печётся, поди ж ты, и о нелюбимой больше женщине, и о сыне от неё.

Андрей же видел, что на самом деле страдает и мучается мать: от отношения мужа, от собственного положения, от сочувственных взглядов в лицо и оскорбительных обсуждений за спиной. Он не понимал, ради чего она это сносит, и не раз просил её отказаться от отца и его подачек в виде денег и внимания, отпускаемого словно по условию договора: неужели они не смогут прожить сами, без этих унизительных подачек, без ощущения собственной обузы на его спине? Он также не понимал и отца: зачем ему эта лицемерная трагикомедия, кого он хочет таким образом обмануть – себя, жену, сына, своё окружение? Злился на него то с презрением, то с ненавистью. Но мать всё равно терпела, не обозлилась, хранила спокойное достоинство, и сам он тоже был вынужден терпеть, глотать ради неё острую обиду и не отталкивать слишком грубо временами почитающего их своим вниманием отца.

Потом отец ушёл из больницы – институтский друг пригласил его к себе в частный лечебно-оздоровительный центр, – а вслед за собой перетянул туда и свою любовницу. К этому времени Андрей повзрослел, отцу не приходилось больше прикрываться необходимостью заботы о сыне, и с той женщиной он стал жить уже совсем открыто, проводя с ней отпуска, выходные и праздники, наведываясь лишь изредка, впрочем, так и не разведясь с матерью и по-прежнему неизменно внося свою лепту в «законный» семейный бюджет. Даже увеличив своё долевое в нем участие: теперь он куда больше зарабатывал и мог себе позволить жить на широкую ногу. Однако же вряд ли здесь, с ними, была его настоящая семья: нечто больше похожее то ли на кредитный союз, то ли на страховую компанию, то ли на привычную гостиницу с постоянно забронированным в ней удобным номером. Хотя опять же – так было только в понимании Андрея, тогда как мама сумела сохранить с отцом дружеские, а в чём-то и доверительные отношения, и именно к ней он обращался за поддержкой в некоторых затруднительных для себя ситуациях.

Тем не менее, душевная щедрость матери не заставила Андрея пересмотреть своё собственное отношение к отцу, его морали, правилам и принципам, а заодно и ко всему, с ним связанному. И больница для него по-прежнему оставалась своеобразным символом предательства, лицемерия и лжи, уж точно никак не подходившим для всяких искренних порывов, не говоря уже о любви. Или – тем более о любви, которую сам он ни за что не станет пачкать соприкосновением с вызывающими отвращение больничными стенами и самим удушающим больничным духом.