Читать книгу Римские игры - Юрий Григ - Страница 4

– Мне приснилось, – начал Максимов, – что лето в том году выдалось очень жарким. Таким, какого не помнили даже древние старики….

Слепящее июльское солнце вскипало расплавленной лавой и изливало потоки полуденного зноя на вечный город. Солнечные лучи раскаляли плоские крыши, растапливали смолу в стыках каменных плит, проникали внутрь домов. Только в узких улочках на окраинах, куда зной пробирался лишь в полдень, да и то ненадолго, можно было без риска обжечь ноги ступить на землю. Гранитные же плиты, которыми был вымощен Форум, и брусчатка улиц раскалились так, что насквозь прожигали сандалии. Высеченные из белоснежного пентиликонского мрамора колонны храма Юпитера на Капитолийском холме сверкали ослепительным блеском. В этом сиянии даже зловещая Тарпейская скала, с которой сбрасывали приговоренных к смерти преступников, не выглядела мрачной.

Горожане подолгу вглядывались в выгоревшее безоблачное небо в надежде уловить признаки к перемене погоды. Но тщетно – похоже, всемогущие боги отвернулись от них, а может статься, было им тогда не до простых смертных. Многие не выдерживали жары – смерть основательно разгулялась тем летом.

В полуденный час на улицах было немноголюдно – люди предпочитали отсиживаться внутри домов, за толстыми стенами. Там, в тени атриумов у бассейнов с освежающей водой было легче дождаться вечера. Но и вечер не приносил прохлады – полное безветрие овладело атмосферой.

В эти дни исполнялось шестнадцать лет со дня освящения величайшего амфитеатра, задуманного еще Божественным Октавианом Августом. Через много лет беспримерное сооружение назвали Колоссеус за его огромные размеры. А нынче праздник совпал с очередной годовщиной хаттского триумфа. В той кампании ныне здравствующий принцепс успешно присоединил к империи Декуматские поля.

В городском воздухе витал дух главного события. И даже невиданная доселе жара не смогла помешать тысячам жителей империи совершить нелегкий путь, чтобы получить свой кусочек наслаждения. Если бы можно было, подобно птице, подняться в небо и бросить взгляд вниз, перед взором предстало бы, как к Вечному городу, вздымая пыль, стекаются вереницы повозок, всадников и пешего люда из разных концов Италии и всех пятидесяти провинций.

Те, кто прибывал с севера по Триумфальной дороге, располагались на Ватиканском поле. Огромная стоянка раскинулась между Соляными и Номентанскими воротами и дальше, через дорогу под городской стеной там, где располагался преторианский лагерь. Люд, прибывший морем с юга и из восточных провинций, продвигался вдоль Тибра по Остийской и Латинской дорогам, расшибаясь на подступах к городу, подобно водяному потоку, который в бессилии разбивается о встретившуюся на пути преграду. Люди, повозки и животные затопили все вокруг; крики погонщиков смешивались с мычанием, ржанием и хрипом обессилевших животных; разноязыкий гомон не утихал ни днем, ни ночью.

О празднике было объявлено давно, и город, как обычно, с нетерпением ждал его, споря и ругаясь, делая прогнозы и заключая пари. Тысячи людей проводили ночи под городскими стенами в ожидании начала игр. Вино текло рекой, все веселились вместе, невзирая на происхождение, положение и возраст. Рыжеволосые кельты и бритты, наемники амазиги из Мавритании и черные, как деготь, африканцы, хатты и даки, армянские купцы с печальными глазами и греческие учителя, ахейцы и галдящие на арамейском выходцы из Иудеи дружно поругивали римлян, хулили чиновников, местные порядки, сборщиков податей. Но, как бы они ни старались, им не удавалось скрыть, как страстно, как отчаянно стремились они в этот город, как готовы были выполнять любую, сколь угодно грязную работу, лишь бы остаться здесь, и, если повезет, стать его гражданами.

В тот достопамятный день в стенах таверны вольноотпущенника Телефа, одной из многих, затерявшихся в кривых городских улочках, пировала славная компания.

Пламя лампад сотрясались от взрывов дружного смеха; стол был заставлен едой и питьем; пир катился, как по хорошо смазанным полозьям, а в воздухе витал дух Бахуса, крепко сдобренный духом чесночным. Миски из красной кумской глины были полны козьим велабрским сыром и оливками. Луканская колбаса, соленая рыба, отварное свиное вымя возбуждали аппетит. А на горячее Телеф приготовил курицу, фаршированную полбяной кашей. Еду обильно поливали острым гарумом, запивали простеньким, но забористым вином.

На лавке за столом два дакийца наперебой хвастались, как разбили наголову консуляра Сабина.

– Помнишь, – вспоминал один, расправляясь с копченой свиной лопаткой, – как мы задали жару Корнелию Фуску!

Он вытер сальные пальцы о свои длинные космы.

– Красивая была победа, Сарчебал, – подтвердил его приятель, обезображенный огромным шрамом через все лицо, и гордо продемонстрировал ладонь, начисто лишенную трех пальцев. – Вот поглядите, чего мне это стоило.

– Но согласись, – успокоил его Сарчебал, – преторианцам это обошлось куда дороже…

– Все мы рабы, – ворчливо перебил неведомо как затесавшийся в эту компанию пожилой иудей, которого здесь знали под именем Симон. – А они в этом мире хозяева. Когда они прислали нам прокуратором убийцу Гессия Флора, мой народ восстал. Было это почти тридцать лет назад. Иеросолима пала тогда. Плохо помню, но кровь была везде… Отца зарезали только за то, что он вступился за свою жену, мою мать, когда солдаты надругались над ней…

– Э…, почтенный Симон…, так ведь тебя зовут? – вступил в разговор, человек непонятной наружности, сидевший до сей поры неприметно в конце стола. – Если римляне причинили твоему народу столько горя.., позволь спросить, что ты здесь, делаешь?

– Сила на их стороне, – отговорился Симон. – Нам, маленькому народу, лучше смириться со своей участью и постараться извлечь из этого выгоду.

– Вот-вот! Вам это выгодно, и вы готовы проглотить все свои обиды и служить кому угодно верой и правдой.

В этих словах просквозил явственный душок провокации. Все знали, император боялся покушения и наводнил столицу доносчиками и провокаторами, и разговор сам собой благоразумно повернул в другое русло.

– Вы слышали, – привлек внимание другой рассказчик, – говорят, в прошлом месяце на торговый караван напали две пиратские галеры. Недалеко от Крита. Купцы уже распрощались с жизнью, как вдруг из морской пучины выплыла огромная рыба. Она проглотила один за другим пиратские корабли.

– А в майские иды статуя Юпитера внутри храма разразилась оглушительным хохотом…

Потом человек, которого звали Ватиний, рассказал историю про то, как месяц назад среди бела дня в Капитолий ударили из безоблачного неба две молнии. Одни тут же обозвали его лгуном, другие поверили, а кто-то даже подтвердил сказанное, дополнив рассказ подробностями:

– Да, да, одна ударила прямиком в квадригу Юпитера на фронтоне, а другая разбросала черепицы с крыши.

– Слыхали, Домициан потратил шестьдесят миллионов сестерциев на медь и позолоту для черепиц! – добавил кто-то.

– Лучше бы он потратил их на бедняков, – раздалось с другого конца стола.

– Рассказывали, в канун Весталий в Падуе в базилике у статуи из глаз выкатились крупные, как горошины, слезы? – вступал в разговор следующий. – Там, куда они падали, появлялись скорпионы и расползались по храму…

И так без устали… Похоже, в этой компании было излюбленным делом сидеть за столом, чесать языки и стращать друг друга всякими небылицами.

Но главное, что больше всего волновало всех – предстоящие игры и гладиаторские бои.

– В программе будут конные состязания, – с важным видом сообщил центурион Тертул. – И сто заездов на колесницах с квадригой и парой в старом цирке.

До этого момента парень не проявлял интереса к разговору, но ему порядком наскучило слушать чепуху и вздор, которые мололи собравшиеся.

– Не уложиться… Сто заездов…, – возразил кто-то.

– Успеют! – уверил Тертул, – заезды сокращены с семи до пяти кругов. А в сражениях будет пять тысяч гладиаторов!

– Откуда ты знаешь, мальчик? – раздались насмешливые крики. – Ты что, дружишь с императором? Вкуси-ка лучше это славное ватиканское!

– Не слушай их, ватиканское – яд! – кричал кто-то еще. – Выпей сабинского!

– Хотите верьте, хотите нет, – пожал плечами молодой сотник. – А еще будет грандиозная навмахия.

– Разве нынче навмахии? Разве сейчас гладиаторские бои? – подал голос седой отставник по имени Полибий. – Вот ты говоришь, грандиозные игры. Что ты можешь знать о великом, сынок? Вот я был свидетелем самых грандиозных игр всех времен!.. Когда был юношей.

Он бросил мечтательный взгляд поверх голов притихших собеседников и продолжил:

– Это было божественно! Так же, как и сам Божественный Клавдий, подаривший народу это незабываемое зрелище… Марсово поле было сплошь усеяно трупами. Гладиаторы сражались яростно, как львы! Великодушный император обещал помиловать всех выживших и отправить их в почетную отставку. Так и было, все, кто храбро дрался в тот день, получили свободу.

– А навмахия, Полибий? Расскажи про навмахию! – стали упрашивать старого воина.

– Что ж, если мне предложат глоток этого превосходного сабинского, клянусь Вакхом, расскажу вам про то несравненное морское сражение.

Вмиг все утратили интерес к молодому центуриону. Не успел старик произнести эти слова, как к нему протянулись несколько рук с чашами, наполненными вином. И Полибий, отставной солдат VI Железного легиона, сражавшийся под предводительством славного легата Лициния Муциана, сделав добрый глоток, начал свой рассказ.

Он поведал, что перед тем, как спустить воду из Фуцинского озера сквозь просверленный в горе водосток, на нем было воссоздано знаменитое сражение – сицилийцы атаковали родосский флот.

– Собралось там никак не меньше миллиона, – рассказывал ветеран под восхищенными взглядами. – Всё население Рима пришло поглазеть на незабываемое зрелище. Даже старики приковыляли. С каждой из сторон было по две дюжины трирем, не считая малых судов. Сам император подавал сигнал к бою. Тритон из чистого серебра вздымался из вод озера и трубил атаку. Граждан охраняли шесть легионов, не считая преторианской гвардии. Шутка ли! Двадцать тысяч рабов, да еще вооруженных боевым оружием!

Слушатели, пораженные грандиозностью былых зрелищ, еще долго выспрашивали новые подробности, щедро подливая в кубок ветерана вина, пока тот вконец не захмелел.

– Bene tibi! – прокричал кто-то.

– Vivas! Vivas!3 – подхватили остальные.

Все принялись обсуждать детали будущих баталий. Обсудили ристания и выступления в театре, прошедшие накануне. Больше всего восхищались императором, выступившим со своими стихами, его щедрой рукой, которой он разбрасывал подарки народу.

Единственным человеком, не принимавшим участие в общем веселье, была сидевшая в сторонке старуха-сивилла, каких немало кочевало по городам Империи. На черное одеяние ниспадали распущенные седые волосы. Изредка она бросала исподлобья осуждающий взгляд на мужчин.

– А что хорошего скажешь ты, Сибилла? – перехватив один из таких взглядов, обратился к ней Телеф.

В его словах прозвучала ирония – недаром за старухой закрепилась слава предсказательницы несчастий.

– Да охранит вас Теллура! Много бедствий обрушится на римлян за неумеренность и высокомерие, – подтвердила свою мрачную репутацию Сибилла.

– Что ты мелешь, старуха? – Телеф поежился под ее, прожигающим насквозь взглядом. – Какие такие несчастья могут грозить нашей могущественной Империи, клянусь копьеносным Квирином, покровителем римлян?

– Запомни, раб без роду-племени! Эта страна обречена… Вы все погибните, и души ваши заберет в подземное царство Плутон, а его жена Персефона сотрет вашу память.

– Какой же он раб, Сибилла? – вступился за хозяина внезапно очнувшийся Полибий. – Волею неукротимого Градивуса славный Телеф заработал своим мечом свободу. Расскажи-ка, как храбро ты дрался, когда был гладиатором…

Старуха прервала его повелевающим жестом и, вперив взор в мужчин, провозгласила:

– Все вы были и останетесь рабами!

Дружный хохот был ответом на это отдающее безумием утверждение. Когда шум улегся, Тертул, с трудом сдерживая приступы смеха, спросил:

– А ты, Сибилла… ты тоже рабыня?

– Замолчи, раб, – невозмутимо ответила старуха. – Хотите знать правду?! Все вы рабы, начиная от презренного копателя могил и кончая жирным сенатором. Помните, как Агриппа, царь иудейский, предостерегал свой народ… Вы все рабы, будь вы презирающие смерть и обладающие огромной телесной мощью германцы… Или ужасающие мармариды, мавры или нумидийцы, живущие на краю безводной пустыни Сирты, где кончается любая жизнь… будь вы могущественные галлы или утопающие в золоте иберийцы, или афиняне, сокрушившие могущество Азии у Саламина, или лакедемонцы, с их храбрым царем Агесилаем, пятьсот лет назад разгромившие парфян в Беотии. Где эти герои древности? Все их потомки теперь рабы. Рабство – тяжкое испытание для народа! Вот что сказал он… Знайте, свобода еще более тяжкое испытание для того, кто пробыл рабом хоть день.

В ее голосе звучала тоска по временам, когда сражались не за обретение свободы, а за то, чтобы не потерять ее.

– Не хочешь быть рабом, не покоряйся, а если однажды покорился, ты раб. Даже если восстанешь, всего лишь непокорный взбунтовавшийся раб… И через тысячи лет такие, как вы, будут создавать себе живых кумиров. Рабы будут всегда! Вы все гладиаторы на арене жизни…

Глаза вещуньи потухли, спина сгорбилась, и перед всеми снова предстала древняя старуха. Исчезла гипнотическая сила, которая только что держала всех в оцепенении. Когда присутствующие пришли в себя, тишину нарушил голос Телефа, поспешившего отвлечь внимание гостей от зловещих прорицаний Сибиллы.

– Скажи-ка лучше, старуха, а правду говорят, что ты предсказала самому императору гибель от меча заговорщиков? – спросил он.

– Если говорят, то неспроста…, – на сей раз сварливо ответила старая колдунья.

– Послушайте, люди, говорят, она даже не поздоровалась с человеком, прославившимся омерзительной привычкой казнить подданных и за меньшие прегрешения, – поддразнил ее Телеф, и театрально воздев руки к небу, воскликнул: – И ты не побоялась?

– Собака, которая боится хозяина, скорей укусит. Бойся того, кого приблизил. А я?.. Я так стара, что, казнив меня, он окажет мне услугу, – ответила Сибилла.

Шел 849-й год со дня основания Вечного города…

Максимов умолк.

– Я как будто побывала там. А что было дальше? – спросила Алена.

– В следующий раз, душа моя. Мне пора, – ответил он.

– Алик, ты все это придумал, да?

– Честно, приснилось!

– А ты бывал в Риме? Ты мне не говорил.

– В том-то и дело, что нет, никогда, – он замялся. – Да, еще…, эта сивилла…, старуха. Пока ты спала, я покопался в Интернете, и кое-что нашел. Ее рассказ про Агриппу…, ну, тот, иерусалимский царь. Так вот, ее слова удивительным образом совпадают с текстом из «Иудейской войны» Иосифа Флавия.

– Ага, теперь ясно! Ты читал эту книгу, и…

– Если бы! Я до сих пор даже не держал ее в руках.