Читать книгу Сны скорпионов - Юрий Бригадир - Страница 4

Через сорок минут всех отфильтрованных самоубийц вернули в опустевший конференц-зал, где организаторы шоу пригасили свет и включили проектор, направив изображение на большой матовый экран. Сначала на экране обосновался рабочий стол Windows, затем невидимый оператор быстро поработал кнопками, и вместо стола появилась хищная картинка. Посередине экрана на песчаном поле переливался всеми металлическими цветами (от иссиня-черного до ртутного белого) бравый скорпион с золотыми глазами.

В этот раз я пристроился на крайнем кресле где-то в среднем ряду. В надежде, если что, дать деру, не пробираясь через чьи-то там коленки. Быстрее ветра.

Оператор компьютера уже с кем-то повздорил и нудно препирался.

– Да на кой? – зашипел он ленивым постным голосом в полумраке, – все равно уже не успеваем!

– Босс приказал.

На секунду-другую повисло нудное молчание, потом оператор махнул, видимо, рукой:

– А. Ну тогда ладно. Сейчас Рома скажет!

Откуда-то сбоку магически эффектно вышел режиссер-бомж-художник в затрапезной футболке и встал рядом с экраном. Ему, видимо, очень нравилась картинка, поэтому он не сразу стал вещать, а пару раз с удовольствием оглянулся на скорпиона.

– Ну что же, господа, теперь, значит, к делу, – начал он, налюбовавшись на членистоногое, – меня зовут Роман Бессмертный, я режиссер шоу «Сны скорпионов» и почти главный для вас человек, поскольку я делаю все, что мне вздумается, а вы только то, что я хочу. Если кому-то не нравится – а вам почти всем не будет нравиться! – постарайтесь сделать так, чтобы нравилось и вам, и мне. Хм, – задумался вдруг Роман, пытаясь осмыслить то, что он только что сказал, но не осилил и продолжил, – Во-первых, у нас что? Во-первых, от графика мы отстали, поэтому презентации не будет… А хотелось бы! – с сожалением буркнул он, – так что сейчас организованно, без паники и идиотских вопросов идем к лифту, затем спускаемся на нулевой этаж, на подземную парковку, затем идем в дальний конец, там микроавтобус с номером 386. Повторяю – 386! Садимся, выезжаем за город и еще раз пересаживаемся в ското… в общем, в другое транспортное средство. Во-вторых, сдайте все свои сотовые телефоны и прочие средства связи…

– С чего ради, у меня там музыка! – резко перебила уже знакомая девица-вамп с продырявленными напрочь ушами.

– И что теперь? – усмехнулся Роман.

– Я ее слушаю.

– И что ты там слушаешь? – ехидно спросил Бессмертный.

– Эмо группы.

– «Токио Отель», что ли? – поинтересовался Роман.

– Сами вы «Токио». «Оригами», «Джейн Эйр», «Послезавтра». «Отель» – это не эмо, это попса.

– Да? А по мне так все едино… – Бессмертный стукнул себя указательным пальцем в висок, озарился и тут же указал им на вампиршу, – будешь у меня Черное Солнце! Кто еще слушает музыку на телефоне?

Двое-трое подняли руки, а кто-то сказал:

– У меня плеер.

– Плеер разрешаю. Кстати – вот… Пока будем ехать, Маргарита Федоровна организует плееров, сколько нужно, ну и музыку сольем с ваших телефонов, не волнуйтесь. Постараемся, чтобы вам было комфортно. Но и вы постарайтесь, чтобы нам было комфортно. Поэтому главное условие: связь с миром только односторонняя. А то начнете мне тут всяческие мексиканские страсти. Маргарита Федоровна, пройдите по рядам, соберите телефоны.

– А позвонить можно в последний раз? – в унисон прощебетали две уже знакомые мне девчушки, этакие человеческие версии неразлучников.

– Можно. Две минуты без соплей. И время пошло, ребята!

Пока весь зал шуршал, щелкал и страстно шептал в трубки, я достал дежурную нокию, поднял батарею, вытащил из-под нее симку и незаметно положил ее в карман рубашки. Потом все собрал, дождался, когда ко мне добредет Маргарита, и с улыбкой отдал ей уже ненужный телефон. Женщина мягко улыбнулась и положила его в пластиковый пакет с логотипом в виде уже знакомого металлического скорпиона.

Без соплей хотелось, но, однако, не получилось. Буквально через десять секунд разразилась локальная истерическая буря на другом конце зала. Парень в черной джинсовой жилетке сначала орал в трубку, что он ненавидит респондента, потом не глядя, отшвырнул ее и нечаянно попал трубкой прямо в пигалицу-моль. Пигалица взвизгнула и немедленно захныкала. «Твою мать», – интеллигентно, с усталым пафосом, подумал я и покачал головой.

– Весь мир говно, – убежденно произнес откуда-то сзади мудрый и усталый двадцатилетний голос.

– И люди в нем насосы, – закончил фразу еще один известный философ, но на этот раз женского рода.

В сторону инцидента прошмыгнули двое в форме черного цвета с белыми скорпионами на рукавах и сразу стали давить конфликт в зародыше. Зародыш шипел, вопил и сопротивлялся.

– М-да, – глубокомысленно протянул Роман, – я теперь даже не знаю, стоит ли вам оставлять плееры. Ладно, поехали дальше! Оружие, наркотики, а также прочие шалости сдадите внизу, а теперь встали и быстренько вниз! Организованно получилось только потому, что впереди шел Роман, сзади Маргарита Федоровна, а следили за порядком скорпионовские охранники. Лифт был большой, с зеркалами, с ярким ледяным освещением. В один мы все не влезли, и пришлось ждать второй партии, в которую, собственно, я и попал. В другие лифты нас настоятельно не пустили, во избежание разбродов и шатаниев.

Что ждет меня внизу, на подземной парковке, я знал совершенно точно, так как был там целых два раза. Милый полумрак, томные стены, покрашенные нежно-оливковой краской, а также бетонный пол с желтыми и белыми линиями – для тупых и непонятливых.

И думал я совершенно целенаправленно: сейчас внизу все отвлекутся, расслабятся, я проскользну за какую-нибудь опору, спокойно и незаметно проберусь к выходу, а там уже по ситуации, так как планета большая.

Оказалось все совершенно иначе. Перво-наперво, как только мы вышли из лифта, нос к носу столкнулись с организованной толпой все тех же терминаторов. За истекшее с прошлой встречи время они еще больше вспотели и разозлились. Вполне вероятно, что ребята обшарили вообще все здание, кроме нулевого этажа, и были взвинчены до предела. Поэтому я нисколько не удивился, когда столкнулся нос к носу с вездесущим простуженным.

Окружив выход из лифта, первым делом бравые вояки совершенно бесцеремонно схватили и обыскали скорпионовских охранников. Те шипели, огрызаясь для виду, но совершенно осознанно терпели.

– Ага, – рявкнул терминатор, вытаскивая у одного из них волыну из кобуры, и передавая его своему начальнику, – разрешение на оружие есть?

– Конечно, мужики, мы ж на работе, мы же охрана! Это травматический! – поспешил оправдаться скорпионовец.

– Я вижу, – с отвращением протянул простуженный – так, а это у нас кто? – спросил он, брезгливо указывая на нас, нарочито не узнавая.

– Послушайте, вы же нас уже досматривали, – сексуально прохрипела вынырнувшая откуда-то сбоку Маргарита Федоровна, – это участники шоу, на них же бейджики, видите – написано?

– На сарае тоже написано, – буркнул главный, – а погодите, вот этого точно видел, – он вдруг указал на меня каменным пальцем, немного успокоился и махнул рукой, – пропустить!

Помятых скорпионовских охранников нехотя отпустили, и даже отдали им оружие, после чего те встряхнулись, с хрустом покрутили головами, собрались с мыслями, и повели нас, как скотов, в дальний конец этажа.

– Черт, – с восхищением пожаловался один другому вполголоса, – карман порвали, твари.

– Да ладно, – миролюбиво сказал второй, – у них работа такая. Я сам когда-то таким потрошителем был.

– А что ж ушел? – поинтересовался напарник.

– Да там, в общем… Как-нибудь за пивом расскажу… Шире шаг, господа! – вдруг рявкнул он хорошо пропитым командирским голосом.

Самоубийцы, уже успевшие разбрестись – кто куда как стадо баранов вздрогнули, и не только прибавили шагу, но и сбились в живописную кучу. У микроавтобуса стоял еще один скорпионовский охранник с металлодетектором и заставлял всех поднимать руки. Все, по его мнению, неположенное, изымалось в сумку все той же Маргариты Федоровны. Женщина не просто принимала решения, она их еще и комментировала.

– Милая, я же сказала: сотовые сдать. Ну и что, что без симки? Сдать – значит сдать. Это что? Не знаю, смахивает на рацию. Игрушка? Давайте сюда, инженер разберется, если игрушка – вернем. Нет, нож нельзя: рано тебе еще. Баллончик с газом? Ну, молодой человек, вы ж сами подумаете – у вас крышу сорвет, и вы в салоне начнете газовую атаку. Водитель ослепнет, погибнут все, кроме меня…

– Почему «кроме»? – удивился кто-то.

– Я в другой машине поеду потому что, хе-хе. Так, это можно. Это тоже. Это что за таблетки? Что-то я не помню такого названия. Ладно, наш химик разберется, изымаем. Инсулин можно, шприц для него – тоже. Что это за удавка? Вязание? Из миллиметровой лески? А что вы вяжете? Браслет? Э, нет. Где браслет, там и веревка, изымаем. Какие у вас кольца массивные, прямо кастет. Так это он и есть!? Не-не-не. Снимайте. Безопасность дороже всего. Слушайте, что у вас на груди? Я понимаю, что для вас это украшение, но во всем остальном мире это бритва. Вернее – лезвие. Снимайте. Уверяю вас – там будет ведро лезвий. А пока снимите. Ну, этот чист, эта тоже. А, – сменила она тембр на более ласковый, когда подошел я, – ножевое ранение!

Охранник просканировал меня металлодетектором и ничего преступного не нашел по простой причине – я на работу ничего, кроме мирных предметов, не беру, а опасные инструменты, разумеется, оставляю на месте. Эту тактику придумали лет за пятьсот до меня, и она еще никого не подводила.

– Чтобы у вас эдакое изъять? – промурлыкала Маргарита Федоровна, ничего эдакого не нашла и с сожалением вздохнула.

Микроавтобус известной во всем мире народной марки «Тойота» был слегка засран снаружи и чуток тюнингован изнутри. Салон был обтянут блеклой искусственной кожей, кресла оборудованы подголовниками, а впереди под потолком красовался жидкокристаллический дисплей, на котором светился металлическими цветами все тот же скорпион. Роман заскочил к нам на секунду и, явно спеша, выкрикнул:

– Едем недолго, за город, если без пробок, то сорок минут, если с ними, то понятия не имею. Смотрите пока пейзажи. Да не за окном, чего вы там не видели! Женя, включи восьмой релакс без адреналина! – приказал он.

Затем Роман выскочил, но его место тотчас занял молчаливый скорпионовский охранник и сел на особое выдвижное сидение, расположенное впереди, которое напрочь блокировало вход. Видимо, на случай побега.

Дисплей мигнул, затем в салон просочился звук журчания ручья со всяческими стрекозами, а на экране зарябила блестящая водная поверхность.

За окном смотреть действительно было нечего, тут Роман был прав. Новосибирск сер, уныл и огромен. Лица у него нет, есть только размеры. Быть патриотом в нем очень сложно, поэтому каждый второй местный житель космополит и даже личный враг города, но каждый пятый любит его до предынфарктного состояния. Отчего так – никто не знает, но сердцу кулика не прикажешь. Я ведь и сам частенько возвращаюсь в него с бессмысленным и теплым ощущением, что наконец-то я дома, и эта болезнь не лечится. То есть, к примеру, в Праге я не дома. И в Минске не дома. И в Шанхае я не дома, и в Питере. А в Новосибирске – дома. Хотя здесь все сделано фантастически неудобно и с преобладанием самого главного местного цвета – серого. Родина – это всегда ирреально.

Мы покидали город каждый со своими мыслями. В салоне мягко и бесшумно работал кондиционер, на экране мелькали луговые пейзажи вперемешку с ручьями и озерами. Главный плюс от всего это приключения был неоспорим: я скрылся от всех этих простуженных и отмороженных. А раз так, то едем всего сорок минут, если без пробок, и только меня и видели!

Особо не выбирая место, я сел на сидение рядом с невзрачной девушкой. Место оказалось удачным, у прохода – с улицы меня не было видно! На меня она еще в конференц-зале не произвела ровно никакого впечатления, поэтому я сознательно расположился рядом с ней, чтобы спасти мозг от суицидальных разговоров. Конечно, сорок минут – не время, но если пробка, и если рядом будет Герда со своими перфорированными ушами, я вполне могу выйти из себя. Плюс самоубийцы вообще с детства вызывали у меня рвотный рефлекс и даже как-то, знаете ли, хотелось им поспособствовать. Видимо, поэтому я и работаю сейчас в гуманитарной области. Спасаю мир, так сказать… Очень может статься, что мы с Сеней до сих пор не убили ни одного порядочного человека. Впрочем, даже если один-другой порядочный и попался – а такое подозрение есть, – то основная масса состоит из таких субчиков, что хоть медалями нас награждай. Впрочем… Безвестность, туман, ткань на колючем ветру, редкие следы на сухом песке или, еще лучше – в полосе прибоя… Доживем ли мы до старости?

По этому вопросу, кстати, у нас разные мнения. Сеня, к примеру, считает, что можно какое-то время выполнять заказы, собирать деньги в кубышку, а затем залечь на дно в Таиланде и жрать омаров с лангустами. В теории это звучит радужно, но реально из мясников до старческого шезлонга никто, насколько я знаю, не доживал. К тому же, чем круче клиенты, тем призрачный Таиланд становится все туманней.

Иными словами, Сеня предпочитает денег не тратить, жить скромно и отрываться уже потом. Претворяя план в жизнь, он завел себе несколько счетов в банках, флягу с баксами, зарытую в лесополосе, ездит на отечественной «Ниве-Шевроле» и ходит в костюмах городской фабрики жизнерадостного замогильного цвета. Когда пробьет его час, он все снимет, выкопает, уйдет огородами и сядет на комфортабельный круизный лайнер в первом же крупном порту.

Сеня оптимист и фантазер, конечно, но это его жизнь, и это его прожекты. Я трачу все на себя без оглядки, жру свежую макрель и живу в съемной шикарной квартире один в четырех комнатах. Мог бы и собственную купить, но как тут обрастать недвижимостью, если завтра в поход? Я как бездельник-наследник-турист из богатого семейства: консилиум родственников послал его набираться мудрости в страну с уникальным капиталистическим опытом, а он клал на все семейство с прибором. Между богатым бездельником и мной разница, конечно, есть, и ее как раз проще всего заметить в моей квартире: две комнаты из четырех заняты тренажерами. Но это единственное, что может броситься в глаза. Во всем остальном это жилище плейбоя и гедониста. Сейчас, к примеру, ищу квартиру или дом с бассейном. Черт, это невероятно сложно в моем любимом невыносимом городе!

Что будет, если я доживу до условной пенсии, и нам с Сеней придется уйти разными проходными? С ним, вероятно, ничего страшного. А я уйду в нищий туман, сниму себе комнатку в полуподвале и буду ждать смерти. Я, в отличие от Сени, к этому готов. Я буду сидеть у батареи, прикрыв ноги теплым одеялом, и, улыбаясь, вспоминать весь этот адреналин. Былое и думы, как говорится. Правда, я никогда никаким пионерам не смогу рассказать о своем боевом опыте, но я от этого не заплачу.

Вся фишка и подлость в том, что мы с Сеней не знаем – доживем или нет.

Пачка денег – это всегда пачка денег, но те удовольствия, которые ты можешь купить на нее в двадцать восемь лет, куда ярче и удивительней, чем самый что ни на есть профессиональный уход высокооплачиваемой сиделки. И потому я делаю только тактические запасы. Вероятность теплого одеяла в старости для меня вещь абсолютно мифическая, и поэтому я легко на него соглашаюсь. Безо всяких там бухгалтерских балансов… Едва микроавтобус вырулил на Большевистскую, стало ясно, что сорока минут нам не видать как своих ушей. Растворяясь в летней раскаленной дымке, поток машин двигался со скоростью дождевого червя.

Девушка у окна сидела смирно, дышала правильно, но в какой-то момент заплакала. То есть, я сначала подумал, что ей стало дурно, или что она готовится, скажем, чихнуть, но потом понял, что она банально плачет, закрыв лицо чистыми маленькими ладошками и наклонив голову вниз. Острые лопатки вздрагивали. Я отчаянно поморщился: не выношу слез с детства, особенно рядом, и особенно – женских. Больно – ну так молчи, терпи, стисни зубы, делай что-нибудь. Женщины не понимают, что со стороны их вообще не жалко, а только хочется побыстрее пристрелить. Приставить ствол к виску и мягко нажать на спуск. Мужики все это понимают и оттого тщательно давят в себе все эти рваные рыдания. Напрочь, на корню, на подходе, навсегда. А у женщин ума нет, одни эмоции!

Чтобы отвлечься, я посмотрел через проход – там лысый, как инопланетянин, парень равнодушно взирал на экран. На нем как раз стали показывать сказочной красоты пляжи. Соответствующая музыка должна была успокаивать, но пигалица решила пустить слезу и испортить мне всю поездку.

Я скрипнул зубами. Поморщился. Покачал головой. И положил ей на голову руку. Она сжалась, спряталась, схлопнулась, как испуганная беззубка, и замолчала. Я с минуту подержал так руку, затем машинально погладил ее, чувствуя упругие, блестящие, какие-то ядреные волосы соломенного цвета. Странно, подумал я. Обычно у мелких блондинок волоски мягкие, безжизненные, шелковистые, а тут прямо буйство природы.

Чтобы переломить истерику окончательно, я взял пигалицу за плечи и прижал к себе. Среди множества неясных мотивов самым главным был один-единственный – заткнуть фонтан любыми подручными средствами. Что я и сделал. Хотя самым действенным в мире способом во все времена был совсем другой – резко съездить даме по мордасам.

В результате совершенно неизвестная мне пигалица фактически лежала у меня на груди, а ее волосы, пахнувшие зелеными яблоками, щекотали мне нос. Плюс ко всему, ее острый локоть мгновенно вонзился мне под ребра. «Хм», – глубокомысленно подумал я, и правой рукой уложил этот локоток поудобнее для себя.

Через минуту микроавтобус подскочил на кочке, девушка убрала ладошки с лица и взглянула на меня в упор огромными фиолетовыми глазами. То есть, наверное, все-таки, темно-синими, но я решил – пусть будут фиолетовыми. Отчего бы и нет. Не один ли хрен?

– Я устала, – виновато сказала она и влажно моргнула.

Оранжевый загар, белые полоски на плечах… от чего они? – купальник, платьице, сарафанчик – лямочки когда-то были на плечах, потом испарились, потом она надела нечто совсем бесхитростное, этакий лоскуток, пахнущий все теми же зелеными яблоками. А еще пальцы, пальчики с аккуратными закругленными, мирными ногтями. Сейчас ведь девки ногти наращивают, а потом обрубают их с торца. Получается на вид такой модный инструмент вроде стамески. Раньше они их наоборот заостряли, после чего девки выглядели точь-в-точь как невесты вампиров. А у этой было все кругленько. Мягкая эластичная, прямо-таки плюшевая девушка. Чуть вздернутый нос, от души вылепленные мамой-папой губы. Скульптурные такие, выразительные, граненые. Если верно, что у женщин половые органы повторяют форму губ, то внизу у нее должна быть идеальная иллюстрация из гинекологического альбома, а не вывернутый наизнанку, как это обычно бывает, тропический фрукт. А еще можно прикинуть по ушным раковинам, вдруг вспомнил я, потому как уши тоже отражают всю анатомию. Но ушей почти не было видно, из-под волос выглядывали одни только мочки с сережками-жемчужинками.

Мой мозг не сделал ничего оригинального. Перескочить в мыслях от фиолетовых глаз к сиськам и писькам мужик обязан в первые три секунды, а если он не перескакивает, то значит, ему лет пятьсот, и он мумия. Однозначно, мумией я не был. Поэтому сначала, конечно, глаза. А потом, всенепременно, остальное и буфера.

– Отдыхайте, не отвлекайтесь – интеллигентно посоветовал я и погладил ее по голове.

– Не мешаю? – спросила она

– Нет. Когда не плачете – не мешаете.

– Я – Аня.

– Хорошо. Я – Костя. Спите-спите!

Она устроилась поудобнее, я мягко, но крепко обнял ее, как осьминог страшно нужную в его хозяйстве амфору с затонувшего судна, и стал ревностно сторожить ее сон и все остальное. Чего не сделаешь ради нескольких минут тишины? В моей работе ради тишины приходилось убивать! Правда, всего два раза. Но уж лучше вот так. Мирным путем, без криков. Я вообще, сдается мне, пацифист. Или – как это? – любитель малой крови.

Аня, Аня. Аня, Аня. Спит, звереныш. Или засыпает – мягко, спокойно, раскованно. Дыхание ровное, тихое, как у мыши. Еще бы я знал, какое у мыши дыхание!

Мимо невыносимо тянулся вечный промышленный пейзаж из номерных, а также именных заводов вперемешку. Тополя с пыльной листвой. Задохнувшаяся от дыма трава. Все тот же серый цвет. Но чувствовалось и грезилось приближение окраины. Местами мелькала уже не изгаженная, а настоящая зелень.

Езда разнообразием не отличалась: встали, постояли, поехали, снова встали. Мерно дышал кондиционер, напрочь отрезая нас от жаркой реальности. На экране монитора буйно разрастался тропический изумрудный пейзаж с синими прозрачными лагунами. Там еще был белый, как сахар, песок. У нас обычно желтый или даже коричневый. А у них – белый.

Аня, Аня. Спи, маленькая, спи! – еле заметно поглаживал я ее по плечу. Убаюкивая пигалицу, мой организм, до предела взвинченный многочасовым напряжением, почувствовал слабину и мгновенно вырубился.

Снов я, конечно, никаких не видел, чернота одна. Я никогда их не вижу – незачем. В детстве, помню, были. А теперь на баловство времени нет. Поэтому качаясь в бесконечном черном гамаке, я вдруг издалека, из-за горизонта услышал:

– Костя!

Иногда во время пробуждения на меня накатывает дикий страх. Это если я еще не готов, не настроился, не встал, не принял стойку бойца, не напряг мускулы. Иногда от этого страха я резко вскакиваю, пугая, к примеру, дежурную проститутку. Но этот мягкий, почти родной голос, успокоил меня еще во сне, посреди бархатной бесконечной черноты. Я вынырнул оттуда абсолютно безмятежным.

– Да? – бесстрашно спросил я.

– Приехали, – сказала Аня, отодвинулась от меня и села на свое место.

– Спасибо, – подумал я самую малость, – солнышко!

Черт, зря я отрубился. Этот небольшой сон только раздразнил мое тело. Я теперь вялый, размазанный какой-то, квелый. Медленный, уязвимый. Зато проснулся без страха, да… Спасибо, Аня. Солнце уже клонилось к закату. Мы все, человек десять цирковых уродцев, вышли из микроавтобуса и оказались на каком-то железобетонном поле, кривовато сложенным из плит. Поодаль виднелся строящийся корпус, в котором угадывался очередной либо склад, либо супермаркет. Все это, судя по неспешному граффити и погнутым силами отроков рельсам, было заброшено до лучших времен. Горячий ветер подогнал к ногам лист с яркой рекламой и потащил его умирать еще дальше.

Справа, метрах в десяти, стояла белоснежная, мытая до блеска фура почти без надписей. Задние двери фуры были открыты, внутрь вела приставная металлическая лестница с аккуратными перильцами.

Внезапно и хищно из-за нее вырулили два «Ленд-Крузера» – один синий, другой черный, но оба конкретные и тонированные. Из черного вышли Маргарита Федоровна, Роман с папкой и «Буденный» Николай Алексеевич с трубкой. Из синего – охранники, сплошь облепленные уже знакомыми логотипами в виде скорпиона.

– Очень хорошо, – мгновенно взял быка за рога Роман, – в смысле плохо. Дотемна доехать уже не успеем. Вообще – все дрянь, хотя ладно, вариантов нет…

– А какая разница? – спросила Маргарита, – ну, не доедем, и что?

– А то, что еще через речку переправляться, там брод, а прожекторов не подвезли, хотя я предупреждал! Утонуть там нельзя, глубина полтора метра от силы, а машины запросто потеряем.

– Роман, вы преувеличиваете, – начальственным голосом перебил его «Буденный», – есть же фары. К тому же ночи сейчас светлые, дождя нет.

– Да все равно дрянь, – убежденно махнул рукой Роман, – ладно, не будем терять времени. Итак, господа, – концертно и значимо повысил он голос, – надо сделать еще одно усилие и проехать триста примерно километров. Это немного, но дотемна уже не успеем, а нам еще переправляться… Черт, сбился. О чем я? А, вот! И это касается всех! – снова ухватил он ускользающую липкую мысль, – обязан сейчас спросить у каждого, подтверждаете ли вы свое участие в проекте? А почему я так говорю?

Роман многозначительно обвел взглядом разношерстную команду, выдержал паузу и продолжил:

– А потому, что реалити-шоу засекречено по понятным причинам, место его проведения раскрывать нельзя, так что вы едете не на автобусе, а в фуре без окон. Но не надо волноваться, это ж не товарный вагон! Кондиционеры, кресла как в самолете и даже туалет. Правда, один, да. Ну, три-четыре часа, может пять, если что… потерпите, не страшно. Переправа эта еще… Ладно, не будем про нее пока! В общем, так, Стас, принеси-ка стол! – крикнул он куда-то в открытую дверь фуры.

Надо сказать, там не было угрюмо и темно, напротив – оттуда лился приятный живой свет, отчего было частично видно шикарно оборудованный салон. Из глубины салона некий пока неизвестный нам Стас вытащил складной стол и две пластмассовые табуретки. Стол он разложил одним движением, табуретки аккуратно расставил рядом и опять исчез в своей сияющей норе.

Роман бросил папку на стол, сел, похрустел пальцами и отщелкнул застежку на папке.

– Так, – Зита и Гита. Шучу. Бенедиктова и Васнецова. Вы у нас единственные парой. Подтверждаете?

Два попугайчика-неразлучника, унизанные всеми на свете блестками, значками и копеечными украшениями, вышли вперед и в унисон ответили:

– Да!

– Ну, да – так да… Подпишите – вот здесь и здесь – каждая, – вытащил он из папки два договора с печатями и положил перед ними на стол.

Девочки смирно подписали, обнялись и поднялись в фуру, несмотря на то, что так было совсем неудобно преодолевать ступеньки.

– Махеев!

Махеева я помнил. Это был тот самый волосатый любитель отаку, неудачно выбравший модель зажигалки.

– Да без проблем, – выдвинулся вперед фанат Японии, шлепнулся на табуретку и подписал все дерьмо, не глядя.

– Ну, ты прямо джигит. То есть, я хотел сказать, самурай! – удовлетворенно протянул Роман, получив его подпись.

Махеев презрительно усмехнулся и спокойно поднялся в фуру, ни на кого не взглянув.

– Герда! – прочитал Бессмертный, – в смысле – Полонская! Черное Солнце!

Девица-вамп с перфорированными ушами не сдвинулась с места, перебирая свои металлические браслеты на изрезанных бритвой запястьях. Лицо при этом не дрогнуло и к столу она не подошла.

– В чем дело? – удивился Роман, – ты же больше всех хотела… или я чего-то не знаю?!

– Что я хотела – не ваша забота, – раздраженно ответила она и добавила, – просто не нравится мне!

– Что не нравится?

– Что я тут подопытная. Крысой лабораторной быть не хочу!

– У нас вся страна такая, – развел руками Бессмертный, – вот он, думаешь, не крыса, я, думаешь, не крыса, Герда? Только я тебя избавлю от этого, а себя-то нет. Будешь подписывать? – вдруг зло, весело и нетерпеливо крикнул Роман.

– Нет! – остро и мерзко оскалившись, огрызнулась Герда.

– Хорошо, – режиссер встал, достал из кармана сигареты, быстро подкурил одну и швырнул обратно пачку на стол, – хочешь, я скажу, что с тобой будет? Ты сейчас вернешься в город. В свою комнату, где еще не выветрился запах гавайской розы и голубого лотоса. Где на подоконнике лежит пачка лучших бритвенных лезвий. Где в DVD заправлен диск лучшего в мире депрессняка. Там ты рано или поздно сделаешь то же самое. Только тебя уже никто никогда не услышит, понимаешь. И длиться это будет годами. Может быть – десятилетиями. Одно и то же. Одна и та же комната, один и тот же голубой лотос, депрессняк, бритва, нисходящая спираль. Знаешь, что будет для тебя самое страшное? Как-нибудь ночью на кухне через двадцать лет ты смиришься и начнешь резво оберегать свою жизнь… точно так же, как сейчас мечтаешь ее прервать. У тебя будут морщины, и ты будешь их разглаживать. У тебя будет разбухшая печень, и ты будешь считать калории и составишь список продуктов. У тебя не будет детей, и ты будешь молить кого угодно, чтобы у тебя появился хоть кто-нибудь, хоть дебил, хоть с заячьей губой, хоть негритенок. Ты будешь слепнуть от слез и от горючего-горячего, блядь, стыда за свое прошлое. Но будет поздно. Ведь если жить правильно, Герда, то начинать надо не через двадцать лет. Не в следующей жизни. Не на пенсии. А вчера, твою мать! Будешь подписывать? – заорал Роман уже яростно, отбросив окурок в сторону.

– А, черт!!! – крикнула Герда, подбежала к столу, запрыгнула на табуретку и стала бить ладонью, – где ручка? А, вот она! – она подписала договор так молниеносно, что даже его надорвала.

Роман достал еще одну сигарету, подкурил, со вкусом затянулся, взял Герду обеими ладонями за щеки, поцеловал ее и выдохнул в нее весь дым, что смог задержать в своих легких. Полонская на автомате ответила на поцелуй и тут же, хотя, признаться – не во всю мощь – ударила Бессмертного коленом в пах. Роман технично отпрыгнул и присел на корточки.

– Однако я гений, – яростно прошипел, как кот, задетый за живое Бессмертный.

Герда усмехнулась и презрительно выдохнула дым:

– Ты сука.

– Я шоумен, – сипло возразил Роман, – хотя да, – выпрямился он, и уже нормальным голосом добавил, – это одно и то же. Все же больше так не бей. Есть же другие места!

– Хорошо, – кротко согласилась девушка-из-ада и скромно опустила взгляд.

– Спасибо! Так, кто тут у нас дальше? Соколова. Зря или не зря мы сюда приехали? – настороженно спросил он, остаточно поморщившись.

Аня, с которой я так уютно и целомудренно немного поспал в обнимку, встрепенулась и направилась к столу.

– Не зря, – сказала она, аккуратно подписала и отошла в сторону.

– Уф. Отлично! – искренне обрадовался Роман, – Завьялов! Сергей Сергеевич, вы где?

– Ну-ка, пропустите, – раздался сзади абсолютно недетский уверенный голос.

Мы расступились.

Через нас как ледокол прошел помятый, неухоженный какой-то не то ученый, не то служащий в годах. Признаться, я его заметил еще в микроавтобусе, но подумал, что это не наш коллега, брат по оружию и все такое, а какой-нибудь инженер по технике безопасности.

Помятый служащий степенно прошел к столу, сел, внимательно прочитал весь текст и размашисто, отработанным движением, подписал договор. Сделав это, он встал и чеканным шагом прошел по гулкой металлической лестнице в фуру.

– Целоваться не будем, – мрачно пошутил он по пути, не смотря на Романа.

– Да уж… – машинально кивнул головой Бессмертный и посмотрел на меня, – Волков, подписываем?

Складывалось все неплохо, А по времени так вообще идеально. Сумерки, блестки, сполохи. Через несколько минут меня здесь, я надеюсь, забудут. К тому же, я не люблю телевизор вообще, а уж реалити-шоу с уродами всех мастей – тем более и в частности. Учитывая все это, я улыбнулся, просканировал виски на боль и совершенно уверенно сказал:

– Извини, Роман, я передумал, – после Гердиного удара по сумеречным режиссерским яйцам мне как-то сложно уже было обращаться к нему на «вы».

– В смысле? – опешил и вызверился разом недобитый Бессмертный, – то есть, я хотел сказать – почему?

– Обстоятельства. Дело у меня образовалось. Так что сотовый попрошу вернуть, да я поеду. Куча пардонов, как говорится.

– Что ж ты нам голову морочил? – уже без всякого пиетета спросил Роман, – время отнимал, гаденыш! Не, ну что за народ! Сразу! Там! Нельзя было сказать? – заорал Бессмертный.

– Там я по-другому думал, – честно ответил я, вспомнив все свои шпионские похождения по этажам бизнес-центра.

– А, черт! – Роман раздраженно швырнул на стол папку, отчего она раскрылась, – нет, мы так раньше, чем к утру, я чувствую, вообще не попадем! Хорошо, сейчас резко будем экономить время. Кто еще хочет остаться? – громко, с нажимом, выкрикнул он.

– Пожалуй, я, – помолчав, сделал шаг вперед парень с жидкой челкой. Лица я его еще не видал, но эту челочку, гнуснее которой я в жизни не встречал, я помнил еще с конференц-зала.

– Значит, так, Карандашов… – взвился кострами Бессмертный.

– Карандашников, – уныло промямлил тот.

– Значит так, Карандашников! – зверски поправился Роман, – сейчас я с Волковым съезжу на край поля подискутировать, а ты давай, садись в микроавтобус и вали отсюда. Довезут туда, откуда взяли.

– А я же далеко живу! – попытался немного облегчить себе жизнь парень с жидкой челкой.

– А мне же насрать! – заорал Бессмертный, – смог доехать – значит и уедешь. Ты мне вообще сразу не понравился. А вот он, – ткнул Роман в меня пальцем, – понравился, но он, оказывается, тоже сволочь!

– Дайте хоть денег на проезд, – взмолился парень, – я все потратил.

– Не, ты смотри, какая дрянь! – театрально обратился ко мне Роман, – то они жить не хотят, а то им деньги подавай! Короче, Карандашов, залезай в салон, я сейчас вернусь и лично тебя всяко-разно профинансирую. Ну, что стоим? – развел он перед моим лицом руки в стороны, – давай-давай в «Крузер», у меня к тебе нота протеста. Николай Алексеевич! – официально крикнул Бессмертный, – беспроблемных в фуру, остальных в микрик и по команде – нахер отсюда! Поработайте, наконец, сегодня, умоляю! Я сонно пожал плечами, решил, что ничего особенного в разговоре не будет и пошел к черному внедорожнику. Роман шагал за мной и сверлил глазами мой затылок. Да пусть сверлит! Я все больше успокаивался. Я даже вроде бы начал засыпать на ходу. Верный признак, что опасности нет. Ну, или почти нет. Была бы, я бы сейчас звенел как тетива. Отпусти пальцы – рванет, щелкнет, пополам перерубит, не трогай, не подходи, вообще не смотри в мою сторону. Жесткий я, когда на работе. Оттого и на отдыхе разгильдяй. Прямая связь. Я бы шпионом в чужой стране быть не смог, у них все время напряженка. Умер бы от истощения.

Я зевнул, открыл дверь и сел на заднее сидение. Роман прыгнул за руль, мгновенно завел машину, очень технично развернулся и помчался на дальний конец бетонного поля. Проехав с полкилометра, не меньше, он выскочил, достал сигарету и закурил.

На краю бетонки начинался луг. Стрекотали кузнечики. Судя по всему, где-то впереди нежилось невидимое отсюда озерцо, потому как явственно слышалось страстное и, одновременно, страшноватое пение лягушек.

– Как думаешь, дождь будет, нет? – глядя вдаль, спросил меня Роман на удивление миролюбиво.

Я посмотрел на заходящее солнце и отрицательно покачал головой.

– Думаешь? А чего лягушки орут? – поинтересовался он.

– А они всегда орут.

– А я думал, весной только.

– Весной само собой. Весной у них… – попытался я подобрать слово, – любовь…

– Любовь, блядь… Тебя кто прислал? – вдруг жестко спросил Роман, неожиданно перейдя на агрессивную волну.

– Что значит «кто прислал»? – беспечно удивился я.

– А то! – уже максимально раздраженно продолжил Бессмертный, – я это шоу с февраля готовлю, с зимы. Я о самоубийцах за всю жизнь столько не прочитал, у меня на всех их форумах сраных, включая «жизни точка нет», по пять подсадных уток работали день и ночь. Троих потом ФСБ среди ночи с голых женских жоп снимало, потому что они, по их понятиям, шахидов вербовали. Еле мы их отбили, легенду придумали, типа журналистское расследование проводим, а они засланцы. Они и правда – засланцы, что уж тут скрывать, поэтому и отпустили. Основная масса у нас с форумов, с «синих китов», с «неспящих»… И немного по другим каналам, с тусовок всяких гнилых молодежных. Думаешь легко реальных суицидников набрать? Я сначала все в голове один держал, а потом чую – рассыпаюсь – интернет-канал ребятам отдал на контроль, сам только с отобранными работать стал. Но у них же – видишь сам – семь пятниц на неделе. Хочу, не хочу! Сегодня «да», завтра «нет»!

– Это верно, – кивнул я головой.

– А время-то идет. Как лето пришло, как пляжи, пивные всякие летние, парки пооткрывались, так они и думать про суицид забыли. А проект-то не отложишь, деньги выделены, продюсер бесится, он у нас вообще чума средневековая. Мы в ваш парадайз блядский, «Атлантиду», сто сорок миллионов вложили. Рублей, правда, не долларов, и то радость. Ну, так и кроме рая этого еще ж затраты! Транспорт. Переправа, в смысле – брод. Охрана. Жратва, бухло, жилье. Препараты, оружие. У меня голова лопается. А всем похуй, я смотрю! Николай Алексеевич, сука, сопродюсер сраный, только головой кивать и может. Он же даже в тему не вник толком! А я все охватить не могу, контингент меняется, уродов не хватает, времени уже нет, кастинг последний на коленке организовывали, сняли зал на полдня, да где попало. И тут я уже сюда еду, перебираю кнопками базу и вижу, что тебя, Волков, вообще нигде нет. Ты не с форума, ты не с тусовки, ты не с психушки и тебя даже нет в списках! Ну и откуда ты? Опять ФСБ? Хотите мне весь проект запороть? Это шоу, понимаешь? Реалити-шоу, а оно никогда реалити не бывает! Это бизнес, фейк, фикция, лохотрон, вы это можете понять?

– Да не волнуйся ты так, – подчеркнуто вежливо сказал я, – для чего тебе это знать? Мавр сделал свое дело и значит это… уходит. Больше не помешаю…

– Э, нет! – повернулся ко мне Роман, бросил под ноги окурок и тщательно истер его в порошок, – сегодня один, завтра другой, я вас что тут, каждый раз вычислять должен? А ты, случаем, не с сорок третьего канала? Или ты с «Барса ТВ»? Я на тебя сейчас охрану натравлю и лично пинать буду настоящими китайскими кроссовками!!!

Меньше всего мне хотелось сейчас калечить Бессмертного, хотя он уже явно этого заслуживал. Беда с этими художниками во все времена. Придумают какой-нибудь свой паноптикум и носятся с ним, как с писаной торбой. Понастроят воображаемых столбов и разбивают о них свои бестолковки. Ну, вот что с ним делать?

– А мирно разойтись нельзя? – осторожно поинтересовался я.

– Можно, – уверенно ответил Роман, – если скажешь кто ты.

– И мы расходимся?

– И мы расходимся.

Усталость брала свое. Мозг уже не был в состоянии придумывать очередную хитровылюбленную и, главное, безупречную легенду. Он их уже за сегодня настрогал вагон – основных, запасных, вторичных и просто «на всякий случай». Я, вообще-то, тоже имею свой лимит, и прессовать меня не рекомендуется. Я, вообще-то, тоже человек, и мне надо отдыхать сейчас, как тому коту.

– В общем, вы правы, – с неожиданной дикой болью в висках попытался извернуться я, и выкинул белый флаг, – я не с форума и не с психушки. Я с «Барса»…

– Как фамилия директора службы новостей? – нагло перебил меня Бессмертный.

Я поморщился и многозначительно промолчал.

– Кто главный редактор? Какого цвета стены в мужском туалете на втором этаже? Тоже не знаешь? Кто ведущий дизайнер? И, короче, кто? Ты? Такой? – разрывая мою внезапно возникшую мигрень на куски, закончил Роман.

Три секунды тягостного молчания под лягушачий хор.

Они прошли и тут я тоже жестко разозлился. Вот ведь в чем херня всех этих творческих работников? Они все, суки, раскачивают сознание и выносят тебе мозг вместо того, чтобы сделать тебе красиво и хорошо. И там, где ты хочешь диван и пиво, тебе впаривают альтернативное кино про плотоядных розовых жирафов. И оттого мебельщиков или сварщиков я сильно люблю. А режиссеров, сука, нет!

– Я так понимаю, – скрипнул я зубами от невыносимой височной боли, – мы сильно хотим, блядь, правды?

– Конечно, – без тени сомнения сказал Бессмертный.

– Ну, тогда предъяви паспорт! – хрипло приказал я, морщась уже совсем зверски.

– Чей? – удивился загипнотизированный такой наглостью Роман.

– Твой!

– Зачем?

– А я, может, тоже хочу знать, кто ты такой!

– А. Да не проблема! – неожиданно легко согласился он и пошел к машине, – в кейсе, сейчас.

Пошарив внутри, он хлопнул дверью, подошел ко мне и вручил документ.

– Действительно, Бессмертный, – открыв паспорт, сказал я, держа палец на виске и усиленно его вдавливая, – а я думал, что партийная кличка или как там у вас – псевдоним… так, дом сто сорок семь, квартира пятнадцать. Дом панельный?

– Кирпичный.

– А, знаю. Там по три квартиры на площадке. Следовательно, пятый этаж. Пентхаус, блядь.

– Зачем тебе адрес? – спросил Роман.

– И первый подъезд, – не обращая на его реплики внимания, продолжал я впитывать все содержимое небольшой книжечки, – серия, номер, дети… Брак зарегистрирован, ага… Лариса Васильевна.

Закрыв глаза, я, превозмогая боль, для порядку представил все нужные страницы, прикинул, что теперь не вырубишь топором, и бросил ему паспорт в руки. Тот, хоть и неуклюже, но поймал его.

– Ну, убедился? – улыбнулся Роман, – да меня и так каждая собака знает.

– Я не собака, – усмехнулся я в ответ и кивнул головой в сторону «Ленд-Крузера», – машина твоя?

– Нет, казенная.

Я подумал, стоит ли ее запоминать, решил, что не надо и посмотрел Роману в глаза. Решал я не его проблему. А свою. Она заключалась в том, что я первый раз в жизни решил нарушить все правила и открыться тому, кому в принципе открываться нельзя. Ведь что такое режиссер? Это человек, который никогда не сможет молчать. Так или иначе, но он проговорится. Нет, не напрямую. В голове у него с этого дня будет свербеть, кувыркаться, занозой сидеть мысль о том, как это можно использовать. И когда-нибудь, в каком-нибудь очередном своем психоделическом шоу он не выдержит и ляпнет от души. Но с другой стороны, кто же верит режиссерам? Я же не верю. И никто не верит. Они ж пиздоболы – все как один!

– Я показал тебе паспорт, – раздраженно и с вызовом сказал Бессмертный, – давай, колись.

«Ну, что ж ты, сам ведь затеял», – пожурил я себя. Мог ведь просто залечить грамотно. Не сдержался. Эх, дилетант в тебе пляшет, молокосос, октябренок. Нельзя же так. Тебе бы книжку сейчас начать писать: «Где кончается профессионал»!

Но изнутри все равно пробивался росток дурной, бесшабашной, бессмысленной свободы. Я сейчас все делаю неправильно. Но как же болят виски! Словно кто дюбеля раскаленные туда вогнал!

– Ну, – сверху вниз потребовал Роман, – трепло служивое, что молчишь? Смейся, блядь, паяц, над разбитой любовью, – уже с издевкой и пренебрежением усмехнулся он.

Так уж вышло, что этого я стерпеть не смог:

– Я – мясник, – без всякого выражения сказал я.

Бессмертный, надо сказать, лицом не дрогнул. Зато замолчал сразу. Секунду-две вообще было тихо. Он соображал-переваривал, а я набирал силы и пытался утихомирить височную боль.

– Все бы тебе знать, – продолжил я шипеть сквозь зубы, – вывел меня, сукин сын, а мне сейчас спать надо, у меня физиология такая. Я сейчас как воздушный шар сдутый. Ничего, теперь успокоишься, параноик хренов. «Барс ТВ», «Сорок третий»! – передразнил я его фальцетом.

– Что значит «мясник»? – осторожно спросил Роман, уже, конечно, и без этого начиная понимать, но вдруг – на всякий случай – вдруг я все-таки технично режу поросят в забойном цеху.

– Ликвидатор. Ну, киллер по-модному. Не люблю, когда так называют, но тебе будет понятней.

– Так это тебя искали на кастинге? – вдруг осенило Бессмертного, и он прозрел, – черт, как же я не догадался! В кино, почему-то, все сразу догадываются. А в жизни нет. В жизни это всегда слишком просто и никому не приходит в голову.

Я кивнул головой и добавил:

– Это работа, понимаешь. Вот ты – режиссер. А я мясник. И я не виноват, что так вышло. Ты еще тут за глотку взял, засранец. У меня физиология, понимаешь, мне уже спать надо, я ломаюсь, у меня голова болит!

Бессмертный шагнул с бетона на зеленку, прошел немного и сел прямо на траву. Немного подумав, я подошел и сел рядом.

– Какая, однако, хрень… – сказал Роман, доставая пачку сигарет, и задумчиво добавил – а ведь хотел бросить курить…

– Да ладно, – миролюбиво ответил я, – я вот не курю, а толку все одно ноль. Нервы как спички перегорают.

– И что нам теперь делать? – спросил Бессмертный.

– Нам?

– Ну, мне, – поправился Роман.

– Да ты, главное, делай вид, что все нормально. Я сейчас уеду и все. А ты пойдешь своих самоубийц уговаривать. Или что ты там с ними делаешь? Реалити-шоу! – устало усмехнулся я, – как вам вообще это в голову пришло? Вы тут нормальные, нет?

– А ты, блядь, нормальный? Кто бы тут еще нотации читал! – резко взорвался Роман, – и пришло, кстати, не в мою голову. Но я делаю это с удовольствием, я не мучаюсь, если ты об этом. Ты представь, такого еще никто никогда не снимал. Это уникальный проект! Первый в мире!

– Ага, – устало усмехнулся я, – кто ж его, да по какому каналу покажет? Вместо «Спокойной ночи, малыши», что ли?

– Это не твоего ума дело. Это даже не наша проблема, и вообще это для спецпублики. Это пилотный проект для избранных и волосатых сверху, блядь, донизу! – криво засмеялся Бессмертный.

– Ой, я сейчас расплачусь, – сыронизировал я, помолчал немного и решительно приказал, – поехали назад, меня на куски разваливает!

Давил я на висок уже двумя пальцами.

– Потерпишь! – злорадно улыбнулся и засопел Роман.

– Угу. Слышь, режиссер, я серьезно – не могу больше. Войди ты в мое положение! Я терплю долго, но если ломаюсь, то все. Физиология такая, понимаешь? Надо отдохнуть. Срочно.

– Хорошо, – выкинул недокуренную сигарету Бессмертный, встал и повернулся к машине, – хер с тобой, вали давай отсюда, и чтобы я тебя больше никогда нигде ни в какой жизни не видел, договорились? Ты мне не нужен…

– Не вопрос, – почти обрадовался я, – сделаем! Через минуту мы уже были возле фуры. Там уже был полный порядок, и кроме охраны, Николая Алексеевича и Ани, никого не наблюдалось.

– Отказников больше нет? Где этот мудила? – спросил сопродюсера режиссер.

– Вы о Карандашникове? Уже в машине.

– Ну, вот и Волкова туда же и все, по коням. Черт, я с ума сойду, еще ж переправа! Вот что! Маргарита Федоровна, где вы? Позвоните туда, пусть два костра соберут побольше на том берегу! Да не зажигают раньше времени, господи ты боже мой!

– А на этом? – откуда-то из фуры донесся сексуальный голос хозяйственницы.

– На этом не надо. Мы обратно не собираемся. На свет пойдем, как мотыльки. Бегом, бегом, бегом, – захлопал в ладоши Роман и вдруг уставился на Аню, – в чем дело? Только, умоляю, не говорите, что вы передумали.

– Нет, – виновато улыбнулась девушка.

– Тогда в чем дело? Давайте в фуру, отдыхайте!

– Я хотела попрощаться.

– Со мной, что ли? – засмеялся Бессмертный, – я вам еще надоем, в прямом смысле, до смерти!

Девушка ничего не ответила, но посмотрела точно мне в переносицу.

– Чего? – удивился Роман, перевел на меня взгляд и все понял, – а, ладно, черт с вами, только быстро!

Аня неслышно, как кошка, подошла ко мне и тихонечко сказала:

– Спасибо!

– Я ничего не сделал, – честно признался я, – впрочем, до свидания. В смысле – прощайте. Все там будем, – дежурно пошутил я, – и, кстати, я может даже раньше. Ха-ха.

– Почему? – удивилась девушка с соломенными волосами.

– Работа такая.

– Вы спасатель, что ли?

Я нервно закашлялся. Неожиданный фортель, однако. Главное, попала близко, но как-то наизнанку.

– Ну, как бы наоборот. Военный, – уклончиво ответил я.

– Тогда удачи! – просто и буднично пожелала Аня.

Я как-то криво кивнул безо всякой улыбки и пошел к машине.

– Постойте! – вдруг тихонько крикнула мне в спину девушка.

Она же не знала, что я уже, можно сказать, считал шаги. Дойти, забраться, протиснуться внутрь. Развалиться на заднем сидении. И тут же, без всяких там зеваний и сворачиваний в клубок, впасть в спасительную кому без сновидений. Поэтому я устало поморщился, остановился и, не оборачиваясь, спросил:

– Что-нибудь еще?

Я ж с детства джентльмен. Я даже на работе джентльмен. Я генеральшу одну стрелял, так не в голову, а в грудь. Потому что когда мадам лежит в гробу с половиной черепа, а вторая где-то в полиэтиленовом пакете, это ее бесконечно унижает, как бы ей ни было при этом глубоко насрать.

– Я просто хотела сказать…

Мялась, подбирала слова девочка, не находила, заново да сызнова распутывала веревочку.

– Я просто хотела…

А где смысл? А где, кто, когда его сразу видит? Кожа чует быстрее, чем ты это все у себя в голове нарисуешь да раскрасишь. Да говори ты, чудо чудное, я ломаюсь!

– Ну, вот когда ты долго никому не нужна…

Нашла, что ли, за что потянуть?

Ладно, пусть поговорит. Может, ей уже недолго разговаривать – кто его знает, как там у них на шоу дела пойдут? Может, ее уже завтра не будет в живых! Пусть поговорит, могу послушать недолго, хотя сил уже нет совсем… Девочка судорожно перевела дыхание, проглотила что-то несуществующее во рту – это придало ей решительности.

И она быстро заговорила о том, что когда ты долго никому не нужна, то уже и не страшно, и что ты невидимкой становишься. Просто идешь на работу сквозь толпу, и тебя в ней не видно, не слышно и не заметно. И когда обратно идешь – то же самое, не видно. А можно как-нибудь утром встать и не пойти на работу. И ничего не изменится. Спохватятся только к вечеру. Не потому, что ты нужна. А потому что нужна, немного совсем, чуть-чуть – твоя работа. А ты не нужна. Ты никогда не была нужна. Никому. И в какой-то момент ты понимаешь, что это разумно и логично – когда тебя не замечают. А потом ты лежишь три дня, не вставая, а телефон молчит. Оба телефона молчат – и сотовый тоже. На четвертый день тебе звонят, ты думаешь, что с работы, а это ошиблись номером. То есть, кто-то был нужен, но не ты. И ты по ночам сидишь на «жизни точка нет», и вдруг среди этой неоновой, светящейся, искусственной, мертвой толпы видишь человека, которому ты, именно ты, понадобилась. Сначала он один, потом их двое, потом тебя приглашают, и ты идешь. Потому что скоро конец месяца, и надо будет заплатить за квартиру, за Интернет, за свет, за горячую воду, за право жить в этой квартире и за право хоть что-то делать, хотя ты никому не нужна. А тебе совсем неохота платить за то, чтобы просто-напросто жить. Это не жалко, но это незачем. Не для кого. А для себя давно уже не надо…

– Я так замерзла… А вот вы меня погладили!

Я посмотрел вверх, в темнеющее фиолетовое небо и вдруг вспомнил Анины глаза.

– Все? – спросил я, не оборачиваясь.

– Все, – выдохнула девушка, умирая от собственной смелости.

– Всего доброго! – мягко сказал я и пошел, почти побежал к микроавтобусу. Спать, спать! С физиологией не спорят. В микрике уже сидел дезертир, мать его, и с укоризной смотрел на меня с видом, дескать, я ему все на свете задерживаю. Шофер тоже, скорее всего, меня не жаловал, но виду не подавал.

– Сорри, – дежурно бросил я без всяких угрызений совести и добавил, – все, поехали. Слушай, командир, есть таблетка от головы?

– В аптечке глянь, она там, сзади болтается, – посоветовал шофер, широко, по-русски разворачивая японскую колымагу.

Сильно качнуло.

Я ударился лбом об потолочную импортную хреновину, обшарил салон, и обнаружил аптечку под автоальбомом с картинками. В ней, как водится, не было ничего ценного. Только жгут, два гондона, и безымянные витаминки россыпью. Хорошо хоть бинт с йодом еще завалялся.

– Не-а! – покачал головой я и запихал коробку с красным крестом туда, откуда взял.

– Ну, нет, значит – нет. А были! Может, коньячку сто грамм?

– А есть? – спросил я, не столько обрадовавшись, сколько удивившись. Водители обычно не раздают алкоголь кому попало.

– Есть, – томно произнес водитель, пошуршал где-то у себя в бардачке и передал серебристую фляжку.

Ну, сто не сто, а граммов семьдесят там точно было. Я приложился, и все это коричневое питье потекло мне в глотку, щедро обжигая золотыми искрами. Сейчас, сейчас. Сейчас будет красиво и комфортабельно. База отдыха, девки… нет, сначала поспать, а потом девки… шезлонг с чистым белоснежным полотенцем, запах воды. Дыня сладким холодным соком плачет, острейшим ножом разрезанная. Баня с можжевельником. Шашлычок. Но сначала, конечно, сон. Развалившись, расплескиваясь, растекаясь, я стал пропадать из этого мира. Головой в омут. Темная каряя вода без сновидений. Плеск речного прибоя. Ласково, легко, бездумно… Еще немного – и ночь. Еще вот капельку и совсем утону-у-у…

И вдруг я резко открыл глаза.

Сеня!

Сеня знал, где я обычно отдыхаю. Он и сам там был не раз. А если его взяли? То ведь мне туда нельзя! А если не поймали и только следят, то тем более нельзя! В любом случае… нельзя никуда звонить, нельзя никого искать, нельзя ничем и никем интересоваться. Нельзя домой, вообще в город нельзя, нельзя на вокзал, нельзя в аэропорт. По крайней мере – недели две, пока все не утихнет. И еще неизвестно – утихнет ли. Коньяк, спасибо его хозяину, моментально убрал боль, но он же принес и железное понимание ситуации.

Вкратце, емко и интеллигентно ее можно было описать словом «жопа» с двумя «п», при этом ни капли не преувеличивая. Это если включить мозг.

А если им не пользоваться, все равно то же самое, только ярче. Лихорадочно проворачивая в голове варианты, я сел, можно сказать, по стойке «смирно» и заодно стал подсчитывать пульс. Пять, десять… В городе я сейчас наделаю немереное количество ошибок. Я устал как, … я не знаю, нерестовая рыба! Двадцать, двадцать пять… Снижено внимание, скорость нервных процессов на нуле. Сколько я еще пробегу на взводе, под лай своих призрачных псов? Сколько еще смогу себя контролировать? Я не стайер, я спринтер. Мне нельзя перегреваться. Тридцать, сорок…

Между тем, синий «Крузер» уже покидал бетонную степь-да-степь-кругом. Съехав с последней плиты, автомобиль дал крена, изящно поклонился, выровнялся и, мирно шурша шинами, поехал к трассе. Еще двадцать метров и асфальт. Я оглянулся и в трясущемся заднем стекле увидел, что фуру бравые молодцы в форме основательно и со знанием дела закрывают. У них тоже была жопа, но с одной «п» и с моей ситуацией, конечно, несравнимая. Им всего лишь надо выезжать, а потом в кромешной ночи при свете блядских пионерских костров переправляться через какие-то реки или проливы, или что там у них?

Нет, ну почему сегодня такая непруха? Почему я не попал на заседание каких-нибудь религиозных фанатиков, или любителей здорового образа жизни, или, ну хрен с ним, пусть бы кастинг, но на какую-нибудь там свиноферму звезд? Почему самоубийцы? В конце концов – за что, что я такого ужасного сделал? Убрал клиента? Да он фактически сам себя застрелил!

Так. Есть варианты? Затухающая мысль извернулась и напоследок ярко сверкнула.

Сложных решений прямо сейчас нет. Но есть простое. Я могу сейчас просто заснуть на несколько часов. И снизить опасность до минимума. И отдохнуть. И вернуться через недели две. И никто меня среди этих суицидников искать не будет. А выкручусь я обязательно.

И мозг – что ему оставалось делать? – запустился снова. Так. Формальный повод – я забыл у них сотовый телефон. Нет, не пойдет, это можно было бы применить, если я все равно бы уезжал. А если остаюсь, то тогда что? Причина, причина… Мне кого-то стало жалко? Нет, мне не жалко. Это вообще смешно, это мыльная опера какая-то. Мне стало стыдно? Тихо-тихо, не смеяться! Нет, не стало. Вообще, надо что-то жуткое, невменяемое, сопливое. Я жить без них теперь не могу! Без кого конкретно? Я гей и влюбился в Романа? Тьфу, блядь, нет, я не гей, а я хочу Маргариту Федоровну стоя на фоне заката! Нет, я хочу на фоне заката не ее, а Герду. Нахуй Герду. Аню! Вот. Это более логично. А зачем я ее хочу? А сердцу не прикажешь! Любовь с первого взгляда. Роман, гаденыш, в «стыдно» или «жалко» ни за что не поверит. А в «любовь» должен, он же режиссер, они все ненормальные и ловеласы заодно. И еще сказать, что такого шанса у него никогда не будет. Какого шанса? Ну, любовь мясника, киллера (ненавижу это слово), то есть, и самоубийцы. И все заснять. Шекспир, ептыть. Знать-то, что я мясник, не будет никто. Только Роман. Но он должен на это пойти, потому что ничего более вырвиглазного у него в жизни не будет. Поиграем в декаданс. Немного крови в холодной воде… Как она струится по течению… Пряные щупальца, клубящиеся разводы. Алые, если из артерий, и вишневые, если из вен… в воде не так больно… Рыбы чуют запах издалека…

– Стой! – крикнул я, шлепнув ладонью себя по лбу, чем возвратил обратно жуткую головную боль.

– А? – не понял водитель, как раз выбирая на своем плеере шансон позабавней.

– Стой, говорю, разворачивай!

– Зачем? – удивился он и притормозил.

– Передумал. Остаюсь!

– Они уже тронулись! – безнадежно махнул он рукой.

Фура и два «Крузера», один впереди, второй сзади, резво начали движение.

– Я вижу, догоняй!

– Как скажешь, – секунду подумав, азартно выдохнул водитель, развернулся и дал по газам, – наперерез пойдем!

Микроавтобусу явно не помешали бы лишние лошадиные силы, но в салоне были только трое, поэтому мощности хватило. Выскочив на бетонку и сигналя противным японским гудком, он за несколько секунд оказался уже рядом с караваном, который весь, естественно, остановился поглазеть – что за херня вообще, зачем, почему и на кой?!

– Спасибо, командир! – крикнул я, выпрыгивая из микроавтобуса. Теперь все просто. Черный «Крузер». «Роман, наша встреча знаменует собой новый этап в развитии отношений. Я, как представитель криминального мира, и все такое, хочу привнести в шоу-бизнес нечто уникальное, и, думаю, с этого дня мы будем чаще встречаться». Ну, и так далее, и тому подобное.

Дверь черного «Крузера» открылась, и оттуда выскочил абсолютно и бесподобно злой Роман Бессмертный.

– Какого хуя тебе еще надо? – несколько издалека начал режиссер реалити-шоу.

«Значит, я бы хотел довести до вашего сведения, уважаемый Роман Евгеньевич, что как бы наше сотрудничество переходит в новую фазу и, соответственно»…

Это так думал себе мозг. А тело просто хмыкнуло и проговорило:

– Бабу.

– Какую бабу, – не понял Роман.

– Аню.

– Ты меня вообще решил без людей оставить? Ну-ка, – помахал он ладонью, после чего к нам подбежали озверевшие от долгого ожидания охранники – засуньте его обратно в авто, и пусть пиздует, некогда! Совсем некогда! – заорал он прямо им в глаза.

Охранники опешили и на всякий случай испугались.

– Ты не понял! – безобидно поднял я обе руки, даже ладонями вперед – я с вами!

– Чего? – удивился Бессмертный, резким движением указательного пальца приостанавливая охранников.

– Ты сейчас не поверишь, но ты согласись просто, а там я тебе все объясню, на месте, – затараторил я.

– Приеду, водки выжру стакан и тебя слушать не буду, – внезапно заявил Роман, – а сейчас давай вкратце, в чем дело! Так, опять по местам! – крикнул режиссер охранникам, – просто заминка, сейчас выезжаем!

Те, вполголоса ругаясь, опять расселись по машинам. Захлопали двери.

– Я Аню не оставлю, – твердо и жарко начал я врать, – мне все равно долго не прожить, так что не все ли равно, где, когда, как. Вот у тебя жена Лариса, сын… – немного не туда увел я нить разговора.

– Ты мне не угрожай, блядина! – зашипел, как кот, Бессмертный.

– Да я не к тому, – успокоил я его, заворачивая на правильную тропинку, – я к тому, что у тебя все уже есть, а у меня ничего не будет. А мне Аня нравится, и я хочу чтобы, как говорится, пока смерть не разлучит нас. Имею я право? Это не умно, это красиво, ты режиссер, ты понять должен. За несколько дней всю жизнь галопом пробежать! Ты же сам этого хочешь, правда? Шоу тебе надо или не надо? Чтоб как у людей! Ты мне верить не обязан, ты просто согласись…

– Поиграть хочешь? – ярко усмехнулся Роман.

– Да, – признался я, кивнул головой и нагло добавил, – сделаем мы тебе шоу!

– Это я вам сделаю шоу, не путай, – поправил Бессмертный, – а ты хорошо подумал? Обратной дороги же не будет! Нету ее!

– А у меня ее и так нет. Прикажи вскрыть фуру, режиссер. Спать хочу!

Роман посмотрел себе под ноги, раздумывая. В это время отрылась дверь «Крузера» и оттуда высунулась голова нашей хозяйственницы:

– Роман Евгеньевич, опаздываем же!

– Знаю! – безнадежно махнул рукой режиссер, – Собственно, вы можете не волноваться, Маргарита Федоровна, у нас уже, фактически, день угроблен.

– Так давайте хотя бы второй спасем? – предложила она.

– Давайте, – с готовностью согласился Бессмертный, – найдите пакет Волкова и быстренько сюда на подпись.

– Сейчас, – обрадовалась Маргарита, пошуршала бумагами и через полминуты вылезла с нужными, – вот!

– Ты, конечно, скотина, – вполголоса сказал Роман, – и я тебе не верю. Но шоу с тобой я сделаю. Будь ты хоть маньяк.

– Я не маньяк, – так же тихо возразил я, – это работа у меня такая. Вот ты режиссер…

– Слышали уже! – сверкнул глазами Бессмертный, – я с тобой, ряженый, разговариваю не потому, что ты уникальный. А потому что я, блядь, уникальный, запомни! Другой бы уже или сдал тебя ментам, или обосрался бы от страха.

– Согласен, – улыбнулся я, – ты не боишься.

– А кого мне бояться? Тебя, что ли? – почти с презрением сказал Роман, – или, может, смерти? Да вся моя жизнь – это бесконечное шоу. Какая разница, в каком акте, мясник? Я все равно свой спектакль сделаю. Это и есть жизнь, если ты не понял!

Я пожал плечами и подумал, что в чем-то где-то мы с ним похожи. Факт.

Я не читая подписал бумагу и всего через полминуты поднялся в фуру. Прошел вглубь, где мягко горел приглушенный свет, хорошо хоть – желтый. Терпеть не могу модные энергосберегающие светильники хирургического цвета. Осмотрелся.

Если бы не полное отсутствие окон, фура внутри выглядела как самый обыкновенный комфортабельный автобус. Чтобы не раздражать народ, стены задрапировали чем-то нежным и шелковистым, так что при желании за тканью можно было легко себе представить окна. После того как я вошел, обнаружились еще одни, внутренние двери – раздвижные. В них ничего не было технически сложного, кроме того, что они имитировали плотные ряды картонных коробок. На всякий, как я понял, пожарный случай. Когда двери закрывались, то любой и издалека видел, что фура набита товаром не очень европейского качества в коробках с неизвестными надписями. Впереди мерцал тропическими кадрами огромный жидкокристаллический экран со знакомым «релаксом номер восемь без адреналина» или его родственником. Без звука, потому что звук, если сильно хотелось, индивидуально передавался каждому через наушники, а если не хотелось, то посылался в жопу. Самолетные кресла стояли стандартно, попарно справа-слева, но между рядами было расстояние в два раза больше обычного для самолета, так что ноги можно было вытягивать как угодно далеко вперед и даже закидывать на стоящий впереди столик.

Самоубийцы не любят никого, кроме себя, а себя они обожают настолько жгуче и страстно, что разумеется на каждой паре смежных кресел сидел ровно один из них. Сверхпонятным исключением была пара девочек-попугайчиков в блестках. Они обнялись и покачивались из стороны в сторону в межгалактическом трансе. Далее по порядку сидел мужик в возрасте, а уже на следующем ряду сидела Аня.

Слабый, мелкий, с соломенными волосами, собранными теперь уже в хвост, с фиолетовыми глазами, загнанный, одинокий, ощетинившийся на весь мир зверек. С ровными маленькими зубками. С серьгами-жемчужинками в ушах. С диким, железным решением покончить с собой навсегда. Аня, Анечка, Анюта. С губками, вылепленными столь тщательно и гранено, что невольно приходит на ум легенда о соответствии с половыми органами.

Сначала, конечно, глаза. А потом все остальное, я знаю, я помню. Можно пробежать через весь лес, втягивая чувствительным носом хвойный воздух, напитанный ее запахом. Ноздри, дрожащие от вожделения. Горячий, стремительный язык. Слюна, капающая с клыков и сжигающая возле тебя траву. Глаза, налитые кипящей кровью. На бегу уже не помнишь, зачем ты рвешься сквозь кусты – любить или убивать. А может быть и то, и другое. Ты подбежишь, раздирая рычанием свирепую свою глотку. Трясущийся, безумный, с огромным, бешеным, лютым своим сердцем. И встанешь перед ней на колени. И она не устоит. А куда ей деваться? Люби или убей – все едино. Это и есть жизнь, если кто не понял!

Я не знаю, сколько внутри меня болталось бухгалтерского расчета, а сколько симпатии. Это всегда вместе. Это не получается разделить.

Впрочем, люди все такие. Пересчитает, перепроверит пятьсот раз, а потом махнет рукой – пусть будет вот так вот: глупо, бестолково, зато жарко, и слюна с клыков. И толку с того, что ты пересчитывал?

Слюна с клыков – в вишневый венозный песок. Горячо, безумно, разорвано. Попробуй пульс на вкус, лизни сердце, полюби меня, девочка. Что тебе стоит? Это ведь так глупо, в конце концов!

Я сел с ней рядом. Она повернулась, встрепенулась, не поверила, подумала – привиделось, померещилось, неправда, не на самом деле, не бывает… Да вообще – херня, наваждение, фантом, осколки боли, капельки плазм, лавовая лампа преломляет свет, как ей вздумается… Откуда свет? Зачем, на кой? Звереныши сворачиваются клубком…

Я обнял ее, поцеловал в висок и приказал – спи. Себе, ей, всему миру. Все, сил больше у моего организма не было. Речей не будет. Только видения.

Черный, уносящийся вниз провал. Серебристые, летящие вверх пузыри. А где-то в глубине – хищная, никогда не засыпающая рыба. Горячими облаками в воде вишневые шлейфы крови. Но через несколько минут вода станет опять кристальной…

Это – и есть жизнь, если кто не понял!