Читать книгу Феноменология переживания - Зиля Залалтдинова - Страница 2

Маршрутка размеренно катила по летней дороге. Молодой человек смотрел в окно, глядя на мелькающие пейзажи. Могло показаться, что он студент, но при попытке определить возраст даже самый опытный продавец, продающий алкоголь и сигареты, начинал терпеть неудачи. При желании его можно было принять и за школьника, и за студента, но нет – он даже был не ординатор. Это был психиатр Иван Румянцев и он ехал на работу в психиатрический стационар, находившийся за городом.

Румянцев был полон надежд и решимости. Но он не собирался прозябать на должности врача и до скончания века принимать больных. Нет, он решил взлететь высоко, потому после окончания ординатуры, он пошёл в аспирантуру, чтобы защитить кандидатскую. Без неё нынче никуда.

Профессор удивился выбору Румянцева. Он предупреждал, что заведующая отделением недолюбливает кафедральных, спит и видит, как бы выжить их из отделения. По мнению Морозовой студенты шумели, ассистенты вмешивались в схемы лечения, а профессора прибегали на консультации не очень резво. К тому же кафедра занимала жизненно важные квадратные метры, необходимые для отделения. Однажды она потребовала освободить учебную комнату, чтобы сделать из неё палату. Тогда самому главврачу пришлось делать внушение не в меру ретивой заведующей, и намекнуть, что если она не прекратит свою диверсионную деятельность, то она имеет шансы лишиться не только должности заведующего, но и вылететь из больницы на бреющем полёте. На следующий день Морозова была вежлива даже со студентами и о перепрофилировании учебной комнаты не заикалась. Но нет-нет, в её синих глазах да мелькала затаённая ненависть, не сулившая супостатам ничего хорошего. Тогда она принялась изводить сотрудников кафедры законными методами: запрещала брать истории болезни, препятствовала курации тематических больных, отправляя в день занятий то на УЗИ, то на прочие исследования, науськивала родственников писать жалобы на поведение студентов (вполне обоснованные – кому понравится, как студенты в автобусе смеются над «психом», который является чьим-то отцом, матерью, сыном или дочерью). В общем, умело доводила кафедральных до дёргающегося глаза – недаром она была первоклассным психиатром.

Иван лишь усмехался про себя. Где сотрудники кафедры видели вредную заведующую, он видел возможности. Вражда – точно не выход из ситуации, в конце концов, главными в отделении были всё-таки лечащие врачи. Потому он ещё устроился работать в больницу. Это была попытка усидеть на двух стульях, но Иван верил, что он справится.

– На остановке, пожалуйста! – попросили пассажиры.

Иван сошёл с автобуса и направился к больнице. Стационар находился в историческом здании, и кое-где можно было увидеть мраморные барельефы. Психиатрическая больница была построена на деньги богатого мецената и хранила дух прошлого, когда стены богоугодных приютов для сумасшедших красили в жёлтый дом, дав этому месту ходкое выражение. Старина скользила в деревянных ступенях, крашеных коричневой масляной краской, кованых перилах, гулких шагах по паркету, разносившихся по широким коридорам. Не хватало хрустальных люстр для полноты картины, но вместо них висели ртутные лампы. «Как в Хогвартсе» – сказала одна из студенток, когда впервые очутилась здесь. Когда-то Румянцев проходил цикл по психиатрии, поэтому знал, как добраться до отделения острых психозов или «буйное» отделение, как называли в узком кругу.

Когда он открыл дверь ординаторской, у него впервые возникло сомнение, что пойти работать в больницу – это хорошая идея. За одним из столов сидел Андрей Самойлов.

«А я тебе говорил – никогда не помогай родственникам»! – говорил ему куратор из психоневрологического диспансера, где Румянцев проходил ординатуру.

Мало кто из психиатров хотел работать в стационаре, потому что там лечились самые тяжёлые и опасные больные. Куда проще сидеть на амбулаторном приёме, на который приходили более-менее стабильные пациенты. А в свободное время вести психотерапию у невротиков, которыми полнилось общество в наше тревожное время. Андрей же в жизни не променял стационар на диспансер. В больнице он чувствовал себя как рыба в воде, но не только из-за любви к работе он часто задерживался на ней допоздна. В семье у него не ладилось, мягко говоря. Андрей и без того было трудно назвать ласковым и добрым в обращении, а когда он приходил домой, уставший до смерти, внимания и чуткости не приходилось ожидать. Скорее «дайте пожрать и свалите с глаз долой!».

Андрей не был бесчувственным мудаком и знал, что так неправильно. Что надо уделять жене внимание, вести за ужином душевные разговоры, дочку там на ночь целовать, в зоопарк водить. Но чего не мог – того не мог. Привезут под конец дня шизофреника в психозе – изволь осмотреть, решить, что с ним делать, назначить лечение. Не говоря о том, что возня с таким больным отнимала последние душевные силы. Да и почти ежедневные скандалы никак не способствовали желанию приходить домой вовремя.

Жена никак не могла понять, почему Андрей так себя ведёт. Сам Самойлов едко объяснял, что любовь прошла, завяли помидоры, и он «из сдержанного и молчаливого парня» превратился в «бесчувственного чурбана». Жена обвиняла его в изменах, Андрей лишь закатывал глаза. Медсестры, которые работали в отделении были все как на подбор страшные, как атомная бомба, да даже если были бы красивые – у Андрей было правило на работе отношения не заводить, и он никогда его не нарушал.

Когда Юлии исполнилось двенадцать лет, Андрей, наконец, развёлся. У дочки начался подростковый возраст, на который легли гены Самойлова, образовав взрывоопасную смесь. Жена постоянно жаловалась, что Юлия совсем отбилась от рук, постоянно прогуливала школу, ввязывалась в драки, вступила в шайку хулиганов. И просила Андрея повлиять на дочь. Тот лишь бесился про себя – почему-то все думают, что психиатры знают волшебное слово, способное успокоить психов. Но честно пытался поговорить с Юлией. Та посылала его чуть ли не матом. Самойлов лишь махнул рукой и присылал алименты.

Андрей понял, что дело труба, когда Юлия загремела в тюрьму. Да, Яковлев имел опыт работы с трудными подростками, да Шмелев когда-то симпатизировал Юлии, но просить коллег о помощи такого рода было превыше его сил. Тогда он вспомнил о новоявленном родственнике. Иван тогда ещё не был врачом – всего лишь ординатором. Но он согласился помочь в деликатной проблеме, чтобы получить опыт.

Поначалу работа шла хоть и не совсем гладко, но с положительной динамикой – Юлия немного успокоилась, даже регулярно посещала занятия в школе, прогуливая всего два-три урока в неделю. Но потом она стала делать неприличные намёки, что не прочь бы переспать с симпатичным врачом. Такая проблема была среди психиатров, но не настолько часто встречающаяся, чтобы думать, что психиатры только и делают, что спят со своими пациентами. И Иван попросту передал бы больную другому специалисту. Но тут бы пришлось объяснять отцу, да не абы кому, а психиатру со стажем, почему он отказался заниматься с ней.

– Юлия, опусти, пожалуйста, ноги на пол, – вежливо просил психиатр.

Девушка недовольно скривилась, но подчинилась врачу. Юбка была настолько короткой, что было видно нижнее бельё. Румянцев лишь повторял про себя инструкцию по использованию амоксиклава. Когда-то на спор он выучил наизусть её, и теперь использовал как успокаивающую мантру. Не потому что страдал самоконтроль – напротив, его раздражал тот факт, что его принимают за животное, которое бросается на всё что движется.

– Что тебя беспокоит?

– То, что ты отказываешься идти на свидание.

Иван лишь хмыкнул – он от своих пациентов слышал и не такое, так что его трудно смутить подобным признанием.

– И я в сто первый раз повторю – между нами возможны только профессиональные отношения, и я не собираюсь выходить за их рамки. Так что давай перейдём к делу.

– А давай! – Юлия встала с кресла и направилась к врачу.

– Соблюдай личное пространство и не приближайся ближе, чем на один метр! – прошипел Иван, теряя терпение.

– А не то что? – девушка склонилась над столом и уставилась томным взглядом.

– Вызову охрану. Думаешь, я могу только угрожать? Я и в самом деле так сделаю.

Юлия пыталась прыгнуть на него, но Румянцев оказался проворнее.

– С меня хватит! Вон отсюда и больше никогда не приходи ко мне.

Девушка недоверчиво склонила голову.

– Покинь помещение или я вызову охрану.

– Это значит… всё?

Иван занёс руку над кнопкой вызова.

– Это значит всё. Тебе нужно найти другого психотерапевта, потому что я больше не собираюсь с тобой заниматься.

Юлия резко развернулась и, не прощаясь, выбежала из кабинета. Иван потёр виски и бессильно опустился в кресло. «Нет, даром эта история не пройдёт» – думал он про себя, смотря на стрелку часов, отмерявшее время до следующего приёма.

В самый разгар приёма, когда очередная пациентка бодро расписывала, как же ей нехорошо живётся и ещё хуже чувствуется – то там стрельнёт, то здесь булькнет, то и вовсе всю припечёт, словно адским пламенем – ворвался разъярённый Андрей Самойлов. Он был в таком бешенстве, что пациентка, не протестуя, послушно покинул кабинет, лишь бы не сталкиваться с этим страшным мужчиной.

– Я тебя урою, мразь! Как ты посмел?! – от рыка мужчины дрожали стены.

– Что посмел? – вежливо осведомился психиатр.

– Юлия сказала, что ты пытался соблазнить её, а на последнем сеансе чуть ли не набросился на неё!

– Вот как, – ответил Румянцев ледяным голосом, – что ж, подобного от неё и следовало ожидать.

– В смысле?

– В смысле в кабинете проводится видеозапись, для демонстрации интересных клинических случаев, разумеется с сохранением анонимности… или для судебных разбирательств. Так давайте посмотрим её, и вы увидите, набрасывался ли я на неё или нет.

Не очень удобно под недоброжелательным взглядом мужчины, готового на жестокое убийство, искать нужный видеофайл, но Румянцев справился с этой задачей. Андрей смотрел на происходящее на экране и стал похож на статую Зевса-громовержца – лицо было совершенно неподвижным, лишь взгляд метал молнии.

– Она меня до инфаркта доведёт, – сказал Самойлов севшим голосом.

Румянцев замялся на пару секунд, но очень быстро взял себя в руки и произнёс традиционное приветствие. Он обменялся с коллегами рукопожатием. Андрей не отвергнул жест вежливости и даже не стал сжимать руку до хруста в костях, но в льдисто-голубых глазах Иван отчётливо увидел, что он совсем не рад его видеть.

Напротив Андрея сидел Шмелев Николай – доктор, добродушный на вид. В углу же спрятался Максим Селезнев – он едва скользнул по новичку взглядом и принялся дальше писать историю болезни.

– Вы, кажется, знакомы? – Шмелев обратил внимание на то, какими взглядами обменивались Самойлов и Румянцев.

– Да, познакомились на учёбе, – ни один из них не желал говорить, что их на самом деле связывало. Селезнев приподнял голову:

– А я слыхал, что вы родственники.

– Кисель на седьмой воде, – грубовато ответил Андрей, – только на учёбе и познакомились.

Никто из врачей не удивился резкости Самойлова, – такой он был человек по сам по себе.

– Морозова пока на большой пятиминутке, так что присядь пока.

Николай ненавязчиво расспрашивал – кто такой, чем занимаешься. Иван немного расслабился и вступил в диалог. Самойлов смотрел как сыч, а Селезнев уставился в документацию, словно ничего интереснее не было на свете.

В ординаторскую ворвалась заведующая – молодая женщина, стриженная под каре, в белом халате. «Какой она красивая… Тьфу, не о том, думаешь». Румянцев был слишком взрослый, чтобы смущаться как старшеклассница. Да и профессия как не располагала к излишней стыдливости, потому что больные делятся интимными вещами, иногда в прямом смысле интимными.

– А ты значит, новый психиатр?

– Да. Меня зовут Иван Румянцев.

– Нам не помешает подмога – работы у нас много и ещё немного сверху. Не будем терять время!

Андрей сверлил взглядом спину Румянцева.