Читать книгу Охота на единорога - Юрий Енцов - Страница 7

Никаких таможенных формальностей при вылете практически не было. Сергею лишь на секунду заглянули в паспорт. На борту небольшого самолета всем тут же предложили шампанского.

– Ну, давайте за знакомство, – сказал Борис, они все чокнулись хрустальными бокалами.

Посмотрев на Бориса, Сергей подумал, что, по всей видимости, этот человек полон решимости обладать, и пользоваться всем самым лучшим из того, что находится вокруг, в пределах досягаемости. В нем есть явное и осознанное стремление извлечь максимальную выгоду из личных преимуществ. Он может с максимальной эффективностью использовать все потенциальные возможности, заложенные в каждой конкретной ситуации, но – будет часто оставаться в проигрыше из-за своей жадности и неумеренных претензий.

Борис, перехватив его взгляд и словно догадавшись о чем он думает сказал:

– Сколько себя помню, я всегда задумывался: так что же все-таки хорошо, а что такое плохо? Зачем боженька делает то или другое? Даже в тех случаях, когда соображения практической целесообразности вовсе того не требуют, докапываюсь до сути. Меня интересуют идеи, мотивации поступков. Только так я подхожу к реальности с пониманием, и пытаюсь помогать людям проявлять их лучшие качества. Конечно, не всегда есть время и силы, я ведь математик и часто для меня мир – это цифры. Километры, цена, тонны.

Вообще я склонен воспринимать жизненные испытания как непрерывное приключение и по-своему реагирую на все. Мне нужны эмоции. Интересны люди. Хотя живу трудно, забочусь в основном о текущем моменте, и меня любой пустяк может выбить из колеи.

– А мне всегда хотелось помогать людям, – сказал Серж, – быть полезным. Я готов служить людям, но не готов, чтобы меня использовали. Отчего так? Может быть, меня все-таки окружают не те люди? Мои отчего-то тянет к людям порочным, и вот мои друзья, частенько становятся врагами, они не видят моих достоинств, им это не интересно.

– Вас не обвиняли в антиобщественном поведении? – спросил Борис с улыбкой.

– Бывало, – ответил Серж. – Это пошло с 4 класса, с тех пор как один мой одноклассник нассал в учительскую чернильницу. Мне бы такое в голову не могло прийти, я даже не был рядом. Я из нестройной когорты людей неадекватных общественным ритмам, не могу идти в ногу со временем. Всегда занимался чепухой, отвлекался химерами.

И деньги уходили у меня меж пальцев. В отпуск мне лучше не ездить, я там живу в режиме решета, все спускаю подчистую, как-то раз меня у обменного пункта обманули на сто долларов залетные кидалы. Занимаю я очень обдуманно, всегда четко представляя, чем придется расплачиваться.

– Вообще-то вы производите впечатление человека, лояльного к закону и верного взятым на себя обязательствам, – сказал Борис.

– Наверное, так оно и есть, – ответил Серж, – но живет во мне и порочный аферист. Мне часто кажется, что мой ангел хранитель оставил меня на произвол судьбы. Надеюсь, только что смерть моя будет спокойна.

– Ну, не надо о грустном, у вас такая замечательная мама, – сказал Борис.

– Замечательная. И отец был прекрасный человек. Родители содержали меня до 30 лет, – признался Серж. – Казалось бы, ради этого что-то можно и потерпеть. Но никакой радости по этому поводу я не испытывал. Только угрызения совести.

– А мы с братом завидовали друг другу, – сказал отпив шампанского Алик, – вместо того, чтобы помогать. Я завидовал – его друзьям, он – моим успехам. Едва ли с этим можно было что-то сделать, ведь мы всего лишь продолжаем начатую до нас линию. Ни с отцовской, ни с материнской стороны в нашем роду – нет единства, семейственности, какой-то особой помощи и поддержки.

– Это было не модно, – сказал Серж, – это считалось седой патриархальной стариной. Но я например не нашел никакой замены семье, не создал никакой команды, в отличие, наверное, от вас. Мои взаимоотношения с близкими – это как секс дикобразов, спаривание пауков: и больно и может закончиться печально.

– Ничего себе метафора. Я-то в общественных делах всегда был довольно активен, – сказал Борис. – Я не лишний, всегда что-то придумывал для своей и обще пользы. Но при этом я не Штирлиц, стремящийся остаться незамеченным, мне хочется, чтобы меня заметили, поощрили, восхитились мною.

– Мне тоже хочется сотрудничать с окружающими, – сказал Серж, – но при этом у меня мало качеств, которые помогают это сотрудничество наладить, я испытываю некоторое напряжение, мне необходимо полное и абсолютное доверие к плечу и локтю. Но где они те люди? Идеальных – не бывает, а с неидеальными я ужиться не могу.

Так сложно жить, однажды я пошутил в разговоре с моей подругой Карой: даже вдох и выдох, каждый удар сердца приходится обдумывать. «И нелегко же тебе живется», – саркастически заметила она. Но действительно сложно угнаться за быстро меняющимся миром. Каких-либо положительных изменений в жизни – не происходит, я не поднялся ни на одну ступеньку выше, не стал авторитетнее, просто стал старше, и все.

– Люди склонны очень мучительно переживать неудачи – если мы вообще их замечаем, – сказал Борис. – Чем старше мы становимся, тем все сложнее это происходит.

– Да, я например, зацыкливаюсь на чем-то и оно представляется мне непреодолимой преградой, – сказал Серж. – Раньше то мне казалось, что все неприятности стекают с меня как с гуся вода. Нет, я с большим трудом схожусь с людьми, а сжиться с коллективом, став его частью, для меня практически не возможно. Иногда мне кажется, что я « в обойме», иногда это кажется людям, но так, чтобы это совпадало – я не помню. Мне нужно занять у кого-то гибкости поведения, научится сочетать собственные этические воззрения с общепринятыми, если таковые сейчас имеются.

Борис внимательно, но без особого интереса выслушал его, и тут же заговорил о чем-то с Аликом. Тогда Сергей спросил Марка:

– А вы что об этом думаете?

– О чем? Об этом субъекте? – тихо спросил Марк, разглядывая пузырьки в бокале, – его способ ориентироваться в ситуации определяются простой последовательностью «проб и ошибок». Рационалист. Оценивает все, ничего не решая заранее или тогда, когда уже поздно что-либо менять. В лучшем случае человек научится общаться с европейцами, принимая их такими, каковы они есть, в худшем – будет, чем бы он ни занимался, всегда чересчур торопиться.

Хотя эти русские воспитаны на реальности простой жизненной борьбы, и они больше доверяют последним, а не первым впечатлениям. Человеку такого склада свойственен скорее критический взгляд на вещи, нежели способность глубоко понимать происходящее или склонность к последовательным обобщениям.

– Дело не в том, что он русский, – сказал Серж. – Кстати, если вы скажете в России что Борис русский, там только улыбнуться. Любой человек, добившийся такого успеха, получает удовлетворение в процессе самоэксплуатации. У них есть потребность в практическом вознаграждении за усилия, которым можно насладиться сразу «здесь и сейчас». В лучшем случае человек, взяв на себя какую-то ответственность, будет неуклонно выполнять все свои обязательства. В худшем – пожертвует чем угодно ради своего чрезмерного тщеславия.

– А pire, – уточнил Марк, – конечно же, «в худшем».

– Probablement, – согласился Сергей. Но он был уверен, что Борис больше всего ценит в жизни то ощущение интеллектуального или духовного подъема, которое жизнь ему дает, для него характерно завершать начатые дела в соответствии с собственными, весьма специфическими, воззрениями. Сталкиваясь каждодневно с предъявляемыми к нему требованиями, он обеспечивает себе душевный комфорт, отказываясь принимать участие в тривиальных делах и наделяя все вокруг особым смыслом в соответствии со своим личным пониманием мира…

Часа через полтора-два самолет приземлился, пролетев над лондонской окраиной. На посадочной полосе их поджидал точно такой же черный лимузин с затемненными стеклами, что провожал в Париже.

– Не зря говорят, что одна из главных прелестей Лондона – это разнообразие, – сказал Борис. – Париж конечно прекрасный город, но внешне он такой серый по сравнению с Лондоном.

Городской пейзаж менялся, Лондон действительно то и дело оборачивался новой стороной. Они проехали по Чипсайду мимо Ковент-Гарден, через Хэймаркет.

На Пэлл-Мэлл лимузин остановился.

– Тут мы с вами на некоторое время расстанемся, – сказал Борис. – Марк, будь добр, проводи Сержа в клуб, там его ждет Абрамс.

– Да я разберусь, Борис, – отказался Серж. – Спасибо. Я тут на Джермин-стрит как-то раз покупал рубашку.

– Лучшую в мире? – переспросил Борис. – Ну, как угодно. Заходите в вон тот клуб. В случае чего телефон Абрамса у вас есть.

Сергей распрощался и вышел. Он поднялся по ступеням и сообщил привратнику к кому он пришел.

– Вас ждут, – ответил тот и провел Сержа в комнату.

– Как долетели? – спросил его по виду просто иссушенный джентльмен. Профессор Абрамс оказался и сам словно реликвия. На нем был толстый шерстяной пиджак, с пуловером и большим шарфом, он сидел в клетчатой шляпе.

– Прекрасно, – сказал Серж.

– Сразу признаюсь, что я не историк, я политолог. Бывший военный, ныне преподаю. С профессором Фон Це мы познакомились в время Второй мировой войны. С тех пор дружим. Вы с ним знакомы?

– Только заочно, по его научным работам, – деликатно ответил Серж.

– Мне хотелось сделать для него что-нибудь приятное, – сказал Абрамс, – и я принял участие в этом деле, хотя, откровенно сказать, все это не кажется мне слишком серьезным.

– Такого же мнения придерживается мой коллега Жуль Лаплас, – сказал Серж.

– А вы как думаете? – спросил Абрамс заинтересованным тоном.

– Я начал читать рукопись, – ответил Серж. – Она мне показалась интересной сама по себе, вне зависимости от того подлинник это или подделка.

– Как вам Борис? – спросил Абрамс.

– Он, несомненно человек инициативный, испытывает просто животную потребность сотрудничать с другими, – отозвался Серж. – Демократичный. Мне кажется, он способен вносить в жизнь новый стимул, расширять горизонты окружающих.

– Боюсь, на Южный Кенсингтон, где он живет много таких инициативных, – проворчал Абрамс. – Если говорить про «животную потребность» то он, мне кажется, способен настраивать людей друг против друга и направлять их на достижение никому не нужных целей.

– Для таких людей характерно действовать с наивным эгоцентризмом, – сказал Серж, – почти не замечая требований текущего момента и двигаясь по тому пути, который кажется наиболее многообещающим с точки зрения его собственных интересов. Поведение человека определяется инерцией, в постоянных попытках направить в иное русло или перестроить любую деятельность, которая совершается рядом.

– Ну да, «перестройка». Знаете что, – сказал Абрамс, – вы представляетесь мне джентльменом, я хочу вас пригласить к себе. Не слишком большая честь – посещение моей старой халупы. Это тут неподалеку.

Серж помог ему надеть поверх пиджака толстую куртку и они, не спеша, вышли на улицу. Аристократический район британской столицы Мэйфер располагался неподалеку.

– Майская ярмарка по-прежнему проводится? – попытался пошутить Серж.

– Ярмарки там проводились в средние века, – ответил Абрамс. – Я познакомился с Борисом, когда он пытался купить мой домик. Это невозможно, даже имея его деньги. Потому что он лет двести принадлежат нашей семье, но это еще пол беды. Соседи будут возражать, и выскочек туда не пускают.

Они шли мимо скромных домов XVIII века из потемневшего от времени кирпича с белой отделкой. Некоторые были в виде подковы, в которой располагался уютный зеленый сквер, отделенной от улицы чугунной оградой с запертой калиткой. Но всем можно было через прутья смотреть на посыпанные песком дорожки, скамейки и скульптуры.

На Голден-сквер стоял бронзовый Георг II, похожий на сердитого бульдога. Серж помнил, что раз в году, в «День площадей», калитки отпирали для публики.

Всюду были прикреплены видеокамеры, а неброские объявления сообщали, что за бросание предметов мимо урны – штраф 500 фунтов.

Они вошли в специальный подвальный дворик, куда вела чугунная лестница со скромной надписью: «для торговцев и прислуги». Игнорируя начищенный до блеска дверной молоток, Абрамс открыл дверь своим ключом.

– Мэри, у нас гости! – произнес он по-хозяйски. Вышла приятная женщина лет сорока. – Это моя племянница. Мы уже двадцать лет живем вместе. Боюсь, что в случае чего Борису придется торговаться насчет дома уже с нею.

Женщина поцеловала Абрамса, протянула как для поцелуя руку Сержу, тот склонился к ее небольшой сухощавой руке, не касаясь ее губами.

– Добрый день, я думал, что наша прогулка продолжится до самой Пикадилли, – сказал он.

– Мэри, угостишь нашего гостя чаем? – спросил Абрамс. – Может вы хотели бы позавтракать?

– Я бы не отказался от бутерброда, в самолете давали только шампанское, – признался Серж. Они прошли в кабинет. Абрамс протянул Скергею несколько фотографий, на которых он был запечатлен с каким-то азиатом в разные годы: пожелтевшая фотография, где он в потертых шортах и военном кепи. В парадной форме. В белом берете ветерана.

– Какие у вас планы? – спросил Абрамс. – Когда вы сможете вылететь?

– Ну, сначала нужно договориться с принимающей стороной, – ответил Серж. – Предупредить, что я прилетаю. Мне вообще дадут визу?

– Можете звонить, только мой вам совет, не говорите о настоящей цели вашего визита, – сказал Абрамс. – И лучше позвонить в наше посольство, это надежнее, я этим займусь.

Вошла Мэри, катя на подносе чайник с чашками, а так же кое-что покушать:

– Пирог с говядиной и почками, кипперсы и стилтонский сыр, – сказала она.

– Из магазина «Фортнум и Мэйсон»? – спросил Серж с улыбкой.

– Да, кажется, он именно так называется, – ответила Мэри.