Читать книгу ПетуШОК-2017, или Chicken Odessa. Чисто одесский детектив - Юрий Петрович Власишен - Страница 5

– И шо? Так и будем слюни пускать, или?

На «блошином» рынке прилавки не предусмотрены. Весь товар лицом на порэпанном асфальте. В общем, голову без особой надобности не поднимаешь. Тем более против ветра, и так задувающего тебе во все дыры.

Но вот и она – особая надобность в виде продавца «Девятого вала». Его ультрастаромодные клеши заслонили мне нарисованный шторм, его сиплый голос интересуется: «И шо?.. или?».

И шо – я подымаю голову.

Я ежусь – брр-р! – и инстинктивно еще сильнее кутаюсь в пальто: легкий морозец вдруг как бы потяжелел.

И смораживаю: «С наступающим!».

Мы какое-то время смотрим друг на друга.

Я как я, а на продавца в клешах стоило посмотреть. Он, конечно, не так экзотичен, как тот укроазиат с крисом, пластинками и слониками, которого мне не судилось увидеть, но тоже картина маслом, говоря словами Гоцмана из «Ликвидации».

Чудик старой одесской породы, он мог бы без грима сыграть в знаменитом сериале. Без грима и без одежды. Не знаю, кем он был в предыдущей жизни, но в этой он точно морж. Правда, тощий, как спичка. И масти соответствующей, спичечной: загорелое, будто выдубленное лицо, паленая шапка жестких выгоревших волос, а все остальное (язык не поворачивается назвать это телом, такое оно худющее) – бледно-желтое, как песок в Санжейке после ноябрьских штормов. Загар настоящего одессита: он весь в делах, на море не ходит, кует железо, не отходя от кассы.

На этом болтается пиджак, да-да, прям на голые (!) плечи, на левом лацкане блестит значок ГТО третьей степени с парой разнополых бегунов, окруженных многообещающей мантрой «Готов к труду и обороне СССР», а под значком, точнее сказать, из-под полы пиджака торчит зеленый чешуйчатый хвост тату-русалки.

Русалка тоже не первой свежести, выцветшая (ее, видимо, набили моржу в прошлом еще веке) и …волосатая: сквозь чешую прорастают и курчавятся вторичные половые признаки, не русалки, конечно, признаки, а чудика – рыжевато-седые волоски нагрудной растительности. Застрявшие в них голубые снежинки довершают «прикид» моржа.

– И почем ваш Айвазовский? – спрашиваю я у этого колоритного типа «из раньшего времени».

– Ты про голубя или картину?

Я забыл: на Староконке обращение «Вы» не в почете. Тут все запанибрата. Все, кто продают братьев наших меньших, и все, кто их покупает или хотя бы спрашивает за них – все братья, не родные, так двоюродные, не двоюродные, так знакомые через 3—4—5 рукопожатий.

Стоп! «Голубь?» Какой еще голубь? Мало мне тонущей коровы, так там еще и голубь?

И только я об этом подумал, стиснув под мышкой крис под охраной пары рушниковых павлинов, как из-за картины, точнее, из зазора между нею и стеной, выходит жирный такой сизарь!

Так вот, кто сделал «буль-гуль», когда я счищал с холста снег!

Явление Христа народу!

Явление посмотрело на меня, как на старого знакомого, потом на моржа и принялось вышагивать, высоко задирая ноги, туда-сюда по снегу, сюда-туда перед «Айвазовским», что твой караул перед Кремлем. Порой голубь остановится, что-то поворчит по-своему «гиль-гуль4», поглядит искоса на хозяина, переведет взгляд на картину, потом глянет на улицу, обведет взглядом прохожих и на меня, застывшего столбом, опять посмотрит так внимательно, будто читает тантрические заклятия на моем шарфу; затем снова скосит глаз на «Девятый вал», постоит-постоит, подумает (типа решает задачу «Найди 9 отличий») и опять продолжит мерить шаги.

Весь снежный «холст» тротуара испещрен его следами в виде пасифика, символа мира.

– А шо, голубя зовут Айвазовский? – спросил я, когда ко мне вернулся дар речи. Я ведь тоже его узнал! Не сразу, но узнал в нем моего Спартака. Моего покойного «петушка». Betta splendens!

Это не могло быть совпадением! Подняв глаза еще выше, на стену, я увидел знак.

Более красноречивым знаком могло бы быть разве что упавшее с груши-старушки потрепанное издание все еще популярного «Кольца царя Соломона», где автор Конрад Захариас Лоренц, к слову припоминает индонезийских головорезов:

«Маленькая коричневато-серая рыбка, лежащая со сложенными плавниками в углу аквариума, внешне не представляет собой ничего замечательного. И только если другая рыбка, первоначально такая же невзрачная, приблизится к ней, и они заметят друг друга, только тогда они начинают словно светиться изнутри и постепенно накаляться великолепием. Румянец пропитывает их тела почти так же быстро, как проволока электрической плитки становится красной при пропускании электрического тока. Плавники расправляются, как декоративные веера, настолько внезапно, что почти ожидаешь услышать звук, какой издаёт раскрываемый зонтик. А затем следует танец обжигающей страсти, не игра, но танец жизни и смерти, начало и конец всего.

Цель такой дуэли – запугать противника и одновременно привести себя в состояние бесстрашия. У рыб длительность этих приготовлений, их ритуальный характер и, главным образом, замечательный показ красочного наряда и развернутых плавников, имеющие целью запугать, сломить противника, маскируют для непосвященного всю серьёзность ситуации. Бойцы во всём великолепии своих нарядов кажутся настроенными менее враждебно, чем это есть в действительности: вы также не склонны приписывать им жестокую отвагу и презрение к смерти, как не связывается в нашем представлении охота за головами почти женственной красоты индонезийских воинов».