Читать книгу С любовью, Лондон - Юлия Устинова - Страница 3

Стоило маме только выскочить за дверь в промозглое и серое ноябрьское утро, как тишину убежища двух почти состоявшихся эмигранток нарушила трель дверного звонка.

Ванговать было бессмысленно. В такую рань могла припереться только Наташка Тихомирова – моя лучшая подруга и одноклассница, теперь уже бывшая, которая жила этажом ниже.

Так я ее и встретила: в мохнатых замызганных тапках, ночной сорочке в синий горох и с зубной щеткой во рту.

– Гуд монинг, Чеснокова! – бодро заявила она с порога и, услышав мое приветственное мычание, потопала прямиком на кухню.

Кто бы сомневался! После Женьки Марченко из одиннадцатого «Б» вторым по значимости в списке предпочтений моей подруги была еда. Особенно, бутерброды во всем своем многообразии: с колбасой; с сыром; с колбасой и сыром; с колбасой, сыром и всем тем, что можно устроить между двумя кусками тостового хлеба. Просто бутербродная маньячка какая-то!

Когда моя свежевымытая физиономия оказалась на кухне, стало ясно, что предсказательница из меня и правда выходит годная. По-хозяйски и от души настрогав на разделочную доску колбасу и ржаной хлеб, подруга дней моих суровых с задранными коленками сидела на табурете и жевала бутерброд.

Ее длинная коса, из которой за ночь выбились непослушные темные пряди, свисала на плечо, домашние шорты задрались, обнажая тощие белые ноги, а взгляд темно-карих глаз был испытующим и озорным.

– Проходи, угощайся, чувствуй себя, как дома, – проговорила я, водрузив на стол рядом с плитой две разномастные кружки, и, ухватившись за ручку эмалированного чайника, тут же отдернула руку. – Горячая, собака! – вырвалось у меня.

– А теперь то же самое, но на английском, американочка, – прочавкала Наташка.

– На английском это не имеет смысла, – обхватив ручку чайника прихваткой, констатировала я с видом декана иняза. – Если я обзову чайник хот-догом, на меня будут смотреть, как на девочку с Урала.

– Ты и так девочка с Урала, – принимаясь за второй бутерброд, напомнила подруга.

– Иди в баню, – уныло пробубнила я.

– Чеснокова, ты чего такая дёрганая? – спросила Наташка, качая головой и сочувственно посматривая на меня.

– Кажется, у меня развивается предполетный синдром.

Я поставила кружки с чаем на стол и уселась на соседний с наташкиным табурет.

– Лишь бы не Стокгольмский, – невозмутимо заявила та. – Хотя сейчас это топчик, – мечтательно добавила.

– Что ты несёшь? – нахмурив брови, спросила я.

– Я, вообще-то, тебя отвлечь хочу, – хохотнула эта ненормальная. – Не грузись, Чеснокова, все будет вэри гуд! Прилетишь, освоишься и закадришь в новой школе какого-нибудь квотербека. Ты у нас девка симпотная, не то, что я. На твоём месте я бы так и сделала.

– Какого квотербека? – задрав на затылок брови, спросила ее. – С моей-то маман мне только и остаётся, что кадрить… справочник по английской пунктуации.

– Ну тут… даааа, зная тёть Юлю, – она понимающе кивнула, приступив к поеданию очередного бутерброда, – если только студент Гарварда какой попадется… или сын президента.

– Гарвард находится совсем в другом штате, а сыновьям их президента, наверное, уже лет восемьдесят на двоих, – и теперь я включила училку современной истории.

– Вот отстой, – пробормотала Наташка. – Ну ничего, зато мир посмотришь… с высоты десяти тысяч километров, – и принялась нагло смеяться надо мной.

– Спасибо за экстренную психологическую помощь. Теперь я точно не боюсь перелета, – прищурившись и растянув губы в подобии улыбки, прокомментировала ее дурацкий подкол.

С бутербродами и чаем было покончено, и мы с подругой перекочевали в мою спальню, чтобы заняться воплощением в жизнь первого завета Юлии Ильиничны.

Шкаф у меня, как у любой семнадцатилетней девчонки, ломился от количества шмоток, но надеть, само собой, было совершенно нечего. Оставалось надеяться, что я со своим стилем примерной девочки, который периодически сменял образ «колхоз – дело добровольное», не буду выглядеть вороной – альбиносом среди толпы учащихся старшей школы Ньюпорта.

Если бы не Рик – новый муж моей мамы, я бы до самой смерти, лет в девяносто девять, причем, от приступа смеха, так и не узнала, где находится этот чертов Ньюпорт! Но, видимо, мама просто обязана была встретить моего свежеиспечённого отчима на той долбаной Международной конференции для преподавателей английского языка в столице нашей родины, чтобы я наконец поднаторела в географии Соединенных Штатов.

– Оставь это мне, – хлопая ресницами, Наташка ухватилась за рукав моей темно-синей водолазки с прорезями на плечах, которую я купила только неделю назад. – Там точно такое не носят.

Я резко дернула обновку за другой рукав, вынудив подругу отпустить ее, и, прижав к груди эту далеко не дешевую тряпку, спросила:

– И с каких это пор в Америке не носят кашемир?

– Блин, я думала, прокатит, – разочарованно проговорила эта беззастенчивая экспроприаторша. – Хотя бы этот отдай, – и уставилась на один из свитеров со скандинавским орнаментом. – Я буду надевать его и вспоминать тебя, – и взгляд такой преданный, как у Хатико.

– Забирай, – я оказалась не в силах противостоять этому ее взгляду.

– И вот это, – теперь в ее руках оказалась рубашка в черно-синюю клетку. – Она такая тепленькая, а зимы тут у нас, сама знаешь, какие, уральские! – и вопросительно уставилась на меня.

– Ладно, бери, – махнула я рукой, продолжая этот аттракцион неслыханной щедрости.

– А ещё вот эту футболочку, – под шумок Наташка вытащила из кучи тряпья, разбросанного на кровати, одну из моих четких черных футболок.

– Э, слышь! – вытаращив глаза от ее наглой выходки, выхватила у нее футболку. – Это уже борзота восьмидесятого уровня! Я там, по-твоему, голая ходить должна?!

Но Наташка так и не успела состряпать ничего убедительного в свое оправдание, потому что в дверь снова позвонили.

– Это бабуля, наверное, – сказала я, направляясь к порогу комнаты. Но тут же обернулась и добавила, уставившись сначала на Наташку, а потом на кучу своих шмоток, – учти, когда ты выйдешь отсюда, я тебя с ног до головы обшмонаю.

– Ох и бессердечная ты личность, Чеснокова! – возмутилась Наташка на мое категоричное заявление.

Как я и напророчила, за дверью с двумя объемными сумками в доисторическом бежевом макинтоше стояла баба Люся, или Lady_Х. Под этим ником, который совсем себя не оправдал, мою бабулю знали несколько тысяч подписчиков ее канала на Ютубе, где она травила свои байки и анекдоты. Большинство из них не поддавались никакой цензуре, поэтому последние полгода с тех пор, как прознала про двойную жизнь моей горячо любимой родственницы, я усиленно делала вид, что не знаю об этом факте в ее биографии. Признаться бабуле в том, что я минут сорок до колик в животе хохотала над её анекдотом про любвеобильного лоцмана Колю, у меня просто язык не поворачивался. А о том, что будет, если это дойдет до маминых ушей, и подумать было страшно.

– Привет пращурам! – радостно проговорила я, принимая из рук бабули ее поклажу. – Ты чего это так рано?

– Да Филиппова сын подвез, – разуваясь, пробормотала она. – Он в поликлинику на комиссию, ну и я его – на абордаж, чем потом в автобусе трястись целый час.

– Что у тебя там? – я с сомнением взглянула на сумки, которые оттянули мне руки до самых коленей. – Свинец?

– Свинец? В смысле, холодец, что ли? – и, отчеканив залпом вопросы, принялась взбивать пальцами слежавшиеся под шапкой короткие светлые волосы.

– Господи, баб Люсь, какой еще холодец?! Говорю, что там такое тяжелое?

– Ааа, – понимающе протянула она. – Так это я гостинцы собрала вам в дорогу.

– М-да, – озадаченно проговорила я. – Кажется, нам придется лететь грузовым бортом.

Тут в коридоре появилась Наташка в моем бывшем свитере, и после приветственных речей подруги и бабули мы все плавно переместились на кухню. И я даже забыла удивиться, когда через пару минут Наташка снова приступила с тому, что у нее выходило так же профессионально и талантливо, как и ее умение раздражать Женьку Марченко. Короче говоря, она снова ела.

– Офигенные пирожки всё-таки у вас, баб Люсь! – умело подмазывалась к нашему главному поставщику канцерогенов эта тощая и прожорливая девочка с восьмого этажа.

– А вот Юлька наша ворчит вечно, – сокрушалась бабуля, с шумом отхлебывая горячий чай. – Говорит, они вредные.

– Да не слушайте вы ее, – небрежно махнув рукой, с набитым ртом прожевала Наташка. – Британские учёные давно установили, что все болезни от нервов! – приписала подруга англичанам довольно сомнительное, на мой взгляд, достижение.

Таким образом мы проболтали что-то около часа. И я могла собой гордиться. Ещё один наказ из списка моей суровой родительницы был исполнен. Бабуля даже к сковородке не притронулась. А все потому, что свои легендарные пирожки с ливером она привезла с собой. Вот мама обрадуется!

Новенький пузатый чемодан сиротливо стоял в углу комнаты, которая теперь больше смахивала на казарму. Слишком пусто и чисто было здесь после генеральной уборки. Нашу двухкомнатную квартиру в центре города, где мужики настолько суровы, что шнуруют ботинки высоковольтным проводом под напряжением, мама так и не отважилась продать, решив сдавать ее своим хорошим знакомым. А у меня просто слезы наворачивались, стоило мне только подумать о том, что предстоящая ночь в этой комнате будет последней моей ночью на родине. Как не бодрилась, чувство нарастающей тоски становилось все сильнее. Школа, дом, друзья и, конечно, баба Люся… и все это я должна бросить ради какого-то Рика из Ньюпорта, которому снесло крышу от любви к одной русской преподавательнице с замашками Юлия Цезаря настолько, что он женился на ней и, хрен бы знал, каким способом уговорил ее на переезд! Хотя я догадывалась, что там может быть за способ. Недаром же систематически зависаю на канале некой Lady_X. Бабуля плохому не научит!

Мы долго стояли в пороге, обнимаясь с Наташкой, и ревели как две истеричные белуги. И в этот момент я готова была отдать ей все свои шмотки вплоть до последнего носка.

– Чесноковааааа, – выла подруга мне на ухо, сморкаясь в рукав отжатого у меня свитера, – не забывай меняяяяя.

Я от неё не отставала и размазывала сопли по тыльной стороне своей ладони, поглаживая другой рукой наташкину косу.

– Да как я тебя забуду, дура ты ненормальнаяяяя. Я тебе писать буду каждую минуту! И звониииить…

Продолжая изображать сцену прощания Одиссея с Пенелопой, мы даже не заметили, как на пороге квартиры нарисовалась мама.

– Это что за наводнение вы тут устроили? – строго спросила она. – Отставить слезы. Я торт принесла, – помахала она пакетом. – Кругом марш и на кухню! Обе! – скомандовала мама.

Наташка тут же забыла, что только мгновение назад собиралась идти домой, куда с минуты на минуту должен был явиться обожаемый и вечно раздражаемый ею Женёк.

Заметив пирожки на столе и ещё кучу другой провизии, принесённой бабулей, мама с осуждением взглянула на меня.

– Людмила Петровна, – обратилась она к бабуле. – Ну зачем вы только беспокоились? В самолёте же кормят! Ну вот куда мы все это денем? – и стала перебирать целлофановые пакеты со всякими вредными вкусностями. – А это что такое? – мама с подозрением уставилась на один из мешков, из которого торчали какие-то сухие ветки.

– Так это душица, – невозмутимо проговорила бабуля. – Катька с ней чай любит пить.

– Замечательно! – обречённо простонала мама. – Не хватало, чтобы нас ещё задержали на границе за вывоз какой-то подозрительной сушёной травы! Вы обе хоть понимаете, что это вам не шуточки?! – и снова тот самый пирожковый тон.

– Ох и вредная ты, Юлька! – хохотнула бабуля, и глазом не моргнув на ее недовольное замечание. – А все потому, что не жрешь ни хрена! Хватит нас воспитывать, мы дамы самодостаточные, – и хитренько мне так подмигнула.

И мы посидели ещё немножко. Хорошо посидели, душевно. Наташка совсем про своего Женьку забыла, мама забыла, что злилась на нас с бабулей, и я почти стала забывать, что это был последний вечер, который я могла провести в такой уютной компании моих девочек. По крайней мере, на ближайший год уж точно.

Идиллию наших бабских посиделок разрушили переливы очередного звонка в дверь.

– Это, должно быть, Дима, – уверенно произнесла мама, вставая из-за стола.

– Давай, Катька, ставь чайник, батя пришел, – пихнула меня в бок бабуля.

Батя… Как много в этом звуке для сердце дочери слилось, как много в нем отозвалось!..

А вот ни фига ничего и не отозвалось.

От отца моего, единственного сына бабы Люси, мне досталась только роскошная фамилия и аристократические черты лица. Хрен бы знал, что это значило, но бабуля часто болтала что-то в этом духе. Вместе с тем, все внимание моего прямого предка шестнадцать последних лет было сосредоточено исключительно на двух других его дочерях Ольги и Марии, что он народил со второй своей женой Леночкой, с которой сочетался законным браком через год после моего рождения. Ольга была моей ровесницей, а Машка – на год младше, что заставляло меня лишний раз задуматься о том, что в Челябинске начала двухтысячных с контрацептивами было не все гладко.

Но, если отбросить излишний цинизм, как отец он, и в самом деле, был так себе: пара банкнот с эмблемой Центробанка на день рождения – вот и все его воспитание. И что только мама нашла в нем? До сих пор гадаю. Зато мне повезло с бабулей. Свято место пусто не бывает, как говорится.

Наташка, спохватившись, вспомнила про своего парня и, в сотой удачной попытке повиснув на мне, пожелала счастливого пути прежде, чем ускакать навстречу к любимому. А я в третий раз за день обожгла руку о ручку чайника, когда на пороге кухни завис мой отец.

– Садись, сынок, – доброжелательно проворковала баба Люся, хотя все в этой кухне понимали, что так она обычно начинала свой воспитательный процесс, который за давностью лет казался просто бессмысленным.

Она все никак не могла простить сыну, что он профукал таких замечательных девочек, связавшись с этой Ленкой, несмотря на наличие двух внучек, которых бабуля своим вниманием тоже не обделяла.

– Ну что, Кать, уезжаешь? – спросил отец, с осторожностью поглядывая на меня. Ну что-то же он должен был спросить.

– Ага, улетаю.

– Вот видишь, Димка, – тут же прицепилась к его вопросу бабуля, – бросают они тебя, как ты их бросил!

– Мам, не начинай, – в отчаянии промямлил отец, уставившись себе под ноги.

В эту минуту он показался таким уставшим и одиноким, и я поймала себя на мысли, что мне впервые не хочется злиться на него за то, как он поступил со мной и мамой, променяв нас на другую семью. У меня даже появилась странная потребность как-то приободрить его, сказав что-то вроде: «Не грусти, папа, я больше не сержусь». Но момент был потерян, когда в кухне появилась мама.

И сейчас, лежа в своей комнате, я сожалела, что так и не сказала ему ничего путного, когда он непозволительно долго обувался в пороге, словно тянул время, собираясь мне что-то сказать, но так и не решился. Что и говорить, я точно дочь своего отца, каким бы он ни был. Поэтому к школе, дому, друзьям, любимой бабуле теперь я с грустью могла добавить ещё одного человека, с которым мне придется надолго расстаться. И им, как бы это дико для меня не прозвучало, был мой непутёвый отец.

Потом я еще долго ворочалась в кровати, перебирая в памяти лица родных, друзей и просто знакомых, все еще не веря в то, что завтра для меня начнется совершенно другая жизнь…

– Катька, засоня! Подъем! – раздался бодрый голос моей матери, открывая для меня дверь в утро этой самой новой жизни…

«Стакан Темзы», или «Вэлком, Чесноковы!»

Молиться я начала ещё по пути в Москву. Молилась всем, кому положено и кому бессмысленно, а именно: Создателю, руководству авиакомпании Аэрофлот, пилоту, Зевсу, второму пилоту, Перуну и Амону Ра, сотрудникам, ответственным за проверку качества топлива, и ещё парочке кельтских и индуистских богов, имена которых я так и не сумела выговорить. Мой бубнеж во время двухчасового перелета до Шереметьева невероятно бесил мою маму, поэтому, когда мы проходили регистрацию на рейс до Нью-Йорка, она решила оказать мне незамедлительную психологическую помощь, заявив:

– Катерина! Если ты снова начнёшь вести себя, как истеричка, я брошу тебя в Нью-Йорке прямо в аэропорту и полечу одна до Бостона! На нас же люди косо смотрели всю дорогу!

И на этом моменте я просто зависла, ведь до меня дошло, что нам предстояло сделать ещё одну пересадку прежде, чем весь этот кошмар прекратится.

Таким образом, сменив за неполные сутки три самолета, поседев от стресса и намолившись лет на двадцать вперёд, я оказалась в Бостоне на парковке Международного аэропорта имени генерала Эдварда Лоуренса Логана, решив включить этого солидного человека в список тех, кому буду молиться, если когда-нибудь отважусь на обратную дорогу. Не станут же называть американцы целый аэропорт в честь не пойми кого?

Пока Рик грузил наши чемоданы в багажник своего чёрного Шевроле Импала, я с отрешенным видом таращилась ввысь, вспоминая, что ещё совсем недавно болталась над землёй на высоте нескольких тысяч километров с кучкой незнакомцев в железной штуке, которая, по непонятным для меня причинам, так и не упала. Клянусь генералом Логаном, теперь я ни за какие коврижки не сяду в самолёт! Начхать, пусть мне даже придется построить плот, чтобы пересечь Атлантику и увидеться с бабой Люсей! Я ни за что больше никуда не полечу!

– Катька, ты там долго стоять собралась?! – крикнула мама с переднего сиденья Импалы, мигом охладив мой революционный настрой.

Рик стоял возле задней двери, услужливо распахнув ее для меня, и доброжелательно улыбался.

Подмазаться хочет! Ну-ну, мистер Хьюз, он же Маверик, он же Рик. Посмотрим, как у тебя это получится!

Хотя маму понять было можно. Мужика она отхватила себе что надо, даром что американец и на семь лет младше ее. Высокий, подтянутый шатен с щетиной на лице, но не хаотичной, как у соседа бабы Люси – Филиппова-младшего, а стильная такая щетина, ухоженная. Взгляд серых глаз спокойный и приветливый, так и говорил мне: «Ну же, Кейт, прекращай на меня дуться». Как бы не так!

Оказавшись на заднем сиденье тачки Рика, я наконец-то смогла расслабиться после перелета в третьей степени, пусть и не настолько, чтобы ответить на виноватую улыбку мужчины в зеркале заднего вида. Знает кошка, чье мясо съела. Эта поговорка как нельзя лучше описывала мое к Рику отношение, и я даже не знала и знать не хотела, что ему нужно сделать, чтобы я сменила гнев на милость.

Но, хрен с ним, с отчимом. Я же всё-таки в Америку приехала, поэтому, вдохнув полной грудью дым чужого отечества, решила тут же поинтересоваться, как обстоят дела в родном Челябинске. За шестнадцать часов пути, за которые я успела побывать уже в двух штатах и направлялась в третий, там могло произойти что угодно, начиная от падения нового метеорита до очередного мусорного апокалипсиса. И под монотонный треп на английском мамы и мистера Любезность, окончательно запутавшись во времени, стала набирать сообщение Наташке.

«Алекс – Юстасу. Я все еще жива. Отменяй поминки, выливай компотик».

Не удивлюсь, если подруга весь день просидела, гипнотизируя свой мобильник в ожидании весточки от меня. Уж очень быстро она ответила:

«Юстас – Алексу. Чеснокова, вот, что значит американский оптимизм! Донт вори, би хэппи, ёшкин кот! Как там за бугром?»

Засмеявшись с интонацией лошади Пржевальского и получив от мамы укоризненный взгляд, набрала ответ:

«Люди здесь тоже ходят на двух ногах и дышат кислородом. А в остальном, я еще не поняла».

Поэтому было самое время, чтобы это выяснить. Мое знакомство с Нью-Йорком ограничилось лишь терминалами аэропорта Кеннеди, где я впервые побывала в американском сортире и расплатилась в кафешке зелеными бумажками с физиономией первого министра финансов в истории США*. Мама, уже посетив Америку этим летом, выглядела собранной и невозмутимой, впрочем, как и всегда. Скорее, она даже смахивала на аборигена, и в очередной раз сделала мне замечание по поводу моего акцента, когда я заказывала кофе и пончики.

В Бостоне же помимо аэропорта теперь я имела удовольствие любоваться какой-то промзоной, что до дрожи в коленях и лёгкой тахикардии напоминала окраины ЧТЗ**. Даже дышалось здесь совсем, как дома. Но приступ ностальгии длился недолго, потому что Рик вывернул на какой-то хайвэй и, поддав газу, погнал тачку к границе штата Массачусетс, за которой начинался Род Айленд – штат, где и находился Ньюпорт – город, что должен был стать для меня новым местом дислокации.

В Ньюпорт мы въехали через полтора часа, и я уже была готова на что угодно, лишь бы скорее принять душ и развалиться в позе хламидомонады на первой попавшейся горизонтальной поверхности.

Хотя в этом месте я должна немного повосторгаться местными красотами. Должна. Но не буду. Да и как можно сравнивать мой родной город-миллионник с этим маленьким приземистым курортным городишкой на двадцать пять тысяч душ, где во всю эксплуатируют американскую историю колониальной эпохи? А что ещё им остаётся? Ни тебе заводов-кормильцев с боевой славой, ни хоккейной команды. Одна сплошная праздность. Аккуратные улочки, сувенирные магазинчики, какие-то галереи, кафешки и рестораны заставляли меня сомневаться в том, а работает ли тут вообще хоть кто-нибудь.

– Кейт, какие будут первые впечатления? – поинтересовался Рик, когда мы стояли на перекрестке возле «Стакана Темзы». Именно так дословно переводилось название небольшого музея не пойми чего со входом на углу здания.

– Эмм, жить можно, – ответила Рику, пытаясь сообразить, при чем тут Темза в городе, расположенном на острове посреди залива в тысячах километров от Лондона.

– Краткость – сестра таланта, – прокомментировал мой ответ этот явный поклонник Чехова.

– Слова Гоголя, – ляпнула я фамилию первого пришедшего в голову классика, за что тут же получила от мамы еще один взгляд с намёком на толстые обстоятельства.

– Нет, Кейт, – усмехнулся Рик, прикинувшись, что не распознал моего изысканного сарказма. – Это Чехов.

– Она знает, что это Чехов, – пробормотала мама. – Просто Кейт, – и сделала акцент на имени, – очень любит пошутить. Весело ей, понимаешь?

– Звучит обнадеживающе, – заметил Рик, – Мы скоро приедем домой, осталось совсем немного, – и, на мгновение повернувшись, лучезарно разулыбался мне. – Я так соскучился по тебе, ты даже представить себе не можешь, – сказал уже маме, устроив свою ладонь на ее коленке.

Мама оставила последнее замечание Рика без ответа и молча накрыла его ладонь своей.

«Ох и агрессор ты, Маверик!», – едва не вырвалось у меня. Но я вовремя зажевала эти слова печеньем, которое совсем кстати минутой раньше нащупала в своем рюкзаке.

Так мы и въехали в район таунхаусов: Рик то и дело хватал маму за руку или наглаживал ее ногу, чем бесил меня ещё больше, а я пыталась унять раздражение при помощи печенья, стараясь не смотреть на этих престарелых молодоженов.

«Home, sweet home»***, – уныло пропела я спустя двадцать минут, зависнув в пороге своего нового жилища. Трёхэтажная квартира в здании из красного кирпича с отдельным выходом на улицу, наводила меня на мысль о том, что американские учителя зарабатывают не так уж и мало, если позволяют себе разъезжать на крутой тачке и иметь подобную недвижимость. И тут только меня осенило, что теперь рядом со мной будут сразу два учителя, причём круглосуточно. Преподаватель риторики старшей школы имени Уильяма Роджерса, где мне предстояло окончить выпускной класс – Мистер Хьюз и преподаватель английского там же Миссис Чеснокова – Хьюз.

Да чтоб мне сдохнуть на ступенях этой школы в первый же учебный день!

За такими позитивными мыслями я и принялась исследовать квартиру отчима. Первый этаж этой нестремной, в прошлом, холостяцкой берлоги, занимали гостиная и кухня, она же столовая, на втором было по паре спален и санузлов, а на самом верху – в мансарде – кабинет Рика. Что и говорить, этот мужик неплохо тут устроился! И неужели такой завидный женишок не смог найти себе невесту поближе Челябинска? Оставалось надеяться, что Рик был реально обычным преподом, а не каким-нибудь наркомафиози под прикрытием. Вот бы мама обрадовалась!

В кратчайшие сроки закончив обследование жилищно-бытовых условий, хлопнув дверью перед носом Рика, который втащил по лестнице мой чемодан и сумку, я поспешила смыть с себя дорожную пыль. На самом деле, пыли, как таковой не было, я же не в дилижансе сутки тряслась, но попахивала после того, как меня в самолёте то и дело бросало в холодный пот, знатно.

В душе я всегда делала две вещи: мылась и пела. Пусть слухом и голосом природа меня безжалостно обделила, это не мешало мне вопить в процессе помывки в свои несчастные пол-октавы. И кто бы сомневался, что этим вечером в моем репертуаре были песни исключительно отечественного производства? Сначала я пропела гениальное творение Лепса, затем не менее гениальное – Крида, потом меня потянуло на ретро, и я промычала раннее из Киркорова, не помня половины слов. В этот момент в дверь затарабанила маман, велев мне либо прекратить скулить на весь Ньюпорт и петь нормально, либо заткнуться навеки. Что и говорить, у нас мамой были очень гармоничные и душевные отношения.

Далее по плану был тихий семейный ужин, хотя, учитывая десятичасовую разницу во времени, мне уже ни есть, ни пить не хотелось. Да и мама, раскладывая по тарелкам еду, которую Рик по случаю нашего приезда заказал из ресторана, тоже позевывала и даже не старалась прикрывать рот ладонью. Тоже мне леди. Что до меня, то я, сидя за столом, как и в предыдущие почти восемнадцать лет, зевала, широко раскрыв рот.

– Кейт, ты получила мой список рекомендованной литературы? – спросил Рик, подливая маме в бокал красное вино.

– Да, – ответила ему, ковыряясь вилкой в каком-то мясе, – только не все успела прочитать. У меня же была своя школа.

Если честно, я даже этот список не читала, так пробежалась взглядом по тексту, что прислал Рик, и забыла о нем, точнее, забила, предпочитая решать проблемы по мере их поступления.

– Послезавтра пойдешь в школу. У тебя есть сутки, чтобы все дочитать, – заявила мама, чем окончательно лишила меня аппетита.

И стало понятно, что проблемы появились намного раньше, чем я их ждала.

– Как? Уже? – в отчаянии промямлила я. – А как же адаптация и все такое?

– На месте адаптируешься, – решительно заявила она. – Ты итак половину первого семестра пропустила, пока я все утрясала с нашими и местными бюрократами. А ведь SAT и ACT**** для тебя никто не отменял. Или ты хочешь остаться на второй год?

– Чего? – простонала я, вытаращив глаза.

– Не пугай ее, Джули, – улыбнулся Рик и снова за каким-то хреном вцепился в мамину руку. – Уверен, Кейт со всем справится, она же твоя дочь.

– Можно подумать, у неё есть выбор, – улыбнулась мне та, которую теперь все будут именовать не иначе, как Джулия Хьюз.

– Я не могу понять, мам, ты, типа, веришь в меня или, как обычно, угрожаешь?

– Типа, мотивирую, Катька, – сболтнула она на родном языке.

И мама с Риком, который за время общения с ней довольно сносно стал понимать и говорить по-русски, ехидненько и в унисон заржали надо мной.

Отхлебнув американской воды из американского стакана, я же в который раз проклинала тот день, когда эти два препода – комика познакомились.

Потом эта парочка и вовсе забыла про меня. Мама своими осоловелыми от усталости и вина глазками смотрела на Рика, тот в восхищении глядел на нее, а я – не скрывая того, как отношусь ко всей этой затее с их женитьбой и нашим переездом, с недоумением пялилась на обоих.

От этого сомнительного удовольствия меня отвлек родненький смартфон, бодренько побзыкивающий на моей ляжке. Бросив взгляд под стол, увидела, что пришло уведомление с Ютуба, извещающее о том, что на канале бабы Люси появилось новое видео.

Что-то поздновато бабуля сегодня залила свой видос. Не иначе, как уснуть не могла, не меньше моего переживая эту вынужденную разлуку. Потом только до меня дошло, что в Челябинске было уже семь утра, и бабуля просто встала пораньше.

Рик и мама тем временем продолжали взаимное любование, а меня уже тошнило от этой умилительный картины. Решив, что я тут точно третья лишняя, под шумок их гляделок и неспешной беседы, поднялась из-за стола.

– Кто последний, тот и моет, – заявила им, прежде, чем дезертировать из кухни, но, кажется, они меня даже не слышали.

Надо сказать, видеть, как маму клеит мужик, пусть и ее законный супруг, для меня было как-то дико. Не знаю, был ли кто у неё кроме отца, но в дом она ни разу никого не приводила. Тем больше было моё удивление, когда в один прекрасный день два года назад на пороге нашей челябинской двушки появился Рик. Если бы я знала тогда, во что выльется наше первое совместное чаепитие, то сразу бы спустила этого американского проныру по лестнице с девятого этажа.

Оказавшись в своей комнате, я поспешила сделать то, о чем мечтала столько времени, и, упав ничком на новую кроватку с новым бельишком, растянулась на ней, открывая приложение на бабулиной странице.

Lady_X, как всегда, была при марафете: пышная укладка, яркая помада, загадочная улыбка. Рядом был ее неизменный боевой товарищ – молодой и знойный революционер по имени Эрнесто, что взирал с плаката, висящего на стене за спиной бабули, и добавлял своеобразного колорита всем ее «отмочиловам».

Поздоровавшись с подписчиками и гостями канала, баба Люся, по традиции, посоветовала подписаться на ее страницы в соцсетях, а затем начала рассказывать очередной анекдот:

– Пошли, значит, как-то раз русский, американец и японец на рыбалку, – интригующим тоном начала она. – Попросил японец благословения у духа реки, почитал сутры, закинул удочку и поймал рыбу фугу. Сидит, щурится, ухмыляется, – и бабуля тоже смешно сузила глаза и выдала дурацкую улыбку. – Потом американец насадил на свою навороченную удочку наживку, помолился Святому Рузвельту и вытащил огромного тунца. Сидит, ухмыляется и на японца с русским поглядывает, – теперь она ослепила всех своей идеальной металлокерамикой. – А русский подошёл к воде, снял штаны и говорит…, – но я так и не успела дослушать, что там хотел сказать мой соотечественник, потому что в эту самую секунду дверь открылась и на пороге появилась мама.

– Кать, мне показалось, или я слышала голос бабы Люси? – с подозрением поглядывая, спросила она, пока я до судорог в руке продолжала давить на клавишу уменьшения громкости.

– Мы… говорили по громкой связи, – запинаясь, соврала я.

– И как она?

– Так это… там дед Гриша Филиппов пришел, мы так и не договорили, – продолжала я беззастенчиво вешать спагетти на уши своей родительнице.

– Ясно, – произнесла мама, при этом как-то странно на меня посматривая. – Как… тебе комната?

Необъяснимый блеск в глазах и блаженная улыбка сейчас, как никогда, выдавали ее состояние. Неужели она и правда влюблена в этого Рика?

– Старая мне нравилась больше, – честно призналась ей, – но… зато здесь никто не орёт и не гавкает через стену, как дядя Рома.

– Дядя Рома гавкал? – изобразив удивление, спросила мама.

– Нет, не сам лично, – хохотнула я. – Его псина.

– Кать, ты прости меня, что притащила тебя сюда, – уже серьезно проговорила она, усаживаясь на край кровати. – Но… Я не могла поступить иначе. Выбирать между тобой и Риком – это тоже самое, что…

– Выбирать между мной и Риком, – подсказала я ей.

– Точно, – с улыбкой кивнула она. – Ты моя дочь, но и Рик мне тоже очень дорог.

– Заметно, – ухмыльнулась я.

– Что заметно?

– Что очень дорог.

– Да, – зачем-то сказала она, шумно вздохнув, а затем, потрепав меня по голове, добавила, – не дрейфь, Катюха! У нас с тобой все получится, сама же знаешь, Чесноковы не сдаются!

* Банкнота номиналом в десять долларов.

** Тракторозаводский район – один из семи внутригородских районов Челябинска, расположенный в восточной части города. Назван в честь главного предприятия района.

*** Дом, милый дом (англ.)

**** SAT – итоговый школьный оценочный тест; AСT – тест для колледжей.