Читать книгу Римские игры - Юрий Григ - Страница 8

Дом Аррецина Агриппы располагался на западном склоне Целийского холма, в двух шагах от Палатина. Когда-то здесь жили плебеи, но с начала века, с тех пор как Целий облюбовала знать, на его склонах поселились представители сенаторского и всаднического сословий. Отсюда открывался роскошный вид на Большой цирк, называемый горожанами «Старым», и в дни, когда проходили ристания, Агриппа мог наблюдать за их ходом с верхней террасы.

Утром, накануне праздника, в доме царила суматоха. Мужчины готовились к любимому зрелищу, а объектом хлопот для женской половины являлась молодая наложница, красавица Гера. Хозяин приобрел девушку за баснословную сумму после похода против свевов четыре года назад. С тех пор она стала фактической хозяйкой в доме. Но злые языки поговаривали, что хозяин равнодушен к ней.

Молодой человек проводил время весело, и чего-чего, а женской ласки ему хватало с лихвой. Девушка скорее была предметом престижа, этакой дорогой игрушкой, какую может позволить себе лишь богач. Ему доставляло удовольствие наряжать ее в роскошные одежды, дарить дорогие безделицы и похваляться ею, когда случалось закатиться домой с подвыпившими друзьями.

Однако, несмотря на заботу, которой по приказу хозяина окружили ее домашние, Гера так и не смогла внутренне примириться с положением рабыни. Она практически не выходила из гинекея. Как не старалась, она не могла не думать о позоре рабства и часто ночами просыпалась вся в слезах, умоляя богов послать ей смерть.

Пока домашние носились по комнатам, невольник Захарии с донесением за пазухой, торопливо семенил по узким городским улочкам.

Вначале он спустился по Аргилету до Переходного Форума, повернул налево и по задворкам базилики Эмилия выбрался на Священную Дорогу. Здесь мальчишка припустился быстрее, то и дело боязливо оглядываясь – не увязался ли кто за ним. Изрядная толчея, царящая среди бесчисленных лавок, предоставила ему возможность проскользнуть незамеченным. Следуя наставлениям хозяина, мальчишка свернул направо за аркой Тита и по кривым переулкам обогнул с запада Палатинский холм. Слева возвышались величественные, отделанные мрамором стены императорского дворца. Вдоль них выстроился караул из преторианских гвардейцев – ни для кого в Риме не было секретом, что с недавних пор император стал опасаться заговоров. Впрочем, разморенные на солнцепеке воины не обратили внимания на прошмыгнувшего мимо них мальчишку. И поэтому он, по иронии судьбы как раз и являющийся для них весьма любопытным объектом, беспрепятственно спустился к Тибру и продолжил путь к Коровьему рынку, где окончательно затерялся в пестрой толпе. Немного погодя его можно было заметить пересекающим Аппиеву дорогу у Капенских ворот.

Вскоре гонец был у цели.

Осмотревшись для пущей верности, он стукнул массивным кольцом о ворота. Сухое дерево гулко отозвалось, и через мгновение тяжелые створки медленно разошлись, пропуская его внутрь. Еще через минуту он стоял у перед хозяином дома.

Прочитав сообщение, Агриппа спросил у мальчишки, обучен ли тот грамоте и, получив отрицательный ответ, отпустил его.

Оставшись один, молодой человек вышел на балкон и, обратив взор на раскинувшийся перед ним город, долго наблюдал за тем, как солнце плавило крыши домов, прокладывая путь к горизонту. Не отрывая глаз от этой картины, он поднес донесение к жаровне с тлеющими угольями. В задумчивости он не заметил, как жар, съедающий восковые буквы, добрался до пальцев. Ожог вернул к реальности.

Агриппа скинул восковую табличку на угли и выбежал из комнаты.

Две спальные рабыни, совсем юные, прислуживали Гере, сидящей у зеркала на отделанной слоновой костью скамье. Когда в комнату влетел Агриппа, одна из них расчесывала бронзовым гребнем ее длинные, благоухающие амброй волосы, цвета высушенных солнцем колосьев. Вторая умащивала алебастровую шею девушки родосской мазью.

Агриппа приблизился к девушке, и тоном, не терпящим возражений, распорядился:

– Собирайся, Гера!

– Но я…, я не рассчитывала выходить сегодня из дому, господин, – опустив свои синие глаза к полу, смиренно промолвила девушка.

– Не называй меня господином. Тебе позволено обращаться ко мне по имени. И не капризничай. Как можно сидеть дома, когда весь город только и живет праздником. На завтра назначены состязания поэтов, музыкантов, а затем…

– Затем, как всегда, люди будут убивать друг друга, а народ будет наслаждаться видом крови, – перебила она его.

– Не вижу в этом ничего плохого. Во-первых, это гладиаторы, рабы…

– Мой господин, забыл, что говорит с рабыней, – глядя в пол, вымолвила девушка.

– Ты, другое дело. У тебя есть все… золото, благовония, даже рабы, Гера! Рабы, которые только и ждут случая, чтобы угодить тебе. Чего тебе не хватает?! – искренне удивился он. – Я покажу тебе, как готовятся к боям гладиаторы, Гера. Тебе давно пора посетить мою школу. Собирайся, лектика ждет!

В его словах просквозило нетерпение, и Гера поняла, что не остается ничего другого, как покориться воле хозяина.

Гладиаторские бои были страстью, овладевшей Агриппой еще в детстве. Еще тогда его отец, Аррецин Клемент, консул, увлек сына этой забавой.

«А им больно, когда их убивают, отец?» – спрашивал сын. «Конечно же нет, сынок, – отвечал отец, посмеиваясь над наивностью малыша. – Гладиаторы не чувствуют боли».

Впоследствии, после того как император, не раз публично признававший отца близким другом, казнил его по ложному доносу, Агриппа не раз с горечью вспоминал его слова, надеясь, что и он не почувствовал боли в миг смерти. В тот день Домициан приобрел очередного смертельного врага.

«Можешь быть спокоен, отец, – поклялся Агриппа над погребальным костром, глядя, как душа его родителя улетает вместе с дымом в безоблачное небо. – Ты будешь отмщён!»

С тех пор, как Флавии запретили держать гладиаторов в пределах Рима, в городе оставались лишь четыре императорские школы. После смерти отца Агриппа приобрел в Фиденах, что милях в четырех от Рима, подходящий участок земли и выстроил там школу по собственному проекту. Он не без гордости считал ее лучшей в Италии, и даже превосходящей знаменитую императорскую Ludus Magnus6.

Именно туда, в Фидены, они и направились: Гера – в лектике, Агриппа, опасаясь насмешек, бывших в последнее время в ходу, – верхом и вскоре процессия остановилась у ворот. По арке полукругом бежала надпись: «LVDVS GLADIATORIS MARKVS7».

Внутри, в обширном дворе, их встретил ланиста, малый лет сорока. Он провел гостей к тренировочному плацу, на котором с десяток пар гладиаторов с лоснящимися от пота торсами проявляли завидное усердие, отрабатывая приемы боя. У деревянной горки, где в ячейках хранились перехваченные цепью мечи, копья и трезубцы, Агриппа задержался. Он кивнул ланисте отомкнуть замок, и извлек меч с коротким клинком.

– Гладиус, – пояснил он Гере, опускаясь на скамью и жестом показывая ей сесть рядом. – Почти все гладиаторы в школе принадлежат мне, – он кивнул на ланисту. – А Маркус помогает отбирать новых, занимается их обучением и, надо сказать, недурно справляется.

– Стараюсь, господин, – вставил польщенный ланиста.

В подтверждение своих слов он сделал шаг к совсем юному гладиатору, отрабатывающим удары.

– Кричать при ударе, болван! – гаркнул он.

– Зачем им кричать? – спросила Гера.

– При крике напрягаются мышцы живота, и удар приобретает дополнительную силу, – ответил за ланисту Агриппа. – А чтобы вложить всю тяжесть тела в удар, рука, плечи и бедро должны наносить его разом.

Девушка продолжала рассеянно слушать, пока ее внимание не привлек поединок молодого гладиатора одновременно с тремя противниками, выглядевшими устрашающе могучими. Они пытались загнать одиночку в угол, но тот отражал удары, демонстрируя фантастическую ловкость и стремительность. Ни один из их маневров так и не завершился успехом – словно он всякий раз исчезал из виду, чтобы через миг появиться за спиной у своих менее поворотливых соперников. Она никогда раньше не посещала гладиаторские бои, считая их непомерно жестоким зрелищем. Но сейчас, поначалу с интересом, а потом даже с азартом, принялась следить за поединком, если можно так называть бой одного против троих. И неожиданно поймала себя на мысли, что ей небезразличен исход этого, пусть и учебного, боя – сердце замирало всякий раз, когда воин оказывался, казалось, в безвыходном положении.

Агриппа молча наблюдал за происходящим. Каким-то чутьем уловив желание хозяина, ланиста дал отбой, и все четверо в изнеможении опустились на землю.

Агриппа знаком приказал отличившемуся гладиатору приблизиться. Тот подошел и, поправляя ладонью перехваченные шнуром темные волосы, опустился на одно колено. Когда он склонил голову, Гера заметила на его левом плече родинку в форме буквы А, а на правом – татуировку в виде грифона, символа богини Немезиды.

– Можешь встать, – разрешил Агриппа.

Гладиатор поднялся и посмотрел на Геру. Их взгляды встретились, но девушка, смутившись, опустила голову. Она не поняла почему, но ей вдруг представилось, что лицо ее пылает, и, хуже того – окружающие видят это. На счастье никто не заметил мимолетного замешательства.

Голос Агриппы вернул ее на землю.

– Это Грек, мой лучший гладиатор, Гера…, – сказал он как ни в чем ни бывало. – Поприветствуй его! Он молод, но ему нет равных.

Гера с облегчением вздохнула.

– Я видела, как ты сражался. Я восхищена, – услышала она свой голос словно со стороны. Потом, немного осмелев, спросила: – Скажи, откуда ты родом? Как тебя зовут? Ты не похож на грека.

– Все здесь называют меня Греком, госпожа. Мое имя Александр.

– Грек он или нет, неважно. Есть две школы гладиаторов – фракийская и галльская. Его стиль ближе к фракийскому, – сказал Агриппа, и повторил вопрос Геры: – Ответь госпоже, откуда ты родом.

– Не помню своих родителей, – ответил Александр. – Я был слишком мал, когда меня отняли у них. Мне говорили, они из Киликии. А воспитывала меня одна добрая женщина из Коринфа. Ее муж, солдат, обучил меня драться мечом, а она научила читать по-гречески.

– Ты умеешь читать? – удивилась Гера.

– Да, госпожа, я немного читал Плутарха и Луция Флора.

При этих словах Агриппа с еще большим интересом посмотрел на него. И Гера вдруг поняла, что именно из-за этого человека они сегодня здесь. Но каковы бы ни были причины заинтересованности Агриппы, совсем по иной причине возрастало внимание к нему Геры. Стоило ему произнести слово, щеки девушки начинали рдеть – она надеялась, невидимым – огнем.

Неожиданно страх тонкой иглой пронзил сердце, но спустя миг, боль растаяла. Она так и не поняла, что это было.

Агриппа, между тем, продолжал расспрашивать гладиатора:

– Ты родился свободным? Как же ты стал рабом?

Тот не ответил – стоял, опустив голову. Агриппа покачал головой.

– С чего взял, что твои родители погибли? – спросил он, так и не дождавшись ответа на первый вопрос.

– Я так думаю, господин, – ответил Александр.

«Лжешь!» – подумал Агриппа, изучающе глядя ему в глаза. Маркус уже доложил ему о том, что Грек делился со своими товарищами, как его родителей убили во время военной компании нынешнего принцепса на Востоке. В то время Домициан еще не был императором, но уже проявлял жестокий нрав.

Агриппа уже давно приметил этого гладиатора. Лучшей кандидатуры для их замысла не найти – молод, силен, безупречно сложен, владеет оружием, как никто, и, судя по всему, ненавидит императора. Он еще раз смерил взглядом гладиатора.

– Ступай, скоро у тебя будут достойные противники, – сказал он примирительно.

Одного не заметил хозяин школы – искру, внезапно проскочившую между двумя его рабами.

Уже по дороге домой, следуя верхом за лектикой, мерно покачивающейся в такт шагам четырех дюжих носильщиков-каппадокийцев, Агриппа вспомнил о донесении от Захарии. Хитрая лиса, Луций, уже дышал в спину. Медлить не было смысла – теперь, наконец у них есть не только карающий меч, но и рука, коей суждено сей меч направить.

Отправив Геру с рабами домой, Агриппа выбрал другую дорогу, и углубился в городские кварталы. Он нетерпеливо подстегивал лошадь, пока не добрался до нужного дома. И здесь его, похоже, тоже ждали – едва тяжелое кольцо с глухим стуком коснулось створки, ворота распахнулись.

Слуга провел его в перистиль.

Был этот уголок, вне сомнения, гордостью хозяина. Коринфские колонны бежали по периметру дворика. Они казались прозрачными, словно свет исходил из глубины камня, испещренного прожилками, делая его похожим на застывший горный поток. Камень этот привозили из Каппадокии и называли луненсисом – лунным. Ниши с фонтанами внутри колоннады, были старательно выложены мозаикой из кусочков морских раковин. Ручей с бронзовыми статуями фамильных ларов по берегам делил перистиль на две части, а всё открытое пространство было превращено заботливыми руками в чудесный палисадник с кустами дамасских роз, тамариска, лилий, маргариток. Плющ карабкался вверх по колоннам. А листья аканфа, похожие на медвежьи следы, казалось, только что слетели с капителей.

В центре, у картибула8 на шести львиных лапах со вздувшимися мышцами, усиливающими ощущение тяжести, взваленной на них каменной плиты, Агриппу поджидал хозяин.

Был он еще не стар. Квадратный подбородок, свойственный скорее северным народам, чем италийцам, свидетельствовал о властном характере. Светлые, волнистые волосы, выгоревшие на солнце, вопреки моде небрежно спадали на плечи. Поговаривали, что к крови этого человека примешалась частица германской – прабабка его провела значительную часть жизни в колонии на Рейне вместе с мужем, наместником, который частенько и подолгу отсутствовал по делам службы.

Этот гордый человек был не кто иной, как Тит Петроний Секунд, префект претория, человек настолько могущественный, что даже сам император вынужден был считаться с ним.

Мужчины обнялись как близкие друзья, и усадив гостя, Секунд жестом приказал возникшему перед ним рабу налить им вина из серебряного кратера дорогой работы. Подождав, пока гость не пригубит напиток, он осведомился:

– Итак, что же заставило отважного Агриппу покинуть прохладные стены своего дома и выйти на улицу в столь знойный час?

– Достойный Петроний, ты перестанешь удивляться, узнав какие обстоятельства вынудили меня нарушить твое уединение, – ответил молодой человек, покосившись на отступившего в сторонку юношу-раба.

Секунд, перехватил его взгляд, улыбнулся и успокоил:

– Ах это… Смело говори, о чем пожелаешь. Боги обделили беднягу слухом. Глух как пень. – Секунд рассмеялся. – Мой друг, видно гадает, что толку с глухонемого слуги? Достаточно того, что он прекрасно понимает жесты. И весьма расторопен… Согласись, удобно всегда иметь под рукой слугу, который не проболтается. Нет необходимости даже отрезать ему язык, как бывает поступают на Востоке… Но, прошу тебя, рассказывай! Есть новости?!

– Да, Петроний, важные.

– Такие важные, что заставили моего юного друга прервать путь к наслаждениям, которые ему сулила прекрасная нимфа. Ходят слухи, она красавица, Агриппа? Весь Рим только и судачит о твоей несравненной сарматке. Она же сарматка, твоя наложница? Как ее имя? – Секунд улыбнулся.

– Гера. Родом из Нижней Германии.

– Гера греческое имя.

– Ее отец вождь племени семнонов, но у нее были греческие воспитатели. Может статься, Гера – не настоящее имя. Но, скажу тебе по секрету, холодна как лед.

– Не ошибка ли так легкомысленно относиться к молодой красавице, милый друг? – в голосе Секунда проскользнуло наигранное осуждение. – Созидатель Эрос требует в любви взаимности даже с рабыней.

– Не могу ничего поделать, Петроний. Она еще совсем ребенок, и я испытываю к ней лишь отеческие чувства. Однако, о деле…

– Ты принес меч с собой?! – оживился Секунд.

– Мой раб с минуты на минуту доставит его. – Агриппа замялся. – Это еще не все. Я думаю… нет, даже уверен – Луций что-то пронюхал. Сегодня за мной следили.

– Ну-ну…, мой друг излишне мнителен, – успокоил его Секунд.

– Я никогда бы не посмел беспокоить тебя по пустякам, – Агриппа поднес калаф к губам, пригубил вино и состроил одобрительную гримасу. – Вино великолепно! Поверь, мои подозрения не беспочвенны. Так вот, после того как Эльазар передал мне меч, и я покинул лавку, туда ворвалась стража.

– Откуда ты узнал об этом? – Секунд посерьезнел.

– Захария сообщил, лавочник.

– Быть может, он и есть предатель?

– Нет, он предан нам. Тем более, ему щедро заплачено.

– Предан, пока кто-то другой не заплатит больше. Преданность дорого обходится, – посетовал Секунд.