Читать книгу Укатанагон и Клязьма - Юрий Лавут-Хуторянский - Страница 3

Небытие определяет сознание.

Вначале никакое утверждение не может прозвучать убедительно: читатель душой и телом пребывает в собственной жизни, сиюминутном настроении и привычном недоверии, и не может мгновенно устремиться в историю, возникающую из пустоты. Правда – это худшее с чего можно начать, она хороша для финала детектива, а по природе своей она, скорее, принадлежность школьного учебника: на летних каникулах уже забыта, а в следующем классе уже другая. Только неуклонное, шаг за шагом, движение, разумная постепенность убеждают в честности и надёжности постройки, войти и обжиться в которой предлагает автор. Поэтому так уместно Предисловие, написанное признанным Авторитетом и искусным Мастером Ступенек, умеющим в трудной начальной позиции, прямо на земле, соорудить крыльцо из собственного материала и подняться на него вместе с читателем, чтобы там распахнуть дверь и, положив руку читателя на поручень, то есть верёвочку, сплетённую автором, благословить его на путешествие в таинственной полутьме к предполагаемому светлому выходу. К сожалению, в данном случае не нашлось такого Авторитета, да и предстоящее читателю движение не может быть удержано внутри какой-либо привычной постройки, не говоря уже про светлый выход. Поэтому автобиография К. Картушева служит нам таким крыльцом – и мы уже стоим на нём, входная дверь распахнута, верёвочка протянута. Вперёд, друзья мои, держитесь за неё, сплетённую из двух линий.

Первую Линию составляют записи Дневника Арифьи-о-Гериты. При назывании нового имени правильно было бы уточнить, о ком идет речь, но отложим немного эту необходимость и, может быть, пояснения не потребуются. Записи этого Дневника приводятся хоть и с разрывами во времени, но последовательно, формируя таким образом крупный временной хребет. Замечу, что записи эти не относятся к литературному жанру автобиографической прозы, они – что-то типа рабочих записей.

Вторую Линию составляет последовательность отдельных историй, происходивших с разными персонажами в разное время. Историй этих в разных изданиях этой книги будет от шести до десяти, хотя, конечно, могло быть и больше. Между ними тоже довольно большие расстояния, но не такие огромные, как между записями Дневника Арифьи-о-Гериты. И две эти линии – линия Дневника и линия историй – переплетаются самым простецким образом.

Повествование идёт от третьего лица, потому что в целом роль К. Картушева, то есть моя, это роль эдакого ловца словесной рыбёшки, использующего её для пересказа живых картинок. С Константином Картушевым у меня отношения тоже уже такие «чешуйчатые», хотя, конечно, никто не может отменить родства… Это выскочившее вдруг словцо – «родства» – для обозначения себя как родственника самого себя, звучит смешно, и я рад, что могу ещё ощущать и передавать смешное, которое часто важнее и точнее, чем серьёзное. Ведь течение времени в первую очередь сносит именно серьёзное, не выдерживающее напора нового. А как рассказать о серьёзном, если для него, как и для многих, совершенно реальных, явлений, нет человеческих понятий? Я, как ни искал, не нашёл способа придумать к ним подходы, то есть дорожки содержательных слов, приводящих к объяснению этих явлений. Ведь дорожки серьёзных слов прокладываются по уже существующей основе, своего рода почве, пусть зыбкой, скажем, по воде, или даже по воздуху, или хотя бы по идее воздуха. Но когда нет ничего, Обрыв Смысла? Причём обрыв не в значении «глубокий каньон или труднопроходимый овраг», это бы ладно, с этим бы мы справились, зацепились бы за край, граничащий с реальностью. А тут такой обрыв, какой иногда мы видели в кино: взрыв одновременно уходит в глубину и разбегается во все стороны, обрушивая и обрушивая края воронки, которые падают не на отсутствующее дно, а улетают вниз, вверх, в стороны, в бесконечную пустоту. Сталкиваешься с таким процессом обрушения существующего знания, и у тебя нет ничего, ни образа, ни слова, ни спуска туда – ничего. Ничего серьёзного. Никаких серьёзных человеческих слов нет и никогда не будет. Но есть, выглядывают и выпрыгивают из глубины, посверкивая над чёрной провалиной чешуёй цветов побежалости, несколько несерьёзных слов, честных и натуральных несерьёзных слов… Поэтому прошу принимать то, что может с ходу показаться не серьёзным, смешным, ироничным или саркастическим – не как что-то случайное, на «ха-ха» или от растерянности выплеснувшееся из обстоятельств. Нет, это всегда элемент конструкции. Смешное – это элемент конструкции, заменяющий то, что невозможно передать серьёзным словом. Так мы сможем преодолевать смысловые пропасти невозможной ширины и глубины: бежишь над ней по несерьёзному бревнышку, а оно вырастает из-под тебя, вырастает, вырастает и вдруг обопрётся на что-нибудь уже весьма надёжное из Серьёзной Части Божественной Речи.

Первая линия

Дневник Арифьи-о-Гериты

Снаружи появляется то, что уже побывало внутри.

* * *

Поверхность меняется в темпе воды: и разборка, и сортировка, и сборка.

Цепочки вовсю перебирают бесконечные варианты.

Самое перспективное – это ошибки.

* * *

Пора отделяться от общего бульона. Помогаем в несколько шагов: предпосылки – условия – стимулы, чтоб гибко.

Замкнулись в клетки!! У! Все молодцы!!!

Если рядом маленький, сразу ты нянька.

Ма обещала столкновение с соседней галактикой.

* * *

Прорывают чужую оболочку и лезут внутрь.

Самых перспективных приманили, затянули внутрь, для сотрудничества – и сожрали. Самых лучших. Вместо объединения.

Убираешь агрессию – развитие прекращается.

Ма считает, что желание – это капризная гримаска необходимости, что только опасность развивает. Я не согласна. Опасность даёт пинок и полёт незнамо куда. Желание – лучшая дорога, оно органично, потому что идёт изнутри, да, оглядывается, да, перебирает, иногда проигрывает. Но зато чувствительнее, осмотрительнее и может уточнить выбор по дороге.

* * *

Сине-зелёные лежат у меня полями.

Изменился общий цвет.

Из столкновения галактик ничего не выходит: летим друг сквозь друга, даже не замечая.

* * *

Что-то посыпала, повозила – и захохотала. Малыши перепугались, задрожали и уменьшились – запустилась выделительная система.

Ма говорит: главное то, что внутри, а лучшие перемены внутри происходят от угрозы снаружи.

И тут же нет её: стала огромной и исчезла.

* * *

Маленький тот, кому не хватило времени. Хапают все подряд, лишь бы стать крупнее. Потом внутри конфликт и уже не до развития.

Кому не терпится, – сказала шутя, – выделяют емкость для запасов на время путешествия – и это будет живот. И это будут животные. А кто хочет оставаться на одном месте – будет растение. Пошутила, а Ма говорит: давай называй всех.

* * *

У опасности, как двигателя развития, есть большой недостаток: нужно принимать первый же вариант изменения к лучшему. Любой, а то его примет конкурент и враг. А ты был, может быть, в одном шаге от гораздо лучшего варианта, но ты не можешь ждать, ты должен принять этот!

Желание осмотрелось бы и выбрало точнее, не спеша!

Ма ударила метеоритом – образовался реактор, потом повторила невдалеке.

Изменения пойдут быстрее, слава тебе, Укатанагон.

* * *

Из-за обледенения появились многоклеточные.

Это очень рано. Очень. Но Ма довольна, говорит: возвращаться назад не будем, пусть само разовьётся и покажет себя во всей красе.

– Само? Какое само?! Они не успевают сами выбрать, – говорю – ты начала подкармливать сине-зеленых, стимулировать, а нужно, чтоб желания сами нащупывали путь к совершенству! Мы идем по-другому, не понимаю, зачем нам себя обманывать? Мы не даем им свободы! Не даём выбора! Не даём!

Она аж замерла, вокруг захрустело. Говорит:

– Есть, да, небольшая наша инициатива, но есть и мера. Притом, что это всё не для моего-твоего удовольствия. И тем более не для их! Я могла бы тут…

– Правильно, – говорю совсем без интонации, – дать пинка, чтобы полетели к нашей цели, правда отсутствующей. Держу паузу, а те за это время научились использовать молекулярный клей, оставляя проходы для обмена сигналами! Как будто специально постарались, умнички. Я молчу.

– Ничего себе, – говорит, – услышали, что ли? Видишь, стоит только пригрозить. Ладно, может, ты и права. Самый трудный темп – медленный, кидает во все стороны. Буду исправляться…

Я была поражена…

* * *

Ма:

– Средства у нас грубые: растопить, натаскать воды, замешать и ждать. Разогрев медленный, холод тоже…

– Ма, ты сама решила дать своему материалу возможность самовыражения.

– Да, но времени у нас ещё на пару миллиардов оборотов, не больше.

– Значит, мы должны приготовить что-то впечатляющее.

– Хочешь сказать, самое лучшее?

– Ну да.

– Что может быть лучше самого лучшего, да? Может, его отсутствие? Отсутствие необходимости за ним гоняться. Перфекционизм – красивое знамя, но под ним идёт неудачник.

– Мы вроде ни с кем не соревнуемся.

– Ты можешь даже не подозревать, но ты участвуешь в соревновании независимо от собственного желания. Нужно только каждый раз понимать в каком. Тогда в ответ возникают правильные принципы. А твоё «хочу самое лучшее» – это не правильный принцип.

– А какой правильный?

– Полюби – потом понравится. Например.

– Не поняла, – говорю, – я должна сама и вперёд кого-то полюбить, других вариантов у меня нет? Прекра-асно. И за кем это я должна гоняться?

– А мы что, Арифья, всегда говорим только о тебе?

– Обо мне никогда, Ма. Вот я, наконец, и порадовалась.

– Зря порадовалась, в этот раз тоже не о тебе. Это у меня принцип такой: полюби, чтоб оно потом тебе же нравилось, вот решила поделиться с тобой.

* * *

Я передумала. Смотрела-смотрела – и передумала: нельзя знать какой вариант будет лучший для будущего, желание не поможет. Пожелай что-нибудь прекрасное – и его у тебя не будет. Нужно изменяться в каждом новом элементе, расти во все возможные стороны из только что возникшего, сразу, немедленно! Разветвляться в каждой новой точке, сразу, чуть появилась – тут же двигаться из нее во всех возможных направлениях и на каждом новом направлении опять из каждой новой точки. Тогда, может, что и отыщешь.

Работают опасность, конкуренция и паразиты, а лучше, когда всё вместе.

* * *

Это будет… уже понятно. Практически из ничего, из пустоты.

Берешь эту материю – она непоправимо пустая. О, Ма! О, Укатанагон!