Читать книгу География времени. Повести и рассказы - Юрий Быков - Страница 8

Глаша смотрела на неё опустошённым взглядом. В нём не было ни испуга, ни потрясения, как и присущей человеку разумности. Похоже, осознание самой себя покинуло её – только лишь Софья Дмитриевна исчезла из виду. Но и теперь, когда та очутилась на стуле снова, Глаша продолжала оставаться в состоянии отрешённости. До тех пор, пока Софья Дмитриевна не обнаружила у себя в руках бежевый платок и не вскрикнула от неожиданности. Только тогда Глаша очнулась, в глазах у неё всполошился страх. Отбежав в угол, она трижды наложила на Софью Дмитриевну крестное знамение.

– Барыня! – осевшим голосом молвила она. – Барыня, вы ли это?

Но Софья Дмитриевна её не слышала.

– Посмотри, – растеряно показала она на платок, – и вещи оттуда переносятся…

– Да что же это происходит?! Объясните вы мне Христа ради! То пропадаете куда-то, то появляетесь…

И через паузу, притихнув, боязливо спросила:

– Вы, барыня, – ведьма?

Софья Дмитриевна ужаснулась её предположению, точнее тому, что такое возможно подумать про неё, тогда как она – несчастная жертва какого-то загадочного явления! Конечно, сейчас же нужно открыться Глаше, тем более, что злополучная метаморфоза повторилась у неё на глазах, а значит, не понадобится разубеждать Глашу в том, что Софья Дмитриевна сошла с ума.

– Что же получается? – подытожила её рассказ Глаша, – как только человек здесь садится, он тут же переносится в прошлое?

– Не знаю… То время, в котором оказались мы с Алексеем Арнольдовичем, на прошлое не походило.

– Значит, вы были в будущем?! – изумилась Глаша.

– Мне страшно о таком даже подумать… – печально опустила взгляд Софья Дмитриевна, которая умолчала про надпись на одежде молодого человека. – Ничего я не желаю сильнее, – тихо продолжила она, – как только бы вернулся Алёша… К сожалению, мне неизвестно, что надо для этого сделать…

Но вдруг оживилась:

– Что же я говорю! Конечно, знаю! Это наподобие какого-то ритуала! Нужно встать напротив Почтамта и плотно закрыть глаза!

А в следующую секунду сникла:

– Но вряд ли он об этом узнает, потому что и моё знание – только случайность. Как он там? Что с ним?.. Остаётся лишь на Господа уповать!

– Ну почему же? – воскликнула Глаша.

Ей давно уже не было страшно. Теперь она стояла рядом с Софьей Дмитриевной посредине комнаты, то и дело бросая цепкие взгляды на стулья.

– Можно снова попробовать попасть к Алексею Арнольдовичу. Чего бояться-то? Мы же знаем, как вернуться назад!

– Мы? – рассерживаясь от догадки, переспросила Софья Дмитриевна. – Я запрещаю тебе, Глаша, не только приближаться к стульям, но и заходить в эту комнату!

– Конечно, как прикажете, – с обидой потупилась Глаша, – только почему?

– Да пойми ты: совершенно неизвестно, в каких обстоятельствах можно оказаться! Вот, например, триста лет назад там, где сейчас Мясницкая, наверняка разъезжали на конях опричники. И любой из них, попадись ты ему на глаза, может схватить и умчать тебя неведомо куда. Ты уверена, что сумеешь благополучно освободиться и найти потом нужное место? А, скорее всего, ты его даже не сыщешь: Мясницкая тогда была, наверно, не Мясницкая, а Почтамта и дома Юшкова не существовало вовсе.

– Что вы такое, барыня, говорите! Опричники какие-то… Нечто когда-нибудь по Москве разбойники разъезжали?

– То-то и оно, что разъезжали… И ещё много чего случалось!

– Так что же делать?

– Пойдём отсюда, – взяла Софья Дмитриевна Глашу за локоть.

Объяснение с ней подействовало на Софью Дмитриевну успокаивающе. Теперь происшедшее не потрясало, как прежде, – ведь даже ужас, усмирённый разумом, становится только пережитым страхом.

Они прошли коридором в спальню. Софья Дмитриевна без особого труда нашла и нажала на оправе кнопку. Проём в стене тут же закрылся, и она увидела себя в зеркале. Во всём – от лица с тёмными окружьями глаз до подола платья, тяжёлыми складками упавшего на пол, – сквозила какая-то застылость изваяния – изваяния скорби. Как же глубоко, до самой её сути, вошла боль! Да и Глаша, всегда светлая, как лужок на солнце, выглядела погасшей.

– Идём в гостиную, – сбрасывая оцепенение, сказала Софья Дмитриевна.

Потом спросила про кухарку:

– Мы одни дома? Где Клавдия?

– Так она в синематографе. Вы же ей ещё утром разрешили пойти.

Софья Дмитриевна опустилась в кресло, на подлокотнике которого – вспомнила она – еще утром сидел её Алексис…

– Глаша, она не должна ничего знать. И вообще, никто ничего не должен знать! Пообещай мне, что будешь молчать.

– Да вот вам крест! Разве ж я не понимаю? Только как быть с Алексеем Арнольдовичем? Его же на службе хватятся.

Софья Дмитриевна прикрыла рукой глаза.

– Глаша, иди. Мне надо побыть одной.

Ничего иного не приходило на ум, как только сообщить об исчезновении мужа в полицию. Конечно, придется солгать, что вечером 2 января он вышел из дома и не вернулся. Но так лучше, нежели она объявит правду, и её сочтут не в себе. Трудно представить, какие это может вызвать последствия. И самое страшное из них – разлучение с домом (не оставят же душевнобольную на попечение прислуги, а родные её далеко). Но покидать теперь эту квартиру нельзя ни в коем случае! Иначе пропадет единственная возможность связаться с тем миром, где теперь Алеша.