Читать книгу Раб человеческий. Роман - Зарина Карлович - Страница 9
Часть 1. ЧУМА
Глава 6. Степачка и Линачка
ОглавлениеНа голове у меня вырос рог.
Доктор осмотрел меня. За последний месяц он осматривал меня пятый раз. Реакция его была одинаковой:
Ничего не могу понять… Что с вами творится? Ей – Богу, – выдыхал он, – к ревматологу, только к нему. Избыток кальция, знаете, не шутки.
Я не женат, а рог свербит. Сил уже никаких, как свербит. Я уже китайскими палочками чешу голову, а все свербит. Оно музыкой проходит. Звуком, как, знаете, будильник звонит и звонит утром…
Нервный тик..?
Я молчал. Доктор смотрел в сторону, равнодушно, как картонный человечек, которого чьи-то пальцы двигают по заезженной колее. Звук пробивал голову. Он топорщился, лез иголками, дергал ниточки в моем мозгу с настойчивостью садиста.
Я поднялся на поверхность, и, наконец, вынырнул. Опустив руку, пытался нашарить телефон на полу возле кровати. Дикая мелодия кантри рвала нервы из дальнего угла комнаты.
Откинув теплое одеяло, выскользнул в стылую комнату.
Да…
Из трубки доносилось клокотание, словно как повреждение на линии.
– Аллё!
Степачка… Степа, слышишь? Линачка умерла…
Плач нарастал. Так мелкий дождь превращается в ливень. В шторм. В цунами. В рыдания.
Я чуть не спросил, какая Линачка. Но тут понял, что это Лина.
КАК???
Инга Петровна, а это была она, промычала:
Ночью… Перевернулись на машине в горах… У нас ливень был…
Я вскочил, что-то делал. Только когда Инга Петровна положила трубку, разглядел себя голого в отражении балконной двери с почти докуренной сигаретой во рту.
Вышел из комнаты, в чем был: в трусах. Старуха не заметила или включила деликатность. Заглянула в лицо, проверещала:
Случилось что, Степочка?
В кухне заметался из угла в угол – забыл, зачем пришел. Она заковыляла из комнаты.
Степа, что с тобой?
Жена бывшая умерла.
В деланном ужасе и похмельном трясуне, всплеснула руками:
Айяйяй! Ох, что же теперь. Да… горе-то какое, – опустилась на стул, делая вид, что не смотрит на мои ноги. Но бесцветные ее глаза шныряли туда – сюда. Бросила критичный взгляд на стол, подвинула истерзанную тряпку к сахарнице, оценила, поджав губы, положение предметов и никак не могла пристроить псориазные руки. – А родственники там-то есть? А сынишка – то с ей?
С ней… Забирать теперь его надо.
Мммм, – покачала она головой. – Ну привози сюда, я не возражаю.
Я посмотрел на нее: привести сюда ребенка? Когда дети слушают пьяную брань и скандалы родных, это можно свалить на квартирный вопрос. Но когда это беснующаяся посторонняя сущность… Значит, по приезду надо будет искать жилье. С ребенком… С чемоданами, бесполезными любимыми вазочками и столетними шмотками.
Господи, это конец.
Как жалко девочку… а сколько лет?
Кому?
Жене твоей, кому!
Тридцать один, – вспомнил не сразу.
Ты не горюй, переживем… Любишь ее до сих пор, да?
Дикость вопроса в иную минуту поразила бы меня.
Я отвернулся. С дерева срывались бурые листья, их несло далеко, за пределы видимости. Вот так же и мы срываемся из этой жизни и улетаем – за пределы видимости.
Вспомнились волосы Лины… Такого же цвета копна. И как она ложилась на мои голые колени, и волосы рассыпались…
Гнилостный запах захлестнул. Теплый душок густого куриного варева из кастрюли и сладковатый едкий, незабываемый – разлагающегося тела. Или листьев. Его нельзя спутать ни с каким другим, ни забыть. Единственный запах, который можно воспроизвести в памяти. Этот дух теперь врос, как ноготь в кожу, в воспоминания о Лине.
Чайку вскипячу. А то вон трясёсся весь…
Кое-как переставляя отечные ноги, завозилась у плиты.
Голова моя была обита ватным. Подслушай кто мои пульсирующие мысли, испытал бы отвращение. Я думал о деньгах на похороны, о том, как буду жить с сыном здесь, в чужом городе, один. О том, что надо будет ехать двое суток на перекладных, о моей неудающейся профессии и судьбе. Но совсем не о той женщине, которую когда-то любил.
Денег не было совсем. Хватит только на дорогу туда. Те два – три – четыре месяца, которые оставил себе для разгона, растаяли в гнетущем осеннем тумане над моим балконом. Его мутные глаза убивали надежды.
Кто – то постучал по спине птичьей лапкой: старуха, улыбаясь, протягивала брюки. И я понял: чтобы больше никогда не видеть этих глаз, мне нужны деньги.