Читать книгу Судный день - Александр Ольбик - Страница 10

Клад, который добыл на Большой Садовой, Нуарб спрятал в дымоход старой печки, ставшей безработной после того, как ее основное назначение перешло к газовому отоплению. Предварительно он извлек из жестянки ювелирные изделия и два царских червонца. Затем, как бы между прочим, поинтересовался у Марии, где находится Третьяковская галерея и нельзя ли будет туда сходить. Этот разговор был для женщины приятнее приятного – раз человек потянулся к культуре, значит, не все потеряно. И она с энтузиазмом рассказала ему, где эта Третьяковка находится, каким транспортом до нее добираться, и что она, будучи еще школьницей, раз десять туда ходила и хорошо, что он напомнил, нужно еще раз обязательно там побывать.

На следующий день, когда Мария ушла на работу, Ну арб, прихватив с собой кольцо, сережки и золотую монету, отправился в Лаврушинский переулок. Оказавшись перед отреставрированным зданием Третьяковки, он был поражен его красотой, а, войдя в него, ощутил ни с чем не сравнимую атмосферу комфортности.

Он полез в карман и наскреб несколько рублей, которых, однако, хватило, чтобы попасть на выставку. Уже в первом зале его охватил неописуемый восторг. Потом были картины Куинджи «Березовая роща», «Украинская ночь». Стоя перед ними, Нуарб вспоминал, как рассказывал Маэстро про «Лунную ночь на Днепре» этого замечательного художника…

Потом были залы Шишкина, Левитана, Брюллова, в которых, впрочем, он долго не задерживался. Задержался лишь у картины Верещагина, на которой была изображена пирамида, сложенная из человеческих черепов… «Апофеоз войны» – прочитал он и удивился столь точному названию.

Насытив взор и сердце неожиданно прекрасными впечатлениями, и немного разочарованный отсутствием на стенах «Черного квадрата», Нуарб сошел вниз и постучал в дверь администратора. В комнате были три женщины и у той, которая сидела за большим столом, он поинтересовался – нельзя ли поговорить с Зинаидой Васильевной Угрюмовой? Женщины перекинулись взглядами, и та, которая за большим столом, самая старшая, оказалась бдительной особой и стала расспрашивать Нуарба – кем он доводится Угрюмовой, зачем она ему понадобилась и т. д. Он, разумеется, не знал, что женщина вела себя в строгом соответствии с музейными правилами внутреннего распорядка: всех посторонних, случайных и подозрительных лиц брать на заметку и никому ничего о галерее без нужды не рассказывать. Все же речь идет о баснословных ценностях, на которые зарятся все, кому не лень. Но Нуарб, нагнав на лицо побольше печали, сказал, что не доводится Зинаиде Васильевне никем, а просто выполняет просьбу ее брата, умершего в Красноярске и перед кончиной просившего передать сестре небольшую посылку. И все сразу встало на свои места, ибо кого не может тронуть столь трогательная история, в которой решающим словом была воля умирающего человека. Такова психология людей, даже если они до безобразия подозрительны и нудны. К сожалению, сказали ему, Зиночка уже здесь не работает, пришли бы, на недельку раньше… А живет? вот, пожалуйста, вам адресок…

Когда он уже собрался уходить, с языка непроизвольно сорвался вопрос:

– А почему в вашей экспозиции нет «Черного квадрата» Малевича?

Женщины снова нервно переглянулись, и если бы Нуарб был более внимательным, заметил бы в их взглядах смущение и искорки вины… Он же не знал, что в Третьяковке уже который день стоит тихий переполох: со стеллажа исчезла картина, которую в следующем месяце нужно везти в Лувр, по программе обмена культурными ценностями. Все охали и ахали, ломали голову и гадали, куда из надежно защищенного хранилища мог подеваться этот пресловутый «Черный квадрат»? Хотели обратиться в органы, но директор и начальник службы безопасности категорически такой вариант отвергли: будем искать сами – не могла же картина испариться сквозь бронированные стены хранилища…

– Эта картина находится в запасниках, в галерее современного искусства, что на Крымском валу… Мы ведь не можем одновременно экспонировать, весь фонд… Не хватает площадей… – и женщины опять переглянулись и облегченно вздохнули, когда любопытный посетитель скрылся за дверью.

Одна из трех служащих предположила:

– А вдруг этот тип из департамента культуры? Что-ни будь пронюхали… Ох, как рискует Сергей Павлович, скрывая этот инцидент…

Между тем, Сергей Павлович Суздальцев – директор галереи, соблюдая строгую конфиденциальность, уже привлек к работе одного частного детектива, чтобы тот за энную сумму провел негласное внутреннее расследование.

Чтобы дело не откладывать в долгий ящик и помня, что где-то его ждет кейс с крупной суммой, Нуарб поспешил к Угрюмовой по адресу, полученному в Третьяковке. Переулок Сивцев Вражек… Что-то это название ему напомнило, но что? Ага, дошло! на этой улице когда-то жил Булгаков, о чем ему тоже рассказывал Маэстро. Именно с этой улицы писатель перебрался в дом на Большой Садовой, который затем станет местом проведения Большого бала у Сатаны. «Экая чепуха, – подумал Нуарб, – такие истории сейчас можно увидеть по любому телеканалу. Даже похлеще, более закрученные, без этих пресно-смешливых и довольно неубедительных похождений Коровьевых, Азазелло в компании с каким-то идиотским котом Бегемотом».

Однако, чтобы добраться до улицы Сивцев Вражек, ему пришлось сменить несколько видов транспорта, и он боялся, что наличных финансов ему для поездки не хватит. Но, в конце концов, все проблемы разрешаются.

Быстро нашел дом, возле которого орудовал метлой дворник с буденновскими усами, указавший этаж и квартиру, где проживала Угрюмова. Это была самая затрапезная коммуналка. Дверь открыла седенькая пожилая женщина, в простенькой кофточке поверх синего изрядно поношенного домашнего халатика. Глаза живые, улыбчивые. «А какими еще они должны быть у человека, отдавшего Миру Прекрасного сорок лет своей жизни?» – подумал Нуарб.

Он тоже во всю улыбался, стараясь предстать воплощением вежливости. Его провели через большую кухню, где стояли три газовые плиты и три стола, и ввели в комнатушку метров в десять-двенадцать. Обычное место пребывания человека, у которого нет ничего за душой кроме самой души.

Нуарб вынул из кармана сверточек и, развернув его на столе, выложил сережки и кольцо.

– Это вам от Казимира Карловича… Позументова…

Женщина схватилась за сердце и тихо заплакала, но вдруг спохватилась:

– Простите, это сейчас пройдет…

Потом она принесла из кухни чайник, и за неспешным, хоть и несколько напряженным, чаепитием, он поведал ей все то, что ему наказал исполнить Маэстро.

– Умирая, он просил передать вам это, – кивок на золотые изделия, – и сказать, что помнил вас всю жизнь…

На лице хозяйки снова появились слезы, но теперь уже элегически потеплевшие.

– Это кольцо и серьги принадлежат его маме Зое Кориандровне, – Угрюмова приложила к глазам платочек. – А где похоронен Казимир Карлович? – спросила она.

Но гостю на этот вопрос ответить было нечем, и он лишь пожал плечами. Эта тема потеряла для него интерес. Теперь он думал, как бы половчее завести разговор о том, ради чего он тут, собственно, изощряется в сантиментах. И вдруг будто какое-то мистическое предопределение вступило в игру, ибо как еще можно было расценить следующие слова Угрюмовой:

– Казимир Карлович прекрасно знал живопись и ненавидел халтуру… О, сколько нервов он потерял в борьбе с защитниками и проповедниками «Черного квадрата»! Несколько раз он пытался содрать его на выставках со стены, за что его сначала отправляли в психушку, а затем – в тюрьму… Потом неоднократно привлекали и за частное коллекционирование произведений искусства, тогда ведь это не поощрялось… А ведь чистейшей души был человек!.. «Черный квадрат» – лишь предлог… Я ведь тоже из-за этого идиотского «Квадрата» пострадала…

Ну что еще нужно, чтобы продолжить разговор в намеченном русле? Нуарбу не надо было изображать заинтересованность, что, естественно, не осталось незамеченным хозяйкой этого убогого уголка.

– Однажды, когда меняли картины, я повесила «Квадрат» верх ногами, – продолжала свой рассказ Угрюмова. – По крайней мере, так мне сказал директор и влепил выговор… А где, скажите, у этой мазни ноги, а где голова? Да ее, как ни крути, как ни вешай, все равно нет – ни грана искусства, ни смысла. Это – чудовище в раме, и с ним так носятся, словно это какой-то Рубенс или Веласкес… А уволилась я после того, как меня чуть ли не обвинили в краже этой мазни: недавно «Квадрат» исчез со стеллажа. Словно сквозь землю провалился… – Женщина приложила руку к сердцу, видимо, сбилось дыхание. – Я клялась всеми святыми, что ничего не знаю, но меня допрашивал какой-то частный сыщик… он даже сюда приходил… искал, вынюхивал, махал перед моим носом пистолетом… как будто я могла украсть это… простите за выражение, черное дерьмо… – И женщина снова, склонив голову, заплакала…

А у Нуарба на языке уже зудел вопрос: «Вы имеете в виду первый «Квадрат», который был написан в 1913 году?» Но сказать не успел, Угрюмова взяла с этажерки старомодный ридикюль и вынула из него фотографию:

– Смотрите внимательно, молодой человек, вам наверняка знакомо это лицо…

Нуарб вгляделся в долговязую, тощую фигуру в котелке, в пальто с большим шалевым воротником. Лицо на фотографии, действительно, кого-то напоминало, но сразу не вспоминалось… Да, глаза… большие, как бы немного удивленные… Черт побери, конечно же, он знает эти глаза! Молодой Маэстро! Никаких сомнений не может быть!

– Кажись, Казимир Карлович?.. Интересно, какой год?

– Уже после войны, если не ошибаюсь, 1946-й. После демобилизации… он служил в дивизионной газете иллюстратором… А я была корректором, там и познакомились… – и снова влага наполнила глаза женщины.

На другой фотографии Нуарб увидел троих взрослых и мальчика, сидящего на коленях у женщины. Мужчины в строгих костюмах, при бабочках, женщина с коротко подстриженными волосами – в платье в полоску… Очень красивая. У нее на коленях, широко раскрыв глаза, устроился мальчуган в матросской форме, лет… Трудно сказать… Может, полутора, может, двух…

Палец Угрюмовой легонько прошелся по лицам, застывшим на пожелтевшей фотографии. Уже более твердо она прокомментировала:

– На этой фотографии Казимир Малевич, Карл Вольфрамович Позументов и Зоя, его жена…

– Не много ли Казимиров на одном небольшом снимке? Или тогда это было модное имя?

Женщина закрыла альбом. По ее лицу было видно, что ее беспокоят сомнения – стоит ли этот визитер того, чтобы открыть ему семейную тайну? Всё же решилась – как никак человек пришел не с пустыми руками и вроде не нахал…

– Понимаете, жизнь порой выкидывает такие коленца… Художник Малевич дружил с Карлом Позументовым… Даже не столько с ним, сколько с его женой Зоей… Она позировала Малевичу, гуляла с ним в парке, когда туда приезжал духовой оркестр, и злые языки говорили, что она изменяет мужу… И тот ревновал… так ревновал… Однажды, когда Зоя сидела в кресле с веткой махровой сирени, а Казик Малевич делал с нее набросок, подошел Карл и, ни слова не говоря, взял тюбик с сажевой краской и почти весь выдавил на этюд. Они тогда даже подрались… Зоя клялась, что ничего такого между ней и Малевичем нет, однако, когда родился ребенок по настоянию Зои его назвали Казимиром… Карл даже хотел с ней развестись, но потом его вместе с Зоей забрали, как многих, и, они не вернулись… Поэт М. говорил, что Карла взяли по доносу Казимира, хотя в это с трудом верится… Но что, молодой человек, любопытно: в силу каких-то обстоятельств, когда Казимир Позументов подрос, он проявил склонность к живописи, стал неплохим художником, но главное, стал выдающимся коллекционером… За что и пострадал…

Нуарб слушал женщину и вспоминал барачные беседы с Позументовым, дневник Позументова-старшего – и многое для него начало вырисовываться в совершенно ином свете. И не в лучезарно-розовом, а в притаённом мышино-сером. Да, все это весьма интересно, но вопрос вопросов – какие «Квадраты» Малевича хранятся в Третьяковке, и есть ли среди них тот, заветный, который был выставлен на петроградской выставке футуристов «0.10» в 1915 году? И за который можно получить кейс, полный европейских денег?

– Но все же почему картины Малевича, и в частности «Черный квадрат», так высоко ценятся на Западе? Он действительно гениальный художник? – спросил Нуарб и удивился собственному тону.

Угрюмова едва не обомлела, ее щеки покрыла опасная бледность, губы сжались в тонкие жгутики и пальцы начали мелко дрожать. Но, собравшись с духом, она попыталась ответить:

– Понимаете, молодой человек, вкусы западной публики… нет, я не так сказала… не публики, а пройдох от искусства… настолько извращены, что они могут кучу навоза представить шедевром и продать её за миллион долларов… Таково, увы, наше время – всё шиворот-навыворот… Что касается самого Малевича… Я бы его убила… «Полночь искусства пробила, Супрематизм сжимает всю живопись в черный квадрат на белом холсте». Это его слова… Он возомнил себя гением, и даже утверждал, что его «Черный квадрат» – это символ победы над Солнцем. Дескать, последняя точка в бытии. Он намеревался присвоить полномочия Бога, а это истинным Богом не прощается… Вы заметили – в последние годы Солнце стало светить ярче, жара стоит такая, что люди от нее мрут, словно мухи? В одной Франции за лето погибло тридцать тысяч человек… Такого никогда не было… Вот, говорят, парниковый эффект… Ерунда! Это Эффект Малевича, который своим бесовским «квадратом» затмил Вселенную! – Угрюмова хрустнула пальцами.

Нуарб уже не смотрел на женщину. У него появилось ощущение, что он в палате для умалишенных. Но и уходить без необходимой информации было бы глупо. И он, напялив на лицо выражение крайней заинтересованности, продолжал слушать… А Угрюмова говорила:

– Так Творец пожелал: любое слово человека, сказанное в определенный момент, может превратиться в действие. Поэтому пока существует в мире этот «Квадрат», Солнце будет продолжать разрушаться, вернее, – истощаться. Как это будет происходить, адресуйте этот вопрос физикам, я же, как человек верующий, знаю – грядет страшная беда…

– Так чего же проще – взять и сжечь эту… – Нуарб хотел употребить ненормативное прилагательное, но воздержался, – …этот дурацкий «Квадрат»… И почему вы сами этого не сделали?

– Хотела, уже нашла художника, который исполнил бы копию, чтобы его подменить. Но, когда решилась, «Квадрат» вдруг пропал, словно растворился… – Женщина отвела взгляд, словно смутившись. – Его явно кто-то бережет. Понимаете? А зачем? Зачем хранить в лучшем музее страны вещь, которая несет гибель всему? Значит, что бы вы, атеисты, ни говорили, а в мире существует какой-то Противобог… Или Сатана, Черт, Нехристь – не знаю кто еще, но такая сущность, которой все под силу…

– Вы думаете и Малевич из их числа?

Угрюмова задумалась. Цвет ее лица приходил в норму.

– Не думаю… Казимир Позументов не причислял Малевича к нечистой силе… Разве что отражатель… и то не он сам, а его творение, о котором мы сейчас ведем речь… Или как передающая антенна… Извините, молодой человек, я не так современна, чтобы разбираться в технических тонкостях… Впрочем, такой же отражатель и Михаил Афанасьевич Булгаков. Ведь это ему мы обязаны появлением в Москве Сатаны!

И Нуарб, чтобы, наконец, получить то, за чем сюда шел, напрямую спросил:

– А где хранится… вернее, хранился до пропажи тот «Черный квадрат»? В здании в Лаврушенском переулке или же на Крымском Валу?

В глазах Угрюмовой появился свет надежды, они воссияли улыбкой.

– Я сразу поняла, что вы неспроста пришли ко мне, раз задаете такие вопросы… Я вам все расскажу: где он хранился, в каком боксе, на каком стеллаже, только, пожалуйста, найдите его и… Попадись он мне на глаза, я бы его умыкнула и… – на лице женщины мелькнуло что-то похожее на злорадство.

Нуарб вытащил из кармана золотой червонец и положил на стол, возле руки Угрюмовой.

– Это вам на проживание…

И лучше бы он этого не делал, ибо лицо женщины сморщилось, плечи вздрогнули, и она разразилась плачем.

– Какой чудовищно продажный мир, – запричитала она, – может, и в самом деле он не достоин существования… Мне платят за то, что я хотела как лучше… Я знаю, что это за деньги… Их когда-то у Казимира Позументова было много, но они не принесли нам счастья… Мы расстались… – Она черенком чайной ложки отодвинула червонец. – Заберите эту заразу и не думайте, что все инфицированы золотой лихорадкой…

Нуарб взял монету, зажал ее в кулаке и поднялся с места.

– Извините за беспокойство, у меня и в мыслях не было вас обидеть… – и пошел к двери. Угрюмова, торопясь, произнесла:

– Молодой человек, вам может помочь Владимир Антонович Портупеев… Он работает электриком в Галерее современного искусства на Крымском Валу и раз в месяц, в целях профилактики электрической системы, имеет доступ во все боксы хранилища…

Вот так зигзаг удачи! Ждал, когда ему назовут адрес. Но дали только номер телефона, который он запомнил и повторял всю дорогу, пока шел на автобусную остановку. Она была в конце Сивцева Вражка, как раз на углу Староконюшенного переулка…