Читать книгу Иосиф Сталин. Часть 3. Верховный главнокомандующий - Юрий Емельянов - Страница 9

Если верить Хрущеву, Волкогонову, Радзинскому, то пребывание Сталина на посту Верховного Главнокомандующего, принесло лишь беды Красной Армии и всей Советской стране. Хрущев утверждал: "Сталин был далек от понимания развивавшихся на фронте действительных событий… Следует заметить, что Сталин разрабатывал операции на глобусе… Да, товарищи, он обычно брал глобус и прослеживал на нем линию фронта".

Комментируя высказывания Хрущева о том, что Сталин ставил задачи командующим по глобусу, Маршал Советского Союза К.А. Мерецков писал: "Ничего более нелепого мне никогда не приходилось читать. За время войны, бывая в Ставке и в кабинете Верховного главнокомандующего с докладами, присутствуя на многочисленных совещаниях, я видел, как решались дела. К глобусу И.В. Сталин тоже обращался, ибо перед ним вставали задачи и такого масштаба. Но вообще-то он всегда работал с картой и при разборе предстоящих операций порой, хотя далеко не всегда, даже "мельчил". Последнее мне казалось излишним… Но неверно упрекать его в отсутствии интереса к деталям. Даже в стратегических военных вопросах И.В. Сталин не руководствовался ориентировкой "по глобусу". Тем более смешно говорить это применительно к вопросам тактическим, а они его тоже интересовали, и немало".

В отличие от Хрущева, который во время войны лишь изредка виделся со Сталиным, Василевский, который по подсчетам "Военно-исторического журнала", за более чем тридцатимесячный период работы в должности начальника Генерального штаба 199 раз встречался с Верховным главнокомандующим, так оценил в целом деятельность Сталина на посту руководителя Вооруженных сил страны: "В ходе Великой Отечественной войны, как, пожалуй, ни в какое время, проявилось в полной степени самое сильное качество И.В.Сталина: он был отличным организатором… Возглавляя одновременно Государственный Комитет Обороны, Центральный Комитет партии, Советское правительство, Верховное Главнокомандование, Сталин изо дня в день очень внимательно следил за всеми изменениями во фронтовой обстановке, был в курсе всех событий, происходивших в народном хозяйстве страны. Он хорошо знал руководящие кадры и умело использовал их".

Правда, Сталин не руководил сражениями непосредственно на поле боя, что поставил ему в упрек Д. Волкогонов. Однако, в отличие от Д.Волкогонова, участник Великой Отечественной войны А. Василевский не считал необходимым выезды Сталина на фронты войны: "Характер деятельности Верховного Главнокомандующего не требовал таких выездов". Судя по воспоминаниям Василевского и Штеменко, была лишь одна поездка Сталина на фронт – в августе 1943 г. во время подготовки Смоленской наступательной операции. Тогда Сталин побывал на командных пунктах Западного и Калининского фронтов, где состоялись его встречи с командующими этих фронтов генералами армии В.Д. Соколовским и А.И. Еременко. Эта поездка, колоритно описанная в мемуарах А.Рыбина, заняла двое суток. По мнению Штеменко, "чаще выезжать на фронты Верховный Главнокомандующий, на наш взгляд и не мог. Было бы непростительным легкомыслием хоть на время оставлять общее руководство и решать частную задачу на каком-то одном из фронтов".

В то же время, покидая Москву на время международных конференций, Сталин, по словам Штеменко, "никому не передавал руководство боевыми действиями на фронтах. Нам представляется, что в суровых условиях войны это было правильным решением, и всегда Верховный Главнокомандующий был тесно связан с действительностью войны. Питали его живыми фактами другие лица, с которых он жестко требовал и не давал засиживаться в Москве".

Сталин не просто выслушивал информацию и выводы специалистов, но старался осмыслить получаемые им сведения. В беседе с писателем К. Симоновым Г.К. Жуков вспоминал, что у Сталина "был свой метод овладения конкретным материалом предстоящей операции… Перед началом подготовки той или иной операции, перед вызовом командующими фронтами он заранее встречался с офицерами Генерального штаба – майорами, подполковниками, наблюдавшими за соответствующими оперативными направлениями. Он вызывал их одного за другим на доклад, работал с ними по полтора, по два часа, уточнял с каждым обстановку, разбирался в ней и ко времени своей встречи с командующими фронтами, ко времени постановки им новых задач оказывался настолько подготовленным, что порой удивлял их своей осведомленностью… Его осведомленность была не показной, а действительной, и его предварительная работа с офицерами Генерального штаба для уточнения обстановки перед принятием будущих решений была работой в высшей степени разумной".

Важнейшей частью подготовки к обсуждению вопросов ведения военных действий было знакомство Сталина с информацией от Генерального штаба, который, по словам С.М. Штеменко, был рабочим органом Ставки. Как вспоминал Штеменко, "доклады Верховному Главнокомандующему делались, как правило, три раза в сутки. Первый из них имел место в 10-11 часов дня, обычно по телефону. Это выпадало на мою долю… Между 10 и 11 часами, редко чуть позже, Верховный сам звонил к нам. Иногда здоровался, а чаще прямо спрашивал: "Что нового?" Начальник Оперативного управления докладывал обстановку, переходя от стола к столу с телефонной трубкой у уха. Во всех случаях доклад начинался с фронта, где боевые действия носили наиболее напряженный характер, и, как правило, с самого острого участка. Обстановка излагалась последовательно, за каждый фронт в отдельности в произвольной форме".

"Если нашим войскам сопутствовал успех, доклад обычно не прерывался. По телефону были слышны лишь редкое покашливание да чмоканье губами, характерное для курильщика, сосущего трубку. Пропускать в докладе какую-либо армию, если даже в ее полосе за ночь не произошло ничего важного, Сталин не позволял. Он тотчас же перебивал докладчика вопросом: "А у Казакова что?" Иногда в ходе доклада Верховный Главнокомандующий давал какое-то указание для передачи на фронт. Оно повторялось вслух, и один из заместителей начальника управления тут же записывал все дословно, а затем оформляя в виде распоряжения или директивы".

Вечером, в 16-17 часов, по словам Штеменко, Сталину "докладывал заместитель начальника Генштаба. А ночью мы ехали в Ставку с итоговым докладом за сутки. Перед тем подготавливалась обстановка на картах масштаба 1:200 000 отдельно по каждому фронту с показом положения войск до дивизии, а в иных случаях и до полка. Даже досконально зная, где что произошло в течение суток, мы все равно перед каждой поездкой 2-3 часа тщательно разбирались в обстановке, связывались с командующими фронтами и начальниками их штабов, уточняли с ними отдельные детали проходивших или только еще планировавшихся операций, советовались и проверяли через них правильность своих предположений, рассматривали просьбы и заявки фронтов, а в последний час редактировали подготовленные на подпись проекты директив и распоряжений Ставки".

Как подчеркивал Штеменко, "доклады Генерального штаба в Ставке имели свой строгий порядок… Доклад наш начинался с характеристики действий своих войск за истекшие сутки. Никакими предварительными записями не пользовались. Обстановку знали на память, и она была отражена на карте. За торцом стола, в углу, стоял большой глобус. Должен заметить, однако, что за сотни раз посещения этого кабинета мне никогда не довелось видеть, чтобы им пользовались при рассмотрении оперативных вопросов. Разговоры о руководстве действиями фронтов по глобусу совершенно беспочвенны".

Во время ежедневных докладов о положении на фронте докладчиками из Генштаба "фронты, армии, танковые и военизированные корпуса назывались по фамилиям командующих и командиров, дивизии – по номерам. Так было установлено Сталиным. Потом мы все привыкли к этому и в Генштабе придерживались такой же системы". Такой порядок был установлен, потому что Сталин точно знал по фамилиям всех командующих фронтами, армий, корпусов. Знал он фамилии и многих командиров дивизий.

Прекрасное владение информацией о положении дел на всех участках фронта позволяло Сталину компетентно обсуждать вопросы военных действий со всеми высшими военными руководителями страны. По словам Жукова, "идти на доклад в Ставку, к Сталину, скажем с картами, на которых были хоть какие-то "белые пятна", сообщать ему ориентировочные данные, а тем более преувеличенные данные – было невозможно. И.В. Сталин не терпел ответов наугад, требовал исчерпывающей полноты и ясности. У него было какое-то особое чутье на слабые места в докладах и документах, он тут же их обнаруживал и строго взыскивал с виновных за нечеткую информацию. Обладая цепкой памятью, он хорошо помнил сказанное, не упускал случая резко отчитать за забытое. Поэтому штабные документы мы старались готовить со всей тщательностью, на какую только способны были в те дни". Как отмечал главный маршал авиации А.Е. Голованов, ответы на вопросы Сталину "должны были быть конкретными, предельно короткими и ясными. Если человек говорил долго, попусту, Сталин сразу указывал на незнание вопроса, мог сказать товарищу о его неспособности… Изучив человека, убедившись в его знаниях и способностях, он доверял ему, я бы сказал безгранично. Но не дай Бог…, чтобы этот человек проявил себя где-то с плохой стороны. Сталин таких вещей не прощал никому".

Сурово Сталин относился и к тем, кто искажал информацию, или хотя бы формально относился к оценке тех или иных фактов, которые следовало проверить. Маршал артиллерии Н.Д. Яковлев вспоминал: "Сталин не терпел, когда от него утаивали истинное положение дел". Между тем, как отмечал С.М.Штеменко, настоящим бичом в работе Генштаба было стремление командиров действующих соединений исказить реальное положение дел на фронте, то преуменьшая размеры поражений, то преувеличивая свои успехи. Он писал, как "был снят с должности начальник штаба 1-го Украинского фронта за то, что не донес в Генштаб о захвате противником одного важного населенного пункта в надежде, что его удастся вернуть".

Штеменко вспоминал, что "в годы войны у наших операторов выработалось своеобразное чутье к форме докладов с фронта. Когда доносили, например, что противник "незначительно вклинился в нашу оборону" или, что еще хуже "незначительно потеснил наши войска", мы уже знали, что надо обязательно проверить такие формулировки и любыми путями установить их точный смысл… В донесениях, например, часто фигурировала фраза: "Войска ворвались в пункт Н" или "Наши войска удерживают окраину пункта Х". Верховному в таких случаях докладывалось: "Наши войска ведут бой за пункт Н или пункт Х".

Однако и работники Генерального штаба допускали ошибки. Штеменко писал: "Как-то в одном из итоговых донесений за день, полученных с Воронежского фронта, было написано, что в результате успешной контратаки наших войск захвачено 100 орудий противника. Это донесение было принято по телеграфу начальником направления, перепечатано на машинке, заверено, и, как положено, сразу представлено в Ставку. Утром

И.В. Сталин по телефону спросил меня: "Захвачены ли вместе с орудиями снаряды?" Я не знал. Он сказал: "Поинтересуйтесь и доложите". Срочно связался с начальником фронта. Он тоже не знал и обещал немедленно выяснить и позвонить. А время шло. Часа через два Верховный Главнокомандующий позвонил снова и добавил: "Если есть снаряды, то можно из захваченных фронтом орудий сформировать чуть ли не двадцать батарей. Так или нет?" Подтверждаю, что так. А он спрашивает: "Не удалось выяснить, сколько снарядов?" "Пока нет, – отвечаю. Он бросил трубку".

"Опять связался с начальником штаба фронта. На этот раз от него узнаю, что захвачено не 100, а всего 10 орудий, из них 6 разбитых и только 4 исправных; кто донес и почему так произошло – штаб разбирается. Скандал был налицо. Я немедленно пошел к А.И. Антонову и доложил ему о последнем разговоре с начальником штаба. "Ну, будет буря, – сказал Алексей Инокентьевич. – Давайте звонить сами Сталину не станем: лучше доложим лично вечером. А если уже спросит – придется отвечать как есть…"

"До вечера звонка не было, а при очередном докладе в Кремле Верховный Главнокомандующий сам напомнил об этих злосчастных орудиях. Как и предполагали, была буря: нам пришлось выслушать в свой адрес и по поводу штабов вообще много разных выразительных слов о безответственности, халатности в работе, ротозействе, головотяпстве, отсутствии контроля… В конце концов, А.И. Антонову было приказано лично дело расследовать и о виновных в искажении доложить. Выяснилось, что в донесении Военного совета фронта было написано 10 орудий, а когда передавали по аппарату Бодо, то телеграфисты цифру исказили и передали 100. Алексей Инокентьевич доложил об этом и сказал, что приняты строгие меры контроля с целью не допускать впредь таких ошибок. Виновных не назвал".

"Сталин посопел трубкой, прошелся вдоль стола с картами и сказал: "Девчонок с телеграфа надо, конечно, предупредить, чтобы были внимательней… Но что с них возьмешь: они в содержании телеграмм не разбираются. А вот оператор, который принимал донесение, обязан был проверить подлинность цифры. Это же не две пушки, и не каждый день мы захватываем сразу такое количество орудий, а, пожалуй, первый раз с начала войны…" Он долго еще говорил на эту тему, а затем спросил: "А кто принимал донесение из операторов?" Я ответил, что у аппарата был сам начальник направления. "Вот его и снять! Назначить на менее ответственную работу, и не в Генштабе…"

Высокая требовательность Сталина к качеству информации определялась тем, что на основе получаемых от Генштаба сведений рождались решения Ставки, которая, по словам А.М. Василевского, была "постоянно действующим органом при Верховном Главнокомандующем". Характеризуя роль Ставки, Жуков писал: "Основная задача Ставки состояла в том, чтобы разрабатывать и ставить стратегические задачи войскам, распределять силы и средства между фронтами и направлениями, планировать и определять в целом боевую деятельность армии и флота. Большую роль при этом играли резервы Ставки, которые все время пополнялись и формировались. Они служили мощным орудием в руках Ставки, с помощью которых значительно усиливались наши войска на важнейших направлениях и в наиболее ответственных операциях".

Как вспоминал Г.К. Жуков "приказы и распоряжения Верховного Главнокомандующего… разрабатывались и принимались обычно в Кремле, в рабочем кабинете И.В. Сталина". Г.К. Жуков так описал, как выглядел сталинский кабинет в годы войны: "Это была просторная, довольно светлая комната. Обшитые мореным дубом стены, длинный, покрытый зеленым сукном стол. Слева и справа на стенах – портреты Маркса, Энгельса, Ленина. Во время войны появились портреты Суворова и Кутузова. Жесткая мебель, никаких лишних предметов. Огромный глобус помещался в соседней комнате, рядом с ним – стол, на стенах – карты мира. В глубине кабинета, у стены, – рабочий стол И.В. Сталина, всегда заваленный документами, бумагами, картами. Здесь стояли телефоны ВЧ и внутрикремлевские, лежала стопка отточенных цветных карандашей. И.В. Сталин обычно делал свои пометки синим карандашом, писал быстро, размашисто, но довольно разборчиво. Вход в кабинет был через комнату

А.Н. Поскребышева и небольшое помещение начальника личной охраны Верховного. За кабинетом – комната отдыха и комната связи, где стояли телефонные аппараты и "Бодо". По ним А.Н. Поскребышев связывал И.В. Сталина с командующими фронтами и представителями Ставки при фронтах".

Рассказывая о том, как шла работа в Ставке, Жуков писал: "На большом столе работники Генштаба и представители Ставки развертывали карты и по ним докладывали обстановку на фронтах. Докладывали стоя, иногда пользуясь записями. И.В.Сталин слушал, обычно расхаживая по кабинету широким шагом, вразвалку. Время от времени подходил к большому столу и, наклонившись, пристально рассматривал разложенную карту. Изредка он возвращался к своему столу, брал пачку табаку, разрывал ее и медленно набивал трубку".

Как и обычно для Сталина, он старался не ставить работу Ставки в жесткие заформализованные рамки. Как вспоминал А.М. Василевский, "за более чем 30-месячный период моей работы в должности начальника Генерального штаба, а в дальнейшем и в бытность членом Ставки она полностью в утвержденном ее составе при Верховном Главнокомандующем ни разу не собиралась… Как правило, предварительная наметка стратегического решения и плана его осуществления вырабатывалась у Верховного Главнокомандующего в узком кругу лиц. Обычно это были некоторые из членов Политбюро ЦК и ГКО, а из военных – заместитель Верховного Главнокомандующего, начальник Генерального штаба и его первый заместитель. Нередко эта работа требовала нескольких суток. В ходе ее Верховный Главнокомандующий, как правило, вел беседы, получая необходимые справки и советы по разрабатываемым вопросам, с командующими и членами военных советов соответствующих фронтов, с ответственными работниками Наркомата обороны, с наркомами и особенно руководившими той или иной отраслью военной промышленности".

План операции мог постоянно меняться под влиянием менявшейся обстановки. В этих случаях, как вспоминал Мерецков, Сталин "снова вызывал командующего фронтом в Москву, узнав о частичных изменениях в намечавшейся операции… Сталин предпочитал общаться с людьми, когда это было возможно, лично. Мне представляется, что делал он это по трем причинам. Во-первых, в ходе личной беседы можно лучше ознакомиться с делом. Во-вторых, Сталин любил проверять людей и составлял себе мнение о них из таких встреч. В-третьих, Сталин, когда он хотел этого, умел учиться у других. В годы войны это качество проявлялось в нем очень часто. Думаю, что командующие фронтами, сотрудники Ставки, Генштаба и другие военные работники многому научили Верховного главнокомандующего с точки зрения проблем современной войны. Соответственно, очень многому научились у него и они, особенно в вопросах общегосударственных, экономических и политических. Относится это и ко мне. Я считаю, что каждая поездка в Ставку чем-то обогащала, а каждое очередное свидание с руководителями партии и государства расширяло мой кругозор и было для меня весьма поучительным и полезным".

Как замечал Василевский, "в результате всестороннего обсуждения принималось решение и утверждался план его проведения, обрабатывались соответствующие директивы фронтам и назначался день встречи в Ставке с командующими, привлекаемыми к реализации намеченных операций. На этой встрече происходило окончательное уточнение плана, устанавливались сроки проведения операций, подписывалась директива Ставки, отправляемая фронтам". Схожее описание работы Ставки есть и в мемуарах Жукова, который добавлял, что при обсуждении вопросов Ставки "иногда бывали конструкторы самолетов, танков, артиллерии".

Штеменко так описал обсуждение у Сталина плана крупной операции: "Для обсуждения уже готового плана члены Ставки собирались обычно в кабинете И.В. Сталина. От военных при этом почти всегда присутствовал Г.К. Жуков и А.М. Василевский, не считая Антонова, меня и других генералов, представлявших исполнительный аппарат Генерального штаба и центральных управлений Народного комиссариата обороны. Поскольку здесь же решались вопросы обеспечения операций вооружением и техникой, в Ставке нам часто приходилось встречаться с прославленными советскими конструкторами самолетов, танков и артиллерии – А.С. Яковлевым, А.Н. Туполевым, С.В. Ильюшиным, А.И. Микояном, Ж.Я. Котиным, В.Г. Грабиным, а также с наркомами Д.Ф. Устиновым, В.А. Малышевым, Б.Л. Ванниковым, А.И. Шахуриным. Военной техникой Сталин занимался лично и ни одного нового образца не пропускал в серийное производство без рассмотрения в Ставке или на заседании Государственного Комитета Обороны".

"Обсуждение любого вопроса в Ставке протекало, как правило, в деловой и спокойной обстановке. Каждый мог высказать свое мнение. Сталин никого в особенности не отличал, всех называл пофамильно и только к Молотову обращался на "ты". К нему же самому существовала только одна форма обращения – "товарищ Сталин". Я не помню случая, когда бы Верховный Главнокомандующий перепутал или забыл фамилию кого-либо из довольно значительного числа людей, являвшихся в Ставку по его вызову".

Так же проходили и заседания Государственного Комитета Обороны. Микоян сообщал, что этот высший орган управления страной не собирался в полном составе: "Официальных заседаний ГКО Сталин не собирал. Вопросы обычно решались оперативно, по мере их возникновения, узким составом Политбюро. В полном составе заседания бывали крайне редко; чаще всего нас присутствовало пять человек. Собирались мы поздно вечером или ночью и редко во второй половине дня, как правило, без предварительной рассылки повестки заседания… По одну сторону от него (Сталина), ближе к стене, садились: я, Маленков и Вознесенский; напротив нас – Молотов, Ворошилов и остальные члены Политбюро. У другого конца стены находились все те, кто вызывался для докладов".

Такое описание заседаний Ставки и Государственного комитета обороны подтверждал в своей беседе с доктором исторических наук Г.А. Куманевым генерал армии А.В. Хрулев, возглавлявший Главное управление Тыла Вооруженных сил СССР: "Вы возможно, представляете себе все это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку дня обсуждать и т.д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу же вызывал: это Хрулева касается, давайте сюда Хрулева; это Яковлева касается, давайте сюда Яковлева; это Пересыпкина касается, давайте его сюда. И всем давал задания… В течение дня принимались десятки решений. Причем не было так, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина. Жизнь во всем государственном и военном аппарате была сложная, так что никто не уходил из помещения. Никто не декларировал, что должно быть так, так сложилось".

Рассказывая о деятельности советского руководства в годы Великой Отечественной войны, А.И. Микоян в своих воспоминаниях писал, что во время заседаний Государственного комитета обороны "протоколирования или каких-либо записей по ходу таких заседаний не велось… Для историков и мемуаристов это очень плохо. Но мы не об этом думали, не об историках и мемуаристах. Нам дорога была каждая минута для организации дела, для организации тыла, для руководства страной".

А.В. Хрулев замечал: "И в Ставке и в ГКО, никакого бюрократизма не было. Это были исключительно оперативные органы… На заседаниях не было никаких стенограмм, никаких протоколов, никаких технических работников. Правда, позднее Сталин дал указания управделами СНК Я.Е. Чадаеву кое-что записывать и стал приглашать его на заседания". Как подчеркивал Хрулев, работа высших органов управления страной во время войны дирижировалась непосредственно Сталиным: "Он приезжает, допустим, в 4 часа дня к себе в кабинет в Кремль и начинает вызывать. У него есть список, кого он вызывает. Раз он приехал, то сразу все члены Государственного Комитета вызываются к нему. Заранее он их не собирал. Он приезжал, – и тогда Поскребышев начинал всех обзванивать".

Историки Б. Соловьев и В. Суходеев пишут: "Распорядок работы Ставки был круглосуточным. Он определялся, прежде всего, рабочим временем самого Сталина, который трудился по 12-16 часов в сутки, как правило в вечернее и ночное время". А.М. Василевский замечал: "Взвалив на свои плечи огромную ношу, И.В. Сталин не щадил и других". В то же время члены Ставки и ГКО, а также другие очевидцы деятельности этих органов подчеркивали, что Сталин не только не любил принимать решения единолично, но, напротив, старался добиться коллегиального обсуждения различных вопросов ведения войны с участием наиболее компетентных и ответственных лиц.

С одной стороны, он таким образом стремился добиться не механического, а сознательного отношения людей к принимаемым решениям. Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян писал в своих мемуарах: "Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: "Отдать корпус!" – и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости такого шага".

С другой стороны, ставя во главу угла поиск истины, а не стремление доказать свою правоту, Сталин всегда уступал в том случае, если его соображения оказывались опровергнутыми весомыми аргументами. И.Х. Баграмян писал: "Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал".

Это мнение подтверждал и Г.К. Жуков: "Кстати сказать, как я убедился за долгие годы войны, И.В.Сталин вовсе не был таким человеком, перед которым нельзя было ставить острые вопросы и с которым нельзя было спорить и даже твердо отстаивать свою точку зрения". К.К. Рокоссовский стал свидетелем подобного разговора И.В. Сталина с Г.К. Жуковым: "Сталин поручил Жукову провести небольшую операцию, кажется в районе станции Мга, чтобы чем-то облегчить положение ленинградцев. Жуков доказывал, что необходима крупная операция, только тогда цель будет достигнута. Сталин ответил: "Все это хорошо, товарищ Жуков, но у нас нет средств, с этим надо считаться". Жуков стоял на своем: "Иначе ничего не выйдет. Одного желания мало". Сталин не скрывал своего раздражения, но Жуков твердо стоял на своем. Наконец, Сталин сказал: "Пойдите, товарищ Жуков, подумайте, вы пока свободны". Мне понравилась прямота Георгия Константиновича. Но когда мы вышли, я сказал, что, по-моему, не следовало бы так резко разговаривать с Верховным Главнокомандующим. Жуков ответил: "У нас еще не такое бывает". Он был прав тогда: одного желания мало для боевого успеха".

Опровергая хрущевскую версию о сталинском своеволии, Г.К. Жуков писал: "После смерти Сталина появилась версия о том, что он единолично принимал военно-политические решения. С этим согласиться нельзя. Выше я уже говорил, что, если Верховному докладывали вопросы со знанием дела, он принимал их во внимание. И я знаю случаи, когда он отказывался от своего собственного мнения и ранее принятых решений. Так было, в частности, с началом сроков многих операций".

Стремление Сталина к коллегиальности в разработке решений подтверждал и начальник оперативного отдела Генерального штаба С.М.Штеменко: "Должен сказать, что Сталин не решал и вообще не любил решать важные вопросы войны единолично. Он хорошо понимал необходимость коллективной работы в этой сложной области, признавал авторитеты по той или иной военной проблеме, считался с их мнением и каждому отдавал должное… Решения Ставки, оформленные документами, подписывались двумя лицами – Верховным Главнокомандующим и начальником Генерального штаба, а иногда заместителем Верховного Главнокомандующего. Были документы за подписью только начальника Генерального штаба. В этом случае обычно делалась оговорка "по поручению Ставки". Один Верховный Главнокомандующий оперативные документы, как правило, не подписывал, кроме тех, в которых он резко критиковал кого-либо из лиц высшего военного руководства (Генштабу, мол, неудобно подписывать такую бумагу и обострять отношения; пусть на меня обижаются). Подписывались им единолично только различные приказы, главным образом административного характера". Факты свидетельствуют, что соблюдение принципа коллективности при обсуждении важнейших вопросов управления Вооруженными силами определялось не стремлением Сталина обеспечить строгое соблюдение порядка работы коллегиальных органов или уйти от ответственности, а прежде всего желанием добиться принятия наиболее взвешенных и верных решений.

Нарком вооружений во время войны Д.Ф. Устинов вспоминал о том, как проходили обсуждения у Сталина: "При всей своей властности, суровости, я бы сказал, жесткости, он живо откликался на проявление разумной инициативы, самостоятельности, ценил независимость суждений. Во всяком случае, насколько я помню, он не упреждал присутствующих своим замечанием, оценкой, решением. Зная вес своего слова, Сталин старался до поры не обнаруживать отношения к обсуждаемой проблеме, чаще всего или сидел будто бы отрешенно, или прохаживался почти бесшумно по кабинету, так что казалось, что он весьма далек от предмета разговора, думает о чем-то своем. И вдруг раздавалась короткая реплика, порой поворачивающая разговор в новое и, как потом зачастую оказывалось, единственно верное русло".

Будучи врагом формализма, Сталин проявлял чрезвычайную гибкость в организации дискуссий и мог сознательно задержать ее ход, чтобы разрешить особо сложный вопрос, требовавший всестороннего внимания. Жуков писал: "Если на заседании ГКО к единому мнению не приходили, тут же создавалась комиссия из представителей крайних сторон, которой поручалось доложить согласованные предложения".

Такой стиль работы создавал нужную атмосферу, благоприятствовавшую творческому обсуждению вопросов. Бывший во время войны начальником Главного артиллерийского управления РККА маршал артиллерии Н.Д. Яковлев вспоминал: "Работу в Ставке отличала простота, большая интеллигентность. Никаких показных речей, повышенного тона, все разговоры – вполголоса. Помнится, когда И.В. Сталину было присвоено звание Маршала Советского Союза, его по-прежнему следовало именовать "товарищ Сталин". Он не любил, чтобы перед ним вытягивались в струнку, не терпел строевых подходов и отходов".

Невзирая на трудности положения на фронтах Сталин обычно старался создать атмосферу для спокойного и взвешенного обсуждения военных вопросов. К.А. Мерецков вспоминал, как в сентябре 1941 года в разгар тяжелых боев на всех фронтах, он был вызван в Кремль. "И.В. Сталин стоял у карты и внимательно вглядывался в нее, затем повернулся в мою сторону, сделал несколько шагов навстречу и сказал: "Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете?" "Здравствуйте, товарищ Сталин! Чувствую себя хорошо. Прошу разъяснить боевое задание!" И.В. Сталин не спеша раскурил свою трубку, подошел к карте и спокойно стал знакомить меня с положением на Северо-Западном направлении".