Читать книгу Курс молодой стервы - Злата Тур - Страница 4

Однако вместо светлого и яркого сна, соответствующего настроению сегодняшнего успеха, в ее душу снова, как разъяренный гиппопотам, ворвалось прошлое. Цинично растоптав ее радость, оно снова нагло заявило свои права.

«– Ну, ты и толстая стала! Как корова! – Потап уже давно не стеснялся в выражениях.

Светлана привычно ссутулилась, хотя и понимала, что Дюймовочкой все равно не будет выглядеть. Но здесь он был прав. Ела она, как не в себя и все, что было не приколочено. Особенно после таких «мотивирующих» разговоров прожорливость диким, безжалостным зверем набрасывалась на нее, а она на еду. Муж, как дементор, жалящими высказываниями высасывал жизненную энергию, и чтобы выжить, ей нужно было эту энергию восполнить.

Потап с садистской изощренностью всегда находил болезненную точку, по которой мог бить до потери чувствительности. Бил с наслаждением, видя, как сначала вздрагивает жертва, как расширяются зрачки от обиды, как она мужественно пытается удержать слезы и кусает губы, чтобы окончательно не разрыдаться. Как только Света переставала реагировать, он находил новую.

Обычно эмоциональная экзекуция начиналась тогда, когда жена пыталась высказать свое мнение или с чем-то не согласиться, и Потап, чтоб подчинить, пускал в ход все запрещенные «международной конвенцией по правам человека» приемы.

Сравнивание с другими, обесценивание всех ее достоинств, рассказы о том, как хороши в постели были ее предшественницы, высмеивание ее бедных родственников и пьянство отца – все это было кирпичами, неуклонно тянущими ко дну ее самооценку и наглухо придавливающими способность сопротивляться. В арсенал моральных пыток входили и не имеющие отношения к действительности попреки – Потап не брезговал ничем. Постоянно клевал тем, что она небережливая хозяйка. Так она экономила на всем, разве только что туалетную бумагу не стирала!

Не желая разводить ссору и сберечь нервы, Света пыталась отмолчаться.

Но не всегда это удавалось.

– Потап, мне нужно куртку купить. Я свою постирала, а она по шву полезла, – Света виновато посмотрела на мужа.

– А чего ты ко мне с этим вопросом? Пусть тебе купят те, кто тебя приходовал. Мне твои знакомые всю подноготную рассказали, так что я прямо не знаю, как и жить с тобой.

– Что? Ты с ума сошел? Ты же у меня первый мужчина! – От такого чудовищно – нелепого обвинения у нее потемнело в глазах, сердце отчаянно забилось о грудную клетку, словно птица, рвущаяся на волю, подальше от такого ужаса.

Ее «Я», давно уже методично уничтожаемое мужем, распласталось бездыханной шкуркой. Как может жить человек, понимая, что по факту он никому не нужен, что он просто половая тряпка, небрежно брошенная у входа и годная лишь для того, чтоб о нее вытирали ноги?!

– Ну, девственность и восстановить можно, сейчас многие потаскухи так и делают. Да и много всяких других способов есть ублажить мужиков. Это передо мной ты тут невинность строишь. А люди мне глаза открыли!

Правильная девочка, предельно честная и порядочная, услышав такую гнусность, онемела. Ее душевный мир, и так кое-как слепленный скотчем из осколков хрустальной мечты о счастливой семье, сейчас просто взорвался. И это потрясение не могло пройти даром. Раскаленным гвоздем виски пронзила острая боль, и голова словно запылала. Она пошатнулась и потеряла сознание. Очнувшись, никак не могла понять, что случилось. Попытки открыть глаза приводили к тому, что ее начинало страшно мутить, а перед глазами все плыло. Приехавший доктор поставил диагноз «Гипертонический криз» и прописал постельный режим.

Света сквозь сон почувствовала, что ее буквально колотит. Животный страх липкими лапами сжимает сердце и будто вынимает душу. В ужасе она открыла глаза и никак не могла сообразить, где находится. Ожившее прошлое было таким пугающе ярким, что девушка ощутила холодные росинки пота на спине.

В квартире стояла тишина. Ее добрые соседи мирно похрапывали. А она, нервно скомкав в руках одеяло и забившись в уголок кровати, в который раз начала мучительную борьбу с призраками прошлого.

Она понимала, что Потап получал удовольствие, доводя до слез, заставляя ее задыхаться от несправедливости, отчаяния. Но что больше всего ее ранило, так это гадкие остроты насчет ее творчества. Если она молча выслушивала и смирялась со всем, что фонтаном помоев выливалось из мужа, то свои сказки она начала тщательно скрывать, пытаясь защитить детище от насмешек.

В начале их знакомства мило подтрунивавший над ними, потом Потап стал жестко высмеивать, говоря, что нормальные женщины не витают в сказочных облаках, а заботятся о муже и доме. И только ненормальная дурочка будет изображать из себя Агнию Барто…Вновь и вновь, лишая уверенности в себе, в голове воскресали диалоги, вернее обвинительные монологи мужа.

«– Ты слышала, что я сказал? Или ты оглохла? – снова, как пощечина, хлестко выдернула ее из горьких раздумий грубость мужа.

– Скоро лето, буду ходить на реку и похудею, – проглотив в очередной раз оскорбление, она ответила практически спокойно.

Но как только Потап ушел из дома, она метнулась на кухню. Надежный, брутальный швед цвета металлик, был ее вторым, после ноутбука, другом.

Открыв дверцу, Света зачарованно замерла. Маленькие полочки на дверце, большие стеклянные полки приветливо манили ее. Аппетитная курочка в фольге. Печеночный паштет. Буженина. Сыр. Ветчина. До дрожи хотелось такого жирного, калорийного. Наверно, когда съедаешь много всего вкусного и тяжелого, организм бросает все силы на переваривание пищи и дает передышку душе, отвлекает от мучительных переживаний. И обида куда-то отступает, и настроение немного улучшается. Она, конечно, понимала, что должны быть другие источники удовольствия. Но… их не было.

Близость с мужем была периодической и совершенно не радовала. Света зажималась, стесняясь себя и оправдывая отсутствие нежности со стороны мужа своей непривлекательностью.

Хотя восемьдесят килограммов – это еще не конец света, многие и потолще ее будут и не комплексуют. Такие мысли иногда приходили ей в голову, но даже не задерживались, потому что факты – вещь упрямая. И лакмусовой бумажкой было отношение мужа – у него не было желания носить ее на руках. Ни в прямом, ни в переносном смысле.

Подруг тоже не осталось.

Очень быстро мужнее: «Мне так тоскливо, когда ты уходишь» сменилось на: «Тебе нечего дома делать, что ты собираешься бежать неизвестно куда? Может там не только подружки ждут?!» Потом девчонки привыкли, что она отказывается, и перестали приглашать.

И так получилось, что вся радость сосредоточилась на желудке.

Словно какой-то маленький людоед сидел внутри нее и угрожал: «Не закинешь внутрь конфету или бутерброд, начну грызть тебя» И она ела. Чтоб снять усталость, расстройство или хоть чуть-чуть поднять настроение.

И даже если разум говорил, что голода нет, тело отчаянно просило что-нибудь. Чай с конфеткой, бутербродом были как завистливые подруги – видя, что девушка катится в бездну, они только мягко, успокаивающе подталкивали к краю. Мол, ничего страшного, только один разочек. Сейчас станет хорошо, а завтра ты уже не будешь поступать так. Однако это завтра так и не наступало, потому что оно оказывалось сегодня, где можно еще дать слабинку.

Каждый раз, с отвращением глядя на себя в зеркало, она впадала в ступор – кто эта унылая раскормленная тушка с потухшим взглядом? Куда же делась та жизнерадостная тростинка, корой она была еще три года назад?

Солнечный свет, который она излучала раньше, сейчас погас, и только тоненький, слабый лучик пробивается сквозь цинковую серость ее существования – это ее сказки.

Когда мужа не было дома, она, словно яркая бабочка из мрачного кокона, преображалась. Не внешне. Внутренне. Глаза начинали сиять, будто небесная лазурь. Легкая улыбка прогоняла мрачную тучу с ее лица, и пальчики начинали самозабвенно стучать по клавишам старенького ноутбука. И тогда рождались самые разные сказки. Веселые и грустные, но обязательно с хорошим концом. Потом она рассказывала их малышам в садике, где работала воспитательницей.

Для нее сочинительство было глотком свежего воздуха. Света поежилась, хотя в комнате было тепло, и тяжелые думы снова начали расковыривать ранки в ее душе.

Когда же он начал закручивать гайки, практически превратив ее жизнь в духовную тюрьму?

Три года назад, тонкая, стройная, счастливая и любящая весь мир, она стояла в ЗАГСе и была уверена в светлом будущем. Она твердо знала, что будет самой лучшей женой, доброй, чуткой и ласковой. Она сделает свой дом уютным гнездышком, где будут смеяться дети, где будут веселые праздники, где будет царить любовь и уважение.

Но, как любит говорить компьютер, сразу что-то пошло не так.

Первый раз звоночек, возвестивший о неблагополучии, осторожно звякнул на день рождения мужа. Поскольку Света еще не работала, денег своих не имела, то с головой погрузилась в творчество. На волне воодушевления сочинила стихи, от руки написав их на красивой бумаге. Бутылку из темно-синего стекла она превратила в вазу, изящно украсив ее ракушками и узором из почтовой бечевки. Получилось очень стильно и оригинально. Не поленилась, съездила на край города, где начинались поля, и собрала букет из золотых колосков. Живое воображение мигом перенесло ее в мифологию, где – колоски – это возрождение жизни, богатство, процветание и даже сексуальный символ.

Душа пела от счастья – особый, адресный подарок обрадует Потапа, покажет, какая у него неповторимая жена. С любовью прижимая их к груди, она наслаждалась их неповторимым запахом, предвкушая реакцию мужа.

Однако его реакция оказалась практически противоположной ее ожиданиям.

– Ты в кружок «Умелые ручки» записалась? Мило, ничего не скажешь, – он криво улыбнулся, выражение лица было такое, словно чужой ребенок принес ему свои каракули (надо сказать, дети не вызывали у него никакого умиления).

Сердце девушки свернулось маленьким страдающим комочком, но привычка сглаживать конфликты заставила ее проглотить обиду и выдавить улыбку.

– Хотела тебе сделать сюрприз.

– На будущее. Я не люблю сюрпризы. Не люблю непредсказуемость, поэтому я на тебе и женился.

От потрясения она забыла, как дышать – воздух сделался обжигающе колючим, впивающимся в легкие миллиардами острых иголочек страха.

– Ты хочешь сказать, что женился на мне, потому что я удобная, а не потому, что любишь? – еле выдавила она из себя чужим, охрипшим голосом.

Потап строго посмотрел на дрожащую от волнения жену и четко, словно вбивая ей в мозг, произнес.

– Я тебе один раз сказал, что люблю. Если что-то изменится, я дам тебе знать.

Как глоток воды в пересохшее горло, упало это скупое «люблю». И хотя оно относилось к прошлым событиям, но вредоносное стремление быть всегда хорошей и дружить со всем миром снова показало ей кулак и велело радоваться тому, что дают.