Читать книгу Гибель общаги - Юрий Чуб - Страница 5

Переступив порог квартиры, Илья чуть не стукнулся лбом о внезапное препятствие. Вместо коридора почти сразу за дверью путь преграждала стена.

– Налево, – коротко сказал смутно различимый в сумраке подросток. И шмыгнул вдоль стены.

Откуда-то просачивался неоднозначный душок пряных благовоний.

– Где у тебя тут свет, Рич? Все забываю, – завертел головой Коля.

– Справа по ходу, – отозвался из глубин необычного жилья хозяин со странным именем.

В давние советские времена это помещение было тяп-ляп пристроено к первому этажу жилого дома и числилось нежилым. Здесь, в большой подсобке, хранили инвентарь дворники и спорадически выпивали сантехники. Здесь же собирались подростки-картежники и вольнолюбивая молодежь с гитарами и портвейном. Замок с многострадальной двери сбивался с бесстыдной регулярностью. Домоуправ уже устал истерить и бесноваться. А когда он умер, а вслед за ним и Советский Союз, шпана совсем пошла вразнос. Однажды наркоманы чуть не спалили подсобку, а вместе с ним и весь дом.

Так продолжалось до тех пор, пока в квартире рядом с пристройкой тихо не скончалась одинокая бабка. Ее жилплощадь стремительно урвал ушлый силовик, после чего без особых колебаний захапал и смежную подсобку. Перепланировал ее под двухкомнатную квартиру, провёл воду, газ и свет. Но на серьёзный ремонт поскупился. В один из кризисов силовик попал под сокращение и был уволен, после чего купил виллу во Франции и уехал туда, а московскую квартиру и эту хибару стал сдавать по сходной цене…

Коля слегка подтолкнул Илью, и они вошли в тускло освещенную комнату. Запах ароматического зелья резко усилился. Илья увидел на столе специальный сосуд. Над ним вился дурманный дымок.

Кроме того, стол был загромождён какими-то бумагами, чашками и объедками. В стороне от стола на диване в позе лотоса сидел сам хозяин. Это был маленький человечек в очках, которого Илья сначала принял за подростка. Но когда малыш глянул на него, Илья понял, что ему лет 30 лет, а то и больше.

В облике очкарика было что-то индусское – он был смугл и кареглаз. У него были очень узкие губы и острый подбородок. На коленях у «индуса» лежал раскрытый ноутбук.

– Рич, дашь пожрать? – спросил Коля.

Очкарик кивнул головой в сторону, и Илья увидел древний холодильник «Днепр» с торчащей железной ручкой. Даже странно, что он не сразу обратил внимание на этот артефакт, который отчаянно гудел как что-то среднее между ульем и вентилятором.

С бесцеремонным грохотом покопавшись в холодильнике, Коля выудил из него кастрюлю с макаронами и колбасу.

– Выпить будет?

– Там от тебя осталось, забыл? – Рич махнул рукой в неопределенном направлении.

Коля, словно самонаводящаяся боеголовка, прянул куда-то в угол и через секунду победно, словно кубком, потряс запыленной водочной литрушкой, в которой плескалась добрая половина жидкости.

Он налил водки себе и Илье. Очкарик со странным именем Рич нацедил себе холодный зелёный чай.

Выяснилось, что Коля познакомился с Ричем на какой-то презентации восточного искусства.

– Ты увлекся восточным искусством? – Илья с удивилением посмотрел на Колю.

– Да нет… – Коля скривился от опрокинутой стопки. – Наташка Белоконь со второго этажа затащила. Она ж у нас такая любительница всяких музеев. Я тогда в завязке был, маялся сильно. Вот Наташка и говорит: давай сходим, там танец живота танцуют. Может, я тоже научусь, говорит. Ну, и пошли. А там мы из-за чего-то поругались, и она ушла. А тут рядом Рич. Я ему давай на жизнь жаловаться. После выставки я за ним увязался. Так Рич меня успокоил, спать уложил, на ночь Омара Хайама почитал.

– А откуда такое имя необычное?

Рич рассказал, что вырос в семье посла Нидерландов в России. Папа голландец, мама из Ирака. Родители постоянно ссорились и почти не занимались его воспитанием. В 13 лет Рич ушел из дома. Скитался по глухим деревням с подростками-бродягами. Со своим смуглым лицом он смахивал на цыгана. Однажды прибился к табору, и его приняли за своего и даже завели разговор на цыганском. Он ничего не понимал, но уже через неделю освоил. В таборе он научился ездить на лошади и ловить рыбу сетями. Но потом сбежал, не в силах терпеть грязь и безучастие кочевой жизни.

Пока скитался, в его семье разыгралась драма. Отец был обвинен в шпионаже, и их с матерью в двадцать четыре часа выслали из России.

Рич узнал об этом в отделении милиции Пензы, где его сняли с поезда как безбилетника и задержали ввиду отсутствия документов. На вопрос «Кто твои родители?» он ответил «Сирота». Кто он и откуда, местные органы опеки особо не допытывались.

Когда же из Москвы пришел ответ на запрос, в Пензе только ахнули. Что делать с сыном шпионов в такой ситуации? Высылать? Куда? В Голландию или в Ирак? К тому же ни один из горе-родителей свои права на сына не предъвил.

А тут как раз парню 14 лет стукнуло. Сын голландско-подданного получил российский паспорт на имя Ричарда Иванова и был отправлен в детский дом. Оттуда он, правда, вскоре сбежал и снова пристал к цыганам. Но поругался с местным бароном и еле остался жив – увернувшись от брошенного в него ножа, бросился в реку и вынырнул на противоположном берегу.

С тех пор Рич стал бродягой. Несколько лет он блуждал по деревням, где ему давали приют сердобольные тетки и бабули. Когда же выяснилось, что Рич хорошо знает арабский (мама говорила с ним только на этом языке), он перебрался в Москву. Знание языка неожиданно пригодилось. После 2020 года в Россию хлынули толпы беженцев с Ближнего Востока. На городских рынках развелось много восточных торговцев.

Особенно щедро чужеземная речь полилась в столице. Рич стал крутиться возле торгашей в качестве толмача. Быстро освоил арабские диалекты, а кроме того, аварский, киргизский и курдский.

Потихоньку он прирос к этой среде и стал в ней незаменим. Потребность в нем возникала постоянно. Случалась ли у торговцев разборка с бандитами, или полиция вдруг наезжала на них, требуя дань, Рич тут же мчался к месту конфликта. Несколько раз его чуть не убили. Однажды взрыв прогремел ровно на том самом месте, где он стоял рядом с торговцами и помогал им писать на картонках названия товаров по-русски. Он отлучился на минутку в туалет, и в этот самый миг рвануло. Пятерых торговцев разметало в куски вместе с картонками. Пришлось писать заново, уже для других торгашей.

В другой раз Рич до хрипоты воспроизводил перебранку хозяина рынка с криминальным авторитетом. В итоге оба перешли на русский мат, и это спасло Рича. Почувствовав свою ненужность, он отступил на несколько шагов. И тут вихрь свинца вспорол воздух перед самым его носом. Рич сам не помнил, как очутился на земле за чьим-то лотком…

При всей экстремальности этой работенки он держался за нее. К нему относились с уважением и неплохо платили. Он кропотливо копил на «однушку». А пока был доволен и этой дырой, благо ее съём его не разорял, а хоромы с евроремонтом ему были ни к чему. Да и удобно, недалеко от рынка. Все свое свободное время он посвящал чтению арабской поэзии, попивая зеленый чай и слушая «Дорз»…

– Рич у нас арабист, – похлопал его по плечу Коля. – Саади в подлиннике читает.

– Ладно тебе, – поправил очки Рич.

– Не скромничай. Он даже комментарии к Корану в какое-то издательство отсылал. Правда, не напечатали, сволочи. Но ты, Рич, все равно крутой.

– Да какой я крутой. Была бы у тебя мама из Ирака…

– Ну не скажи. Вот у меня мать чувашка, а папа чистокровный хохол. И толку? Ни чувашского не знаю, ни в украинском ни бельмеса. Знаю только «здоровеньки булы», и то в трезвом виде не произнесу. Не то что Рич – всегда как стекло, и все помнит, паразит.

Коля с философической грустью махнул очередную стопку.

– Ты мусульманин? – спросил Илья у Рича.

Тот пожал плечами.

– Зачем? Глупо связывать себя условностями. Мне просто интересна восточная культура. В детстве бабушка читала мне много арабских сказок. Они меня завораживали. Ну, и потом, эта внешная форма языка, все эти извилины, завитушки… Они мне всегда нравились, я любил их копировать с трех лет. А постарше они мне стали казаться чем-то выхваченным из природы – то изгибом ветвей, то волнами с россыпью брызг…

– Понятно, ты эстет.

– Дело не только в этом. Понимаешь, в моей семье все было немного странно. Мама была гораздо старше отца. Кажется, у них было лет 15 разницы. Прямо как у Магомета со своей женой Хадидже, – почему-то виновато усмехнулся Рич.

– И что?

– Да ничего хорошего. Любовь быстро прошла, и отец с матерью стали жить своей жизнью. Как сказал Хайам, «О, жестокое небо, едва распустилась – как уже осыпается роза моя». Я просто сбежал из дома. А дальше ты знаешь.

Илья пустился было в свою очередь рассказывать о себе, но захмелевший Коля его перебил. Он вдохновенно наплёл Ричу, что Илья его дальний родственник, который приехал на заработки из Мурома. Мол, дома работы нет, а в столице можно хоть как-то устроиться.

– Но работу сейчас попробуй найди, снимать хату не на что. Он поживет у тебя немного, ладно?

– Окей, – согласился Рич. – Но лишней кровати нет, придется спать на матрасе.

Так Илья остался у арабиста.

Прошла неделя. Рич утром исчезал, вечером появлялся. Допоздна сидел за ноутбуком, задумчиво перебирая клавиши.

Время от времени прибегал Коля, приносил из общаги свежие новости. Заведено уголовное дело по статье «Убийство». Илья объявлен в розыск. Комендант под шумок хотел кого-то вселить в опустевшую комнату, но следователь запретил. Рассказывали, что коменданта еще и крепко пропесочили в ректорате, когда выяснилось, что муж с женой жили не в «семейке», а в обычной студенческой общаге.

– Где похоронили Алину? – тихо спросил Илья.

– Не знаю. Выяснилось, что у нее никого не осталось. Ни отца, ни матери. Может, так и лежит в морге.

Илья шумно выдохнул. Он хорошо помнил маму Алины – экзальтированную едкую тётку. Это была худая жилистая женщина, которая дважды была замужем (по всей видимости, неудачно) и имела явные проблемы с психикой. Говоря о ней, Алина часто употребляла слово «депрессия».

К Илье теща сразу же отнеслась с глухой предвзятостью. Во время знакомства сверлила провокационными вопросами по поводу его скромных доходов. Тут же ехидно окрестила «теоретиком». К счастью, Илья видел её лишь трижды – в день знакомства, во время росписи в ЗАГСе и на похоронах.

Теща умерла внезапно, как перегоревшая лампочка. Илья подозревал, что сама себе помогла. Но с Алиной он на эту тему не заговаривал – ей и так было тяжко.

Илья целыми днями вспоминал свою недолгую жизнь с Алиной, лежа на матрасе. Пытался отвлечься телевизором. Пару раз в криминальной хронике мелькнуло его лицо. Давнишний уродский снимок со студенческого билета, где он, впалощёкий и нехарактерно насупленный, был мало похож на себя. «Ну и хорошо», – почти безразлично подумал он.

Все время он думал, думал, пытался найти какую-то рациональную взаимосвязь, склеить события. Временами его бил озноб от страшной мысли: «А вдруг это я убил?»

Тогда он вскакивал и сидел, как наэлектризованный. Отчаянно экспериментировал – надавливал себе пальцем на горло и жал, жал все сильнее, наконец изо всех сил, пока не начинал задыхаться и кашлять. Затем подходил к зеркалу и подолгу разглядывал след на горле.

Иногда ему начинало казаться, что это он вышвырнул Алину в окно, в то время как его сознание отправилось шататься по улице.

Это могло случиться помимо моей воли, думал он. Может быть, это моя скрытая агрессивность так вырвалась наружу?

«Неужели это я?» – в сотый раз спрашивал он себя. И тогда не знал, куда себя деть. Хотелось выйти на улицу и бежать куда-нибудь, до какого-нибудь препятствия. И биться в него всем телом, орать и царапать ногтями. И если бы в этот момент его схватили и увезли куда-то, это было бы настоящим избавлением…

Но выходить он не мог. Это было опасно. Срабатывало реле самозащиты. Его искали, и он должен был скрываться. Таковы были правила этой дьявольской игры.