Читать книгу Судный день - Александр Ольбик - Страница 9

В редакцию Виктор Штольнев приехал почти в одно и то же время с редактором Финкильштейном. Обменялись рукопожатием и несколькими репликами, и Штольнев принялся за вычитку своего материала, уже сверстанного для следующего номера. Но пока он летел в Москву, главы «большой восьмерки» в последний момент приняли внеплановую резолюцию, касающуюся положения на Ближнем Востоке, где на территории Ливана уже шла настоящая война между Израилем и боевиками из Хезбаллы.

Вычитав и внеся в материал незначительные поправки, Штольнев зашел к редактору, в кабинете которого и состоялся разговор по горячей теме:

– Ты думаешь, жизнь двух солдат стоит настоящей войны? – спросил Штольнев. – Может, в этой связи нам следует дать какой-нибудь комментарий?

– События развиваются настолько стремительно, что любой комментарий завтра устареет. А мы ведь не газета… – И вдруг Финкильштейн сменил тему разговора: – Ты лучше скажи, когда, наконец, соберешься в командировку?

– Я не думаю, что это надо делать сломя голову. Да и самолеты падают чуть ли не каждый день…

– Ты имеешь в виду катастрофу А-310 в Иркутске?

– Не только… и в Крыму разбился борт с начальством из ВМФ, сочинский рейс накрыла морская волна… Очередная обойма авиакатастроф…

– Не беспокойся, на одной и той же посадочной полосе вряд ли смогут произойти два ЧП подряд. Ты ведь должен лететь до Иркутска?

– А другого пути в долину реки Ивановки, как мне кажется, нет.

– Обязательно прочти мой материал об этом нейтринном телескопе, я его уже перебросил на твой компьютер. Всё не так просто, как может показаться на первый взгляд… – Финкильштейн поднялся и подошел к окну, из которого открывался прекрасный вид на подернутую голубоватой дымкой Москву. Не оборачиваясь, снова заговорил: – Подумай, в самое трудное для России время… в 1992 году, правительство принимает решение финансировать этот безумно дорогостоящий проект, как будто более важных дел не было. Это в то время, когда Валовой Продукт уже летел под откос, страна захлебывалась в политических катаклизмах, государственный долг все больше и больше зашкаливал! И вдруг выделяются колоссальные средства на строительство какого-то телескопа… Построили, причем – в рекордные сроки. Всё делалось в строжайшей тайне, ведь до 1998 года никто о нем и слыхом не слыхивал… К чему была такая спешка? И такая секретность?

– Да, это интересно… И ещё интереснее, если при этом учесть незапланированные консультации «восьмерки» с учеными. Но Чагин – хитрован, не раскалывается…

– И не расколется.

– Зачем тогда приглашал на Байкал?

– Как интеллигентный человек, он должен был так поступить… И, возможно, надеялся, что Байкал далеко, просто так туда не поедешь, мало ли что…

– А и в самом деле, зачем туда ехать, тратить деньги и время? Я лучше в свою любимую Японию смотаюсь, там хоть вода теплая…

– Не спеши с выводами. Почитай материал, прикинь, ты же опытный журналист и сможешь отличить фуфло от стóящей информации… Так что оформляй командировку и дуй. Попытайся наладить отношения с другими сотрудниками лаборатории, наконец, влюби в себя какую-нибудь лаборанточку… Сам знаешь, как добывать информацию, а то, что за этим кроется что-то чрезвычайное, я не сомневаюсь. В крайнем случае, при абсолютном нуле информации, возьмешь интервью у бортпроводницы, которая спасла жизнь двум десяткам пассажиров.

– Да о ней растрезвонили все, кто мог и в России, и за…

– Это неважно, когда все о ней подзабудут, мы дадим твой очерк. Она молодая, красивая, а о таких людях писать всегда интересно… Но решать тебе…

Уже находясь в аэропорту, Штольнев позвонил в офис Чагина. Женский голос ответил, что Нестор Петрович отбыл в Академию наук и возвратиться не раньше трех часов.

В Иркутск Штольнев вылетел из Шереметьева на самолете авиакомпании «Сибирь», на борту такого же А-310, один из которых неделю назад не вписался в посадочную полосу Иркутского аэропорта и сгорел почти со всеми пассажирами.

Полет начался довольно успешно: и вовремя вылетели, и набор высоты прошел спокойно, и Урал с его непогодой уже остался позади, но после Новосибирска начались странности. Бортпроводница, до этого момента безукоризненно собранная и улыбчивая, вдруг стала часто бегать в кабину пилотов, и Штольнев в какой-то момент отметил, что ее ухоженное лицо стало меняться. По ее тревожному взгляду, вдруг побледневшим щекам стало заметно, что девушка чем-то взволнована. Затем он увидел, как она переговаривается с другой стюардессой и что-то той втолковывает, тревожно поглядывая в сторону салона.

И вот наступил момент, которого Штольнев боялся, хотя каким-то необъяснимым образом чувствовал, что все к этому придет. Прозвучала команда пристегнуть ремни безопасности и сохранять спокойствие. Это произошло где-то над Минусинском. Штольнев пристегнулся и мысленно стал прощаться со всеми, кто ему дорог…

Он смотрел в иллюминатор, но там кроме мрачной глубины облаков ничего не было видно. Слух его обострился до такой степени, что он расслышал, как где-то в передних рядах женский голос утешал кого-то, скорее всего ребенка: «Котик, не бойся, поцелуй крестик и боженька нам поможет…»

Потом раздался детский плач, какой-то мужчина попросил таблетку валидола, бортпроводница снова скрылась в кабине самолета, а когда вышла, все отметили ее мертвенную бледность. Однако выучка девушку не выдала: спокойным, размеренным, без малейшей накладки голосом она произнесла: «Уважаемые пассажиры, по техническим причинам посадка самолета задерживается. Прошу вас сохранять спокойствие и оставаться на местах с пристегнутыми ремнями. Быть может, кто-то желает минеральную воду?» Чей-то не очень трезвый голос ответствовал ей: «Тащи лучше, дочка, сюда водяру, и как можно больше…» Этот зычный голос неожиданно разрядил несносную, словно притаившуюся, тишину, грозящую панической бурей. Самолет начал делать круги, и Штольнев понял: лайнер сжигает топливо, а это значит, что намечается аварийная посадка. Он вдруг вспомнил слова редактора о невозможности сразу двух ЧП на одной и той же посадочной полосе, и начал считать круги, ориентируясь по двум дымящимся внизу заводским трубам и по синей ленте Ангары. Один виток… второй… третий… Монотонное, не сулящее ничего определенного кружение.

Но что примечательно – по мере того как самолет выжигал топливо, кружась, над Иркутском, лица у проводниц светлели, они всё увереннее откликались на просьбы людей и уже вовсю улыбались. И это были не вымученные улыбки. А та стюардесса, которая объявила о задержке посадки, в закутке возле пилотской кабины уже подкрашивала губы у небольшого зеркальца. «Значит, она готовится к встрече, значит будем жить…» – подумал Штольнев, ощутив прилив надежды. И когда завершился семнадцатый круг, самолет выровнял курс и пошел на посадку.

Штольнев отвернулся от иллюминатора, зажал руки между колен, подался вперед и, закрыв глаза, молча начал читать «Отче наш». Затем перешел на счет – самое эффективное средство в критические минуты. Так бывало и в Чечне, так было и в Сараево, когда кругом свистели пули и рвались снаряды. Когда подошел к третьей сотне, самолет встряхнуло, и вместе с этим толчком по салону пронесся общий вздох облегчения. Шасси уверенно коснулись бетонки… пробежка… торможение… и…

Он встал в очередь на выход, но уже у самого трапа вдруг раздумал выходить и прошел в пилотскую кабину. На всякий случай достал из кармана журналистское удостоверение.

В кабине было тихо. Один из пилотов жадно пил воду прямо из литровой бутылки, другой поливал минералкой лицо, голову – и в этом действе был что-то такое, от чего и Штольнев почувствовал влагу под веками. Расспрашивать летчиков он посчитал крайне неудобным. Едва сдерживая дрожь, пошел на выход.

Какая разница, что и почему случилось, важно, что благополучно приземлились и, возможно, все обязаны жизнью этому лысоватому в белой сорочке с галстуком мужику, который охлаждал себя обычной минералкой… Позже он прочтет в газетах, что авария по существу была неотвратимой, что только благодаря высокому профессионализму… И так далее…

Выйдя на бетонку, он поразился обилию пожарных и машин «скорой помощи». Слышались причитания и слезы радости, кто-то выкрикнул «Всем чертям назло мы долетели!» «Да, кто-то, видимо, очень хотел, чтобы я сюда не добрался, но потом передумал… А с какой целью?» Штольнев достал сотовый и набрал московский номер Чагина. Ученый оказался на месте. Сообщил что завтра вылетает в Иркутск, пообещал созвониться с лабораторией в долине Ивановки и распорядиться о встрече журналиста. Это была приятная новость, ибо ничто так не нервирует командированных людей, как перспектива какого-нибудь бытового неустройства…

Штольнев прошел в аэровокзал, ему нужна была городская справка, чтобы узнать, как добираться до устья речки Ивановки. Оказывается, конец не близкий: 106 километров.

Автобус должен был подойти через четыре часа. Журналист зашел в кафе, в нем было прохладно, вкусно пахло. В меню значился холодник с оливками. Но когда официантка принесла заказ, Штольневу вдруг стало дурно: видимо, дал о себе знать перенесенный в полете стресс. Он еле успел добежать до туалета, где его больно вырвало желчью. Сам виноват, не надо было курить натощак… Умылся холодной водой и все еще ощущая слабость в ногах вернулся за столик. Есть холодник не стал, выпил стопку водки, зажевав ее соленым ломтиком омуля.

Затем он дошел до автостанции, нашел местечко попрохладнее и поуютнее и принялся читать снятый с компьютера материал своего шефа о Байкальском подводном телескопе.

Начал с преамбулы: «В зимнюю экспедицию 1992 года в расчетной точке озера Байкал, на глубине 1370 метров, на расстоянии около четырех километров от берега, был установлен несущий каркас телескопа, подведены донные кабельные линии, связывающие его с береговым компьютерным центром управления и обработки данных. В апреле 1993 года была введена в эксплуатацию первая, а в 1996 году – вторая очередь установки. С этого момента Байкальский нейтринный телескоп наряду со сверхчувствительными детекторами MACRO (Италия) и SUPERKAMIOKANDE (Япония) вошел в число трех крупнейших в мире установок для исследования нейтрино высоких энергий. На нем зарегистрировано свыше трехсот миллионов мюонов космических лучей и выделены первые события от нейтрино высоких энергий. Поиск новых элементарных частиц и редких процессов ведется на недоступном ранее уровне чувствительности. В ходе зимней экспедиции 1998 года монтаж глубоководного детектора был окончательно завершен. Наступило время полномасштабных экспериментов.

Созданию байкальского подводного нейтринного телескопа предшествовала длительная работа по изучению природных свойств Байкала, создание глубоководной аппаратуры и эксплуатация стационарных установок. Результаты исследований показали, что озеро Байкал – одно из наиболее предпочтительных мест на Земле для создания глубоководных детекторов черенковского излучения элементарных частиц. А разработанный интернациональным коллективом исследователей глубоководный стационарный детектор элементарных частиц – Байкальский нейтринный телескоп – оказался уникальным во многих отношениях. Особенности его работы, установки и эксплуатации то и дело требовали от специалистов неординарных научных и конструкторских решений, и они находили их».

Бросилась в глаза дата написания корреспонденции – март 1998 года. Он вспомнил слова Финкильштейна: БПНТ – супердорогостоящий, суперсекретный… Не сам телескоп секретный, а результаты его исследований. И он не один, в мире такие же телескопы есть в других местах, значит, речь идет о глобальной проблеме. А в чем она? Конечно, Чагин знает, но насколько он самостоятелен, чтобы предавать гласности то, чем он занимается и ради чего создано это нейтринное чудо?

Разбитый «Икарус» тащился долго, и температура в нем была такая, при которой вода уже начинает активно испаряться. Во всяком случае, в радиаторе она уже закипала… Но зато какие по сторонам пейзажи! Куда там Крыму, с его морской синевой и долговязыми кипарисами! Вместо этих черноморских прелестей здесь буйствовало роскошество сосен, пихт, вцепившихся в скалы, песчаных проплешин, на которых грелись под солнцем ужи и ящерицы. Штольнев увидел играющих в ветвях сосны белок с необыкновенно пушистыми хвостами. Потом взгляд уловил на далеком скалистом выступе силуэт неведомого зверя, смотрящего куда-то в нескончаемую таежную синь…

Глаза и душа журналиста отдыхали. Ни зверская тряска, ни жарища с духотой не испортили его настроения, и когда первые впечатления стали притупляться, он достал из баула видеокамеру и принялся снимать наиболее впечатлившие его картинки за окном автобуса…

В долину Ивановки прибыли, когда день склонялся к вечеру, и долговязые синие тени заполнили собой еще ярко освещенные скалы и поросшие густыми травами поляны.

Автобус остановился возле небольшого двухэтажного домика, над входом в который висела простенькая дощечка с надписью «Гостиница Вега». Штольнева приняла моложавая брюнетка, и сказала, что для него уже приготовлена комната наверху, с видом на Байкал. Абсолютная любезность и предупредительность.

Комнатка оказалась небольшой, но очень светлой и чистой. На столе – синяя ваза с полевыми ромашками. Кровать – на манер старой деревенской: высокая, под льняным, с узорчатым подзором, покрывалом и с пирамидой из трех подушек разной величины. У кровати – новые шлепанцы, на крючке вышитое полотенце, а на окнах белоснежные шелковые, тоже с кружевной окантовкой, занавески.

Когда он подошел к окну, возглас восхищения застрял у него в горле. Позже в разговоре с женой по телефону он скажет: «Мы с тобой были на Ривьере… Красиво, да? Очень! Мы были в Шотландии, согласись, красота неописуемая… Впрочем, как и на Канарах или в Черногории, но здесь… У меня просто нет слов… Перед Байкалом все красоты мира меркнут. Поверь, все остальное – замусоленные рекламные картинки, а здесь – невероятное ощущение космической красоты и величавости.»

Он глядел на гигантскую водную равнину, прихотливо извивающуюся линию берега, и неизъяснимая тоска сжимала его сердце. Было такое ощущение, словно он один остался на всей Земле.

А в это время, внизу, со стороны, жилых вагончиков-балков подъехала инвалидная коляска, в которой сидела светловолосая девушка. Взяв с колен книжку, но так и не открыв ее, незнакомка долго смотрела на озеро…