Читать книгу Век цинизма - Юрий Вячеславович Кудряшов - Страница 4

Пантелей Ярустовский проснулся на следующее утро в состоянии нешуточного похмелья. Если, конечно, можно было назвать утром два часа дня. Но ведь для нашего человека когда проснулся – тогда и утро.

Пан не помнил толком вчерашний вечер. Не помнил, как добрался до своего нового жилища. И теперь ему казалось, будто он видит эту комнату впервые. Она производила гнетущее впечатление. Крошечная, с облезлыми стенами, подтёками на потолке, грязным полом и скрипящей кроватью, занимающей добрую половину площади. В одном углу свисала паутина, по стене полз большущий таракан. Кухня и удобства были на этаже.

Сквозь монотонный скрип ржавых рельс в голове проступали мысли о том, что каким бы бомжатником ни была эта комната – за неё стоит отчаянно держаться, ибо другой нет, а впереди зима. А значит – надо пойти поработать. Щепетильное сердце Пантелея пронзила заочная жалость к Тельману, которому после этой пьянки пришлось ещё ехать в Москву, где его распилила пополам жена, а сегодня разбудили ни свет ни заря детские вопли.

Но была ещё одна странная мысль, которая не давала покоя. Пану вдруг показалось, что ко вчерашней компании присоединилась на время девушка, которую никто и не замечал. Она была с ними недолго, ничего, кажется, не говорила и не была ему представлена. Она была такой маленькой, что просто затерялась среди других, всё время стоя где-то поодаль и не привлекая к себе внимания. Однако он точно помнил, что видел её.

Вчера он и сам не ручался бы, что эта девушка вообще существует на свете. Но сегодня поймал себя на мысли, что она чем-то завлекла его и он хочет увидеть её снова. Туманный образ витал в его мыслях, притягивая и концентрируя на себе. Но как же теперь найти её? Учится ли она в той же шараге или случайно прибилась к незнакомой компании? Живёт ли она вообще в Пушкино или очутилась там проездом? Помнит ли её кто-то из ребят и как спросить у них об этом, не вызвав насмешек?

И тут ему стало страшно: вдруг он никогда не найдёт её и не увидит больше? А вдруг найдёт, но она не захочет с ним общаться? Чем она так запомнилась ему – он и сам не мог толком объяснить. Она, кажется, не была сногсшибательной красавицей. Но почему-то ему безумно хотелось узнать, кто же она – эта загадочная незнакомка. Быть может, это любовь с первого взгляда – просто вчера он был слишком пьян, чтобы осознать это? А может, на трезвый взгляд она уже не произведёт такого впечатления?

Как бы то ни было, её приятный (хотя, возможно, и вымышленный) образ рассеивал его похмелье и помогал прийти в себя, встать на ноги, одеться и дойти до училища, путь к которому он помнил где-то на уровне подсознания.

Гера и компания, как обычно, сидели на бревне. Какофония вновь заполнила звуковое поле. На крыльце курили и болтали студенты. А на крыше уже работал Тельман. Увидев Пана, Боря показал ему жестом обойти кругом здание училища. Зайдя за халупу, Пан увидел лестницу прямо с земли на крышу. Очевидно, попасть на крышу из здания было невозможно. Хотя крыша была плоской, следовало подумать о технике безопасности. Но её, разумеется, и в помине не было. Впрочем, избушка была настолько маленькой, что с крыши не составляло труда прыгнуть на козырёк, а с него – прямо на землю.

– С крышами у меня связаны особые воспоминания, – сказал Пан, поприветствовав Борю.

– Ну-ка, поделись?

– Помню, была у нас дома кошка старая. Звали Дуськой. Однажды она пропала. Убежала куда-то. Так больше и не вернулась. Но когда мы её искали, старшая по дому дала нам ключи от крыши, чтобы мы поискали её там. А я, не будь дурак, пошёл по-тихому сделал дубликат и никому не сказал.

– Молодец! Ну и чего?

– Короче, я тогда на складе грузчиком работал. Была там одна барышня замужняя в бухгалтерии. Уж очень она мне нравилась. Красивая была девица! С мужем у неё вечно какие-то нелады были. Потому, думал, может, и есть шанс. Ох, долго ж я её окучивал! Да всё как-то безуспешно. А тут вдруг звонит она мне сама как-то вечером вся в слезах. Типа достал её муж совсем, ушла из дому, не может больше с ним жить.

– Нельзя ли, – спрашивает, – у тебя остановиться?

– Разумеется! – говорю. – Хоть совсем поселяйся!

И вот привожу я её к себе и говорю:

– У меня тут так, в общем, сложилось, что есть ключи от крыши.

– Вот здорово! – просияла она. – Как романтично!

Привожу её, короче, на крышу. Выпили с ней там по бокальчику винца – и пошло-поехало. Вот уже и дошло непосредственно до самого главного. Буквально горю уже весь, шишка дымится, и вот-вот свершится этот самый акт – как вдруг она меня останавливает:

– Слушай, постой, – говорит. – А у тебя есть…

– Что? – спрашиваю.

– Ну… это… понимаешь?

– Что «это»? – недоумеваю я.

– Ну эта штука!

И тут меня осенило. Ведь эта штука-то у меня есть, да только оставил я её дома, внизу.

– А без неё никак? – спрашиваю.

– Нет, – говорит, – без неё никак.

Ну тут накал страстей, конечно, сошёл на нет. Но ещё не всё было потеряно.

– Давай, – говорю, – сбегаю, принесу.

– Нет уж, не хочу тут одна сидеть. Холодно и страшно. Пойдём вместе.

Спустились мы с ней, короче, вниз ко мне в квартиру, нашли эту штуку.

– Ну что, – говорю, – пошли обратно?

– Да ну, лень снова подниматься. Давай здесь.

В общем, занялись этим у меня. Хорошо, конечно, да соседи за стенкой, и такого драйва уже не было.

– Отсюда вывод, – прокомментировал Тельман, отсмеявшись, – всегда носи эту штуку с собой. Вот у меня она всегда в заднем кармане присутствует.

– Пожалуй, возьму на заметку.

– Кстати, я тоже как-то раз с замужней связался.

– Ну и как она?

– Гарная была бабёнка. Вот только муж её меня с четвёртого этажа скинул.

– Да ладно!

– Да вот те крест! Повезло. Отделался лёгкими ушибами, даже не сломал ничего. Видать, кости у меня стальные.

– Ну хоть усвоил урок на будущее?

– А то! Теперь каждый раз, как с замужней связываюсь – первым делом спрашиваю, на каком она этаже живёт. Если выше четвёртого – всё, не вариант.

Голова у Пана трещала не по-детски. К тому же прямо под ним кто-то долбил на пианино. Раздражающие звуки словно молотком били ему по ушам. Усердный студент (или студентка) разучивал какой-то трудный пассаж, повторяя его уже добрую сотню раз то быстрее, то медленнее. Очень скоро Пан знал этот несчастный пассаж наизусть. Казалось, он сам мог бы сесть за рояль и сыграть его не хуже того бедолаги. Многое отдал бы он, чтобы тот хоть на минутку заткнулся. Но загадочный пианист был неутомим. В голове у Пана как будто тоже были тонкие струны, которые входили в резонанс со струнами пианино и мучительно вибрировали так, что чесалось в ушах. Эти звуки рисковали довести Пана до состояния бешенства. К тому же они отвлекали его от мыслей о прекрасной незнакомке, мешали чётче представить себе её лицо, которое потихоньку стиралось из памяти, чего Пану совсем не хотелось.

– Кстати, о барышнях, – решился он наконец спросить Борю. – Ты, случайно, не помнишь, вчера с нами была одна девушка…

– Марианна?

– Да нет, другая.

– Манкина?

– Нет, не она.

– Изольда?

– Боже упаси!

– Других не помню.

– Да нет же, была ещё одна. Маленькая такая, тёмненькая, с ямочкой на подбородке.

Боря, тоже мучимый похмельем, закрыл глаза, явно пытаясь сконцентрировать все силы своей памяти.

– Н-н-нет. Не помню. Ты уверен, что она вообще была?

– Теперь уже сомневаюсь.

– Пить надо меньше.

– Это точно… Ох, как же он меня задолбал!

– Кто?

– Этот придурок внизу.

Пан указал пальцем туда, откуда шли раздражающие звуки.

– Да, меня тоже. Уже неделю учит.

– Слышь, Пан! – раздался снизу зычный бас Геры, которого трудно было разглядеть за густой листвой. – Я исправил!

– Что исправил? – не понял Пан.

– Ударение! Во вчерашнем стишке. Помнишь? Вот послушай новый вариант! – и затянул нараспев, сопровождая своё получтение-полупение гитарными арпеджио:

Меня имели

одновреме́нно

Два кобеля

попеременно.

Теперь не знаю,

от кого беременна,

Но надеюсь,

что это временно.

– Молодец, Гера! «Беременна – временно» – это очень оригинальная рифма!

– Давай теперь и ты своё что-нибудь!

– Да ради Бога! – Устроился поудобнее и тоже продекламировал нараспев, слегка пародируя Герину манеру:

Их было семеро, а он всего один.

Они глумились над его гниющим трупом.

А ведь когда-то он кормил их вкусным супом!

Их было семеро, а он всего один.

– Это уже интересно, – сказал Боря. – Кто же эти семеро? Любопытно было бы над этим поразмыслить.

– Ваши версии, Борис Иннокентьевич? – произнёс автор, изобразив критика.

Но Тельман не успел рта раскрыть, как Пан, словно ошпаренный, сорвался с места и бросился к лестнице.

– Чего это он? – удивился Гера.

Читатель, возможно, уже догадался, что Пан увидел ту самую девушку. Она вышла из училища и пошла к станции. Он мог наблюдать её только со спины, но моментально узнал по фигуре и походке, хотя видел мельком всего однажды.

Она была метр шестьдесят ростом, изящная и худенькая, словно статуэточка, с тонкими ручками и ножками, длинной шейкой и маленькой головкой на узеньких плечиках. На первый взгляд в ней не было ничего особенно привлекательного, потому никто и не замечал её в пьянствующей толпе. Но стоило приглядеться – оказывалось, что черты лица её удивительно тонкие и нежные. Большие и выразительные карие глаза, маленький носик, трепетно-тонкие губки и ямочка на подбородке, которая особенно запомнилась Пану.

Девушка уже вышла за ворота и скрылась из виду, пока Пан спускался по лестнице и обегал вокруг училища. Похмелье его словно рукой сняло. Окрылённый и воодушевлённый самим фактом того, что она существует и он сию секунду сможет увидеть её и поговорить с ней, Пан догнал девушку на том участке пути, где ни Боря, ни Гера уже не могли видеть их за деревьями.

– Привет! – сказал он, поравнявшись с ней и едва переводя дух.

– Ой! – испугалась девушка.

– Не бойся, я добрый, – повторил Пан свою дежурную фразу, которой некогда успокоил и Тельмана.

– Как же мне тебя не бояться, – закокетничала с ним девушка, – если ты такой большой, а я такая маленькая!

Они и правда смотрелись вместе комично. Она была на две головы меньше него. Голосочек у неё был высокий и звонкий, словно хрустальный колокольчик.

– Как тебя зовут? – спросил Пан.

– Кристина.

– Очень приятно, Кристина. Я Пантелей. Можно звать тебя Крис?

– Нет уж, лучше Тиной.

– Договорились.

– Кажется, мы вчера виделись?

– Вот именно! И с тех пор ты не покидаешь моих мыслей! Я даже стих сочинил. Вот послушай:

Ох уж эти красивые женщины!

Повстречаются, мимо пройдут –

И оставит глубокую трещину

Твой душевный покой и уют.

Всё решённое вновь меня мучает.

Из рутины уводят мечты.

Разве это благополучие,

Если мимо проходишь Ты?

– М-м-м! – протянула Тина. – Чем же я тебя так зацепила?

– Я как раз у тебя хотел об этом спросить!

– Откуда же мне знать?

– Неужели я первый, кого так поразила твоя красота?

– М-м, не знаю… Таких больших ещё не было!

Так дошли они до станции и остановились на платформе, где вскоре должна была появиться её электричка.

– Что-то ты вчера никак не проявил своей заинтересованности.

– Вчера я был пьян.

– Не то слово!

– Я сделал что-то ужасное?

– Ну-у, как сказать… – Тина словно собралась припомнить ему нечто постыдное, но всё-таки решила сменить тему: – Так с чего ж это я вдруг сегодня всплыла в твоей памяти?

– Видел тебя во сне, – соврал Пан.

– Даже так? – покраснела девушка, делая вид, что поверила.

– И проснулся с мыслью, что мне непременно надо тебя увидеть!

– Увидел. Надеюсь, не разочаровала?

– Напротив. Ты превзошла мои самые смелые ожидания!

– На трезвую голову я красивее, чем на пьяную? – засмеялась Тина.

– А что тебе снилось сегодня? – спросил её Пан.

Тина задумчиво поглядела в небо, приложив к губкам указательный пальчик.

– Мне почему-то снились бегемотики.

– Бегемотики? – засмеялся Пан.

– Ничего смешного. Маленькие такие бегемотики. У них были крылышки, и они летали словно птички.

Пан разразился хохотом.

– Крис, ты случайно не курила перед сном? – И затянулся воображаемым косячком.

Кристина неожиданно холодно посмотрела на него.

– Моя электричка, – сказала она и пошла к первому вагону.

Пан пошёл за ней, но на платформе столпились люди. Маленькая Тина легко пролезала между ними, а Пан отставал и всё никак не мог догнать её.

– Ну постой, подожди! – кричал он ей вслед. – Чего ты сразу обижаешься? Я же пошутил!

Но она продолжала идти вперёд, будто не слыша его. Когда электричка уже подошла к платформе и двери открылись, ему удалось наконец догнать Тину.

– Где ты живёшь? – спросил он.

– В Пушкино, – ответила девушка, даже не взглянув на него.

– А в Москву зачем едешь?

– По делам.

– Позволь проводить тебя!

– Не стоит.

– Да ну, ты что, всерьёз обиделась?

– Нет, – покачала она головкой, продолжая игнорировать его взглядом. – Пока! – бросила она напоследок и зашла в вагон.

– Ну чего встал! – гавкнула на него старуха, которой он мешал попасть в поезд.

Пан и правда загородил своей массивной фигурой вход. Двери закрылись, электричка тронулась, а Пан так и стоял на платформе, провожая её взглядом и недоумевая: что же он сказал такого ужасного, что Кристина так внезапно охладела к нему? Не успел он осознать и порадоваться, что нравится ей – как уже разонравился! И даже сам не мог понять почему!

Огорчённый, побрёл он обратно к училищу, где предстояло и дальше долбить крышу, пытаясь заглушить раздражающими звуками молотка ещё более раздражающие звуки полурасстроенного пианино внизу. От одной этой мысли ржавые рельсы снова запели в его многострадальной голове.