Читать книгу Раб человеческий. Роман - Зарина Карлович - Страница 8

По совету милой прохожей, до «Гаваны» дошел пешком. Последняя встреча, и Почтамт совсем рядом. Я решил, раз встречи проходят быстро, заскочить на телеграф, удостовериться в том, что от них можно звонить по международной. Издалека, с той стороны улицы померещился подвох: время работы « С 9 до 18»! Это конец…

Перебежав через улицу, вгляделся: это время работы «Связного». Выдохнул. И все же, я не имел права на ошибку. Скорее к окошкам, где, как обычно, гудит толпа.

Наконец, когда бойкие старушки сняли осаду с касс, протиснувшись, выдохнул свои сомнения в лицо миловидной телефонистки:

У вас можно сделать международный звонок?

Да, вот кабинки.

А до скольки работаете?

И хотя везде выведено: «КРУГЛОСУТОЧНО», она улыбнулась:

— Круглосуточно.

У кого-то есть силы улыбаться. Облегченно улыбаюсь и я.

В почти болезненном наслаждении от предвкушения звонка, оглядел «Гавану». Похож на нашу Плазу. От всех этих двойных и тройных приятностей слегка саднило горло.

За оранжевой стойкой девушка объясняет бесконечно мило, долго и непонятно:

– Вам нужно в офис. Выйдете через правый выход, обойдете Центр, на Пролетарскую, 34, там будет белое мраморное крыльцо, второй этаж, офис Молния, 8.

Из того, что она сказала, я понял только «Пролетарская». На Пролетарской, 1 в нашем городе находится психушка, а на Пролетарской, 99 – наркология.

Побеседовал. Они, конечно, подумают. Подумайте, подумайте. К тому времени, как вы надумаете, мне на это будет уже наплевать.

В опустевшем маленьком отделении почты набралось шестьдясят рублей – на пять минут. Хватит, чтобы поздравить сына, спросить, как нога Инги Петровны, узнать про справку ну и так, послушать голос.

Потом что-то случилось.

Я выходил из кабины. Телефонисты советовались, звонили куда-то, спрашивали, как звонить в город П, через какие цифры и коды. И ни один из них не был верным: не было никакой связи с моим сыном. Номер не набирался

Адской каруселью телефонный диск крутился пятьдесят минут. Жерновом наматывал мои нервы на свою пластмассовую оболочку. Бесстрастно слушала трубка мои ругательства, бесплодным эхом отдавались они в железном сердце телефонной кабины.

Девушка, соедините меня как – нибудь… или я умру.

Она посмотрела на меня уже без улыбки. И снова стала набирать.

Беззвучно и сухо, я плакал. Пришел в пять сорок. Они ждут звонка, у них уже почти восемь. А у нас почти семь. И скоро они лягут спать.

Это безумие, как будто кто-то решил меня доконать.

– Вы после восьми набирали десять, а потом код города?

– Да! Восемь, десять, триста двенадцать и номер…

– Может попробовать с кодом страны?

– Я пробовал! Ничего не выходит…

– Тогда переговоры заказывать. Надо будет ждать в течение часа.

– Давайте, буду ждать…

– Это стоит восемнадцать пятьдесят за минуту.

– Хорошо. Насколько у меня там хватает?

– На три минуты.

– Хорошо.

– Подождите пока… – она отвернулась к трубке и уже говорила кому-то извне, – здравствуйте, С П можно заказать три минуты? Пригласить?.. Кого пригласить?

– Ингу Петровну…

Ингу Петровну, точный номер, код города триста двенадцать. Спасибо…

Она снова поворачивается ко мне.

– Ждите!

– Я могу выйти на пять минут?

– Только ненадолго.

Но, выкурив сигарету до половины, я зачем-то забычковал ее и понесся обратно.

Забежал, и сразу телефонистка:

– Скорее, в восьмую кабину!

Залетев, ударившись локтем, схватил трубку и услышал металлический голос:

– У вас три минуты. Соединяю. Город П. Инга Петровна у телефона. За тридцать секунд услышите сигнал к окончанию. Потом вас разъединят.

– Да, понял.

И тут же до крика знакомое:

– Алё? Кто это? А, Степка… привет!

– Инга Петровна! Как дела?

– Сейчас…

Они возились где-то возле трубки бесконечно. Я закричал:

Инга Петровна, поговорите со мной! У меня только три минуты!

И вдруг издалека:

– Привет, пап! Как дела?

– С днем рождения, сына…

– Спасибо! – звенел, переливался его голосок, – тут мама подарила мне компьютер, вот сижу – играю!

– Ох, молодец, – лицо мое было совсем анимично. Так далеко и в то же время прямо возле моего уха что-то бубунила Инга Петровна. Макс повторял за ней.

– Баба Инга подарила мне в конверте много денежки!..

– Ммм… Здорово! Даонис был у тебя? Играете? Ты не скучаешь?

Скучаю. Но я уже не плачу! Даониса мама сегодня ко мне не пустила – у него уроки… Ну пока, – Инга Петровна подгоняет его так громко, что теперь я ее прекрасно слышу.

– Целую тебя, сына, пока, милый… Инга Петровна, извините, что не звонил, у меня тут такие проблемы со связью – телефон мой пропал, а больше звонить неоткуда… Как вы? Что со справкой?

Справка о разводе, которую достает моя бывшая жена Лина, нужна для принятия нового гражданства и стоит много крови и денег. Они шуршат далекими, как из подземелья, сомнениями. Наконец, трубку берет Лина.

Нет, телефон домашний я свой не знаю – он был записан в телефоне, который утопила в водке квартирная хозяйка – алкоголичка.

– Во вторник вечером в восемь часов, я буду в пригороде, на выездном аквагримме. Ты позвони туда и расскажи что со справкой.

– Ты хоть смс мне с чужого скинь.

Она не понимает, что нет здесь для меня телефонов, с которых можно скинуть смс. Этот почтамт – единственное место на свете, где я сейчас могу услышать их голос, узнать, что не один на свете.

В трубке раздался писк, и я понял, что нас сейчас разъединят:

– В пригороде, во вторник в восемь – звони мне туда!

Все, тишина, гудки. Я не знал, успела она услышать меня или нет.

– Спасибо вам большое, – сказал телефонистке и шагнул в черную пасть холодного ночного мегаполиса.

И вдруг я понял, что в сумке блокнот, а в нем записан мой домашний номер, где я снимаю комнату. Она бы могла мне позвонить через час, а не через шесть дней.

Было уже темно.

Я закурил. Не заметив ступеньку, оступился и упал в своих светлых брюках прямо в лужу. Пытаясь затереть пятно, развозил его еще хуже. А хотел зайти в магазин насчет работы… И удивительной синевы круги под глазами меня не особенно красят, а теперь совсем: «Здравствуйте, Мэрлин Менсон!..»

Поплелся через «Гавану», где три часа назад был почти счастлив, теперь бессильный, обесточенный, грязный. Бывшая, которую я давно уже не люблю, чужая, неприятная мне женщина. Я скакал бы от счастья, услышав сейчас в трубке ее голос. Я бы все отдал за то, чтобы в моем кармане в ту минуту лежал телефон и чтобы услышать хоть кого-то, кто может назвать меня по имени. Я бы рассказал ей, как мне тут живется – хоть вздернись: непонятная работа, непонятно что с гражданством, как дальше жить – непонятно.

Пусть даже приедет, если хочет – плевать. Лишь бы кто-то был рядом. Только не эта пустая комната, где не с кем словом перекинуться по вечерам. Осталось только с бабкой – алкаголичкой вести беседы «за жисть» под ее же горькую.

Позвонит она, и что я ей скажу? Ведь это был мой выбор. Никто не виноват, что так получилось. Кто ее здесь пропишет? И как я буду жить с ней, когда она почти три года жила без меня, с другим мужчиной и – ничего…?

Все они только говорят, что жить без нас не могут, а расстаются и живут прекрасно.

Слезы катились бесконтрольно, но было все равно – я практически рыдал, стоя на ветреном перекрестке возле «Гаваны», которая так похожа на нашу Плазу.

И кто виноват в том, что тысячи и миллионы таких же, как я, бегут с родины? Те, кто раньше был «соотечественником и братом», теперь носит позорную кличку гастарбайтера или трудового мигранта.

Но надо жить.

Пройдусь пешком – всего несколько остановок.

Девушки вокруг такие ухоженные, красивые, ребята – солидные, мощные. А я со своими тремя вещами, в которых хожу уже десять дней. В туфлях и зимней куртке, с синяками под глазами, а теперь еще и в грязных брюках…

Вот магазин нижнего белья. Скорее всего, тоже откажут – из-за гражданства. Мне отказали даже в Евросети. Даже в Эльдорадо.

Дают анкету. Спрашиваю. Говорят: нет, не берем без гражданства. Продуктовый, мимо которого я хожу неделю, не решаясь зайти и попроситься на работу в овощной отдел. Я ведь никогда не работал раньше продавцом, я писал картины.

Продавец смотрит сочувственно:

– И у вас нет гражданства?

– А что, много приходит?

– Много… Вот сегодня один с казахским паспортом приходил.

Значит, не я один такой. Кто-то есть еще в этом районе, у кого такая же проблема, как у меня. Встретить бы его, а ему встретить меня.

Но мне так не повезет.

Позавчера дернул из офиса якобы к клиенту. И – прямиком на плодобазу, плюнув на свои амбиции и межпозвонковую грыжу и полагая, что грузчиком – то устроиться можно с любым гражданством. И что вы думаете: попросили предъявить медкнижку…

Откуда у меня, спрашивается, медкнижка, в которой значится, что я здоров и готов трудиться грузчиком?

Иду домой. Решаю сократить путь и сворачиваю в переулок. Иду долго и не в ту сторону. Вчера случилось то же самое. Я ведь знаю, как идти, и все равно иду не туда.

Впотьмах.

Спрашиваю дорогу. Указывают, иду как робот. Что мне сделать сейчас, чтобы не сойти с ума?

Я шел и думал: ради чего все это? Как я представлял все это, везя с собой самое дорогое – диск с лелеемой папкой под названием «Бессмертные картины»? Что приду вот я к галеристу, а он, посмотрев на мои работы, вдруг поднимет изумленные глаза и скажет: «Какой же Вы талант, Степан, как долго мы вас ждали!», и тут же отправит писать с натуры Пугачеву…

И гражданство дадут через три месяца.

Какая чудовищная, нелепая ошибка. Ну, а если все же верить и делать? Что тогда?..

Я пришел домой, к моей старухе. Вместо того чтобы сократить путь на пять минут, я увеличил его на двадцать. Изможден и спокоен: у него компьютер, подарки, его любят, о нем заботятся. Они не нуждаются, они в порядке.

Значит, и мне можно жить дальше. Я прорвусь.

Бабуля, как всегда, входит без стука, распространяя вокруг себя отборное зловоние паленого бухла. Я полуголый, но нет сил махнуть на нее рукой.

Она спешит расспросить меня обо всем. Она заботится обо мне. Она, в сущности, неплохая женщина.

– Что так поздно? А?.. – выпив, она обычно начинает плохо слышать.

– Домой звонил. Сына с днем рождения поздравил.

– Ах, сыночек… Сколько ему?..

Сегодня исполнилось пять..

Пять. Ууууу… вот, а папочки нет… Ну отдыхай, отдыхай.

Я выхожу на балкон. Две последние сигареты, а ведь эту пачку купил сегодня утром.

Под балконом переругиваются подвыпившие мужчина и женщина. Он что-то настойчиво просит у нее, она никак не соглашается это ему дать. Темная тоскливая осень заглядывает в лицо.

Как будет дальше?

Высоко в небе замигала красная точка. И я вспомнил, как там, на родине, давным – давно, так же глядя на далекие мерцающие точки в небе, я мечтал, что когда – нибудь уеду. И стану счастлив…

И теперь снова хочется заплакать. От чего?

…И лучше тебе не знать,

Как я живу и чем.

С кем, когда и зачем.

Вижу какие сны,

И как я боюсь зимы.

Как страшно по вечерам

И как хочу домой, к вам.

Как плачу, видя детей.

И от своих же затей.

Пью, словно воду, вино

Думаю, глядя в окно.

Тело привычно дрожит.

Здравствуй, сладкая жизнь!

С днем рождения, сынок!

Хорошо, что нет снега. Поеду подработать на аквагримм в выходные, заберу сапоги из ремонта – потом пусть идет.